История третья. Так не бывает - Женя Сергеева

наконец прорезался, — я ни о чем не просила. Мне это не надо! Я хочу свою работу и свою жизнь! Без вот этих подачек сверху не понятно за какие…

Полковник меня перебил, весьма резко:

— Это Вам не нужны, а кое-кто фактически выменял свою жизнь на Вашу. Я бы, девушка, на Вашем месте ценил и был благодарен, а не истерики устраивал.

Я беспомощно обернулась к Борису:

— Борис… Борис, я ничего не понимаю, хоть ты скажи внятно!

Борис вздохнул, подвигал челюстью и, глядя в сторону, произнес:

— Помнишь, Глеб тебе говорил, что попал в кабалу к военным, ты и правда решила, что он это сделал ради сестры?

Все еще не понимала к чему он клонит:

— А что я вообще должна думать, с учетом происходящего? И причем тут я?

Попов, слушая нашу перепалку, опять опустился на диван, с которого успел встать. Он с интересом наблюдал за развитием событий. Но мне некогда было следить за его реакцией, нутром чуяла, все, что сейчас скажет Борис, мне может не понравится.

— Притом, что забрать должны были тебя. — Наконец, Борис развернулся ко мне лицом и взгляд его оказался неприятно тяжелым. И снова я оказалась беспомощна перед новостями, сыпящимися на меня, как из рога изобилия. — Лена, то, что попало в твой организм и организм Глеба по вине Анны — разработка, что не должна была вообще попасть в гражданские руки. Когда поставили вопрос ребром, Глеб решил принять добровольное участие в испытаниях, подписав официальный договор на два года. Чтобы его подписать, заверить юридически и оставить все пути для отступления, Тим привлек все свои связи, — Борис кивнул на полковника, — вот, например. И Саша подписал аналогичный договор, но там другие требования, попроще, на восстановление после травм. Новая методика. Только на этих условиях и при отсутствии у тебя определенных реакция на стрессовые ситуации, что сейчас подтвердил Виталий Сергеевич, тебя не стали привлекать в испытаниям. Поверь, никто бы не спрашивал согласна ты или нет, как и сейчас. Согласись, лучше быть свободной и в другой стране… Чем подопытным хомяком неизвестно насколько. Для того, чтобы никому не дать передумать и переиначить все ранее согласованное, пришлось спешить. Все документы сделаны за двое суток. Так что ты или улетаешь завтра… Или все жертвы Глеба, Саши, Тима… — он замялся, но все-таки добавил, — и мои напрасны. Тебе решать.

Борис закончил свою речь.

Но я все еще слышала каждое слово из нее.

Эти слова бились в голове, втаптывая в ничто все обвинения, обиды и принятые решения.

Боже, все это время они делали все, чтобы решить мои проблемы. Да, не рассказали. Но и не оставили. Не предали. Не бросили разбираться самой.

И Глеб… Он пришел попрощаться, зная, что я уеду. Не потому, что он меня бросил. А потому, что это я оставляю их. Улетаю в новою жизнь. Непривычную но сытую и безопасную.

Это не я отпустила.

Это они сделали все, что смогли и отпустили. Просто вот так. Не требуя ничего взамен.

А я… Боже… Глеб…

— Эй, барышня! Борис, принеси хоть воды, что ли. — Откуда-то издалека донесся голос Попова.

Я отрицательно покачала головой и прохрипела:

— Не надо воды. Я могу их увидеть? — Мужчинам не надо было объяснять кого.

Они переглянулись и Борис решился ответить, хоть и давалось ему это с трудом. Тревога в его взгляде все увеличивалась. Надо взять себя в руки. А то завтра самолет полетит без меня. Именно это я должна сейчас сделать — улететь. Останусь — подведу, пусть это и будет моим решением. Но ради чего? Ради того, чтобы доказать самой себе, что имею право на собственное мнение? Кого оно сейчас вообще интересует?

Разве что отказаться в пользу Глеба.

— Даже не думай. — Резко сказал Попов. — Договор подписан. Поверь, Глеба защитили всеми способами, какими возможно. Никакого вреда здоровью не причинят. Возможно, испытывать будут в тяжелых для организма условиях. О себе лучше думай. А увидеть — нет. Оба уже уехали, оба на забор данных пока что, но это займет не меньше двух-трех дней.

— А Тимофей? — Хоть кто-то. Передать, сказать…

— Он уехал с ними, в качестве группы поддержки и гаранта выполнения соглашений.

Я кивнула. Он там нужнее. Да и видеть его я не хотела.

— Борис… — Но тот покачал головой.

— Я улетаю завтра с тобой. Мне тоже лучше пока что покинуть страну.

— О!

Последняя надежда. Если на Демона свалился сейчас весь бизнес, ему точно не до меня. И где его искать? В клубе?

Я повернулась к Попову, заглядывая этому суровому мужчине в глаза, он ведь не откажет, нет?

Мужик оказался не только сухим, строгим, но и понятливым. Он хмыкнул, взял с моего стола блокнот и ручку и вручил мне же со словами:

— Пиши. Сегодня не смогу, но завтра Крассовскому передам.

Я тупо уставилась на блокнот.

Что написать? Что я Тиму все равно никогда не прощу того, что он своими играми сделал со мной, с Глебом и с Сашей? Что это он во всем виноват? И жалкие попытки принять участие в дальнейшей судьбе друзей никогда не исправят того зла, что уже причинено?

Я подняла голову и попросила:

— Передайте это или Глебу, или Саше. Но Крассовскому… не надо.

Попов только закатил глаза. Боковым зрением уловила движение сбоку — это Борис закусил губу и хмуро уставился на сжатые в кулаки руки. Переживает за друга. Но мне сейчас все равно.

Скажи Тим сразу Глебу, мне, Саше…

Пусть Глеб и не поверил, но все остальные были бы настороже, вместе мы знали бы что делать. Может и до Глеба достучаться смогли со временем. И нет так — с разбега, а постепенно, как вода точит камень. Он же сделал все по-своему. Злость на Тима вибрировала, не давая скатиться окончательно в отчаяние. Да, проще обвинить кого-то другого, чем себя…

Я опять вернулась к листу и вывела крупными, четкими буквами, без дрожания,