Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Кейт Уигглин

— Угадай, что у меня есть для тебя, Бекки.

Ничто не дрогнуло пророчески в ее душе, чтобы предупредить о том, на что она обречена.

— Яблоки? — оживленно спросила она, сама как яблочко — сияющая, румяная, с атласной кожей.

— Нет, попробуй еще раз.

— Цветущая герань?

— Попробуй еще!

— Орехи? Мне не угадать, Эбайджа. Я сейчас еду по делу в Милликен-Миллз и боюсь, что миссис Перкинс уедет, не дождавшись меня. Покажи поскорее! Это действительно для меня или для тети Миранды?

— Точно для тебя! — И, открыв большой пакет из оберточной бумаги, он извлек из него пропитанные водой остатки коричневой шляпы!

Это были лишь остатки, но в их сущности и происхождении не могло быть никаких сомнений. Они явно в прошлом были шляпой, и можно было даже предположить, что, возвращенные к жизни, они вновь примут первоначальную форму в недалеком и счастливом будущем.

В этот драматический момент к стоявшим в боковых дверях Ребекке, Эбайдже и мисс Джейн присоединилась снедаемая любопытством мисс Миранда.

— Ну и ну! — воскликнула она. — Да где же это и как, скажи на милость, ты?..

— Я вчера работал на плотине возле Юниона, где сплавляют лес, — засмеялся Эбайджа, с довольным видом поглядывая по очереди на каждую из трех своих собеседниц, — и увидал, как эта шляпка скакнула в воду, как раз когда Бекки ехала по дороге. Форма у этой шляпки вроде как у лодки, и я не я, если она не плавает, как настоящая лодка! «Где это я видал такие колючие перья?» — думаю я.

(«Вот именно, где?» — подумала, с мятежным чувством в душе, Ребекка.)

— Ну и тогда до меня дошло, что я возил эти перья в школу, и возил их на собрания, и возил на ярмарку, и возил почти везде — на голове у Бекки. Тут я дотянулся до шляпы шестом и поймал ее, прежде чем ее успело зажать между бревнами и сплющить, и вот она! Шляпке-то само собой пришел конец — похоже, будто на нее мокрый слон наступил, но перья — как новые! Я ее и принес-то, собственно говоря, из-за этих перьев.

— Очень любезно с твоей стороны, Эбайджа, и мы все тебе очень обязаны, — сказала Миранда, сунув одну руку внутрь шляпы, а другой медленно поворачивая этот злополучный предмет. — Ну, скажу я вам, — воскликнула она, — да я, кажется, и прежде это говорила, из всех носких перьев, какие я видела на своем веку, эти самые ноские! Им, похоже, никогда сносу не будет. Смотрите, как на них держится краска миссис Кобб; они почти такие же коричневые, что и до того, как упали в воду.

— Никакой цвет от воды не вянет, — усмехнулся Эбайджа, который был довольно известен в Риверборо своими каламбурами.

— И как подумаешь. — продолжила Миранда, — сколько шума поднимают из-за этих страусов, которых убивают сотнями ради их перьев, а перья никуда не годятся, после того как попадут под первый же ливень, и все это время позволяют таким ценным дикобразам бегать вокруг в их иголках… Ну никак я этого не могу понять! Разве что модистки узнали, как долго эти иголки служат, и не стали использовать их для отделки, чтобы не остаться без работы. Эбайджа прав: шляпа больше никуда не годится, Ребекка, но ты можешь сегодня купить другую — любого цвета и формы, какая тебе только поправится, — и отдать мисс Мартон, чтобы она пришила к ней эти коричневые иголки с какой-нибудь пряжкой или бантом — так только, чтобы прикрыть иголки у основания. Тогда благодаря Эбайдже ты будешь со шляпой еще на один сезон.

Дядя Джерри и тетя Сара вскоре тоже узнали о том, какую роль сыграл рок, или Эбайджа Флэг, в делах Ребекки, так как в тот же вечер она сама в сопровождении учительницы пришла к старому вознице. Сняв свою новую шляпу с древним украшением, она несколько нарочито положила ее вниз донышком на кухонный стол и вышла из комнаты — ямочки на ее щеках были чуть глубже, чем обычно.

Дядя Джерри поднялся со своего сиденья и, пройдя через комнату, с любопытством заглянул в шляпу. Он обнаружил, что внутри к тулье аккуратно приколота круглая бумажная подкладка и на ней выведены следующие строки, которые произвели большое впечатление на слушателей, когда были прочитаны вслух мисс Дирборн, и которые с ее одобрения были позднее занесены в Книгу Мыслей для блага грядущих поколений:

Я из бессмертников венокСплету себе сейчас! —Воскликнул, нюхая цветок,Колючий дикобраз. —Лет двести — век недолог мой,Иголки ж хоть куда,Не будет сносу ни однойДо Страшного Суда.Их можно красить много раз,Любой придать им цвет,Но не пробьет их смертный час —Конца цветенью нет!О символ вечной красоты,Невянущий цветок!Венчай мои иголки ты,Ведь им не минет срок!

Р.Р.Р

Рассказ пятый

Спасение флага

Даже когда Ребекка закончила учебу, достигнув весьма почтенного семнадцатилетнего возраста и потому обретя способность оглядываться на прошлое, невероятно длинное и так много вместившее, она по-прежнему измеряла время не годами, а определенными важными событиями.

Был год, когда умер ее отец; год, когда она уехала с Солнечного Ручья и поселилась у теток в Риверборо; год помолвки сестры Ханны; год, когда умерла маленькая Мира; год, когда Эбайджа Флэг перестал работать в хозяйстве судьи Бина и ошеломил весь Риверборо, отправившись в Лимерик, в среднюю школу, чтобы получить образование; и, наконец, год ее выпуска из учительской семинарии — событие, которое в семнадцать лет кажется скорее кульминацией, чем началом существования.

В промежутках между этими эпохальными событиями отчетливо выделялись на сером фоне скучной повседневной жизни и некоторые другие происшествия.

Был день, когда она впервые встретила лучшего из своих друзей — мистера Аладдина, и позднее — другой, даже еще более радостный и светлый, — когда он подарил ей коралловые бусы. Был день, когда семейство Симпсонов, находясь в затруднительном положении, уехало из Риверборо, и она горячо поцеловала Клару-Беллу на развилке дорог, сказав, что навсегда останется ее верной подругой. Был и визит в кирпичный дом миссионеров, возвратившихся из Сирии, — светлое, романтическое воспоминание, такое же яркое и необычное, как и чудесные перышки маленьких птичек, привезенные гостями с собой из далеких стран Востока. Она хорошо помнила ту минуту, когда Берчи предложили ей выбрать одно перышко для себя, и тот восторг, с которым она гладила эти красивые перышки, разложенные на обитом черной волосяной тканью диване. Затем был приезд нового священника — много кандидатов на это место подверглось испытанию, но выбран был именно мистер Бакстер. И наконец, был подъем флага — праздничные торжества, взволновавшие общество Риверборо и Эджвуда, от центра до периферии, торжества, состоявшиеся как раз перед тем, как она поступила в учительскую семинарию в Уэйрхеме и распрощалась с доброй мисс Дирборн и сельской школой.

Были, разумеется, в истории Америки и другие церемонии поднятия флага — это-то признали бы, пусть неохотно, даже те, кто имел непосредственное отношение к торжествам в Риверборо, но им показалось бы совершенно невероятным, чтобы такой подъем флага, какой был у них, мог в том, что касалось величия замысла или блеска его воплощения в жизнь, дважды прославить один и тот же век. Как молчаливо признается, некоторые пышные зрелища не могут быть воспроизведены повторно, и подъем флага в Риверборо был одним из таких зрелищ. И потому нет ничего удивительного в том, что это событие стало одной из важных дат в личном календаре Ребекки.

Идея создания флага зародилась у жены нового священника, ставшей орудием Провидения.

К тому времени местный приход почти освоился с мыслью о том, что в вопросе о пасторе все прихожане одного мнения. В то время священника все еще выбирали пожизненно, и, если он имел недостатки, что было вполне вероятным обстоятельством, и, если его прихожане имели их, что также было в пределах возможного, каждая из сторон относилась к другой снисходительно (хоть это происходило и не совсем без трений), подобно тому как поступали старого закала мужья и жены, прежде чем был открыт легкий способ выхода из трудного положения или, по меньшей мере, прежде чем этот способ получил широкое распространение.

Добрый старый священник после тридцати лет верной службы умер, и, по всей видимости, в жизни прихода начали проявляться новейшие тенденции, так как казалось почти невозможным удовлетворить требования всех заинтересованных в выборе нового священника.

Так, например, его преподобие мистер Дэвис был страстным проповедником, но упорно продолжал, невзирая на мнение прихожан, держать в конюшне дома, отведенного приходскому священнику, двух лошадей и обменивать их всякий раз, когда мог получить более резвых. Если требовалось посетить прихожан, то тут ему не было равных: он носился от дома к дому с такой скоростью, что мог за полдня объехать весь приход. На эту склонность к лихачеству, какой никогда не отмечали у британских священников, в сельской местности Новой Англии смотрели с неодобрением, и дьякон Милликен, выдавая мистеру Дэвису то, о чем упоминал как о «разрешении уйти», сказал ему, что они не хотят, чтобы их церковь приводилась в действие конной тягой!