Ненависть - Петр Краснов

Малининъ быстрымъ движенiемъ выдвинулъ ящикъ стола и досталъ оттуда браунингъ.

— Не безпокойся, — холодно сказалъ онъ. — Меня этимъ не запугаешь. Имѣю свой не хуже твоего. Значитъ, кончено. Но попробуй только донести на меня. Живымъ отсюда не уйдешь… Мнѣ все равно, Я знаю, послѣ всего того, что я вамъ, какъ своимъ подлиннымъ товарищамъ здѣсь сегодня сказалъ — я конченный человѣкъ… Но васъ я предупреждаю, что прежде чѣмъ вы на меня донесете, я приму свои мѣры. Я все это сказалъ вамъ потому, что съ вами вмѣстѣ я надѣялся выпрямить линiю нашего поведенiя.

— То есть, товарищъ Малининъ, — тихо и какъ то торжественно сказалъ Володя, — вы предлагаете намъ — заговоръ?

Малининъ ничего не отвѣтилъ. Его лицо было сурово и рѣшительно.

— Ахъ, елки — палки, — воскликнулъ Драчъ. — Едрена вошь! Ты просто рехнувшiйся комиссаръ. Ты еще о Богѣ намъ скажи. Можеть ты и до этого дошелъ?..

— О Богѣ я тебѣ говорить не буду. Ты скотъ и никогда не поймешь, что такое идейный партiецъ. Ты не хочешь видѣть, что подъ покровомъ коммунизма у насъ готовится такая монархiя, какой не снилось ни Александру, ни Цезарю, ни Наполеону.

— Здорово!.. И во главѣ ея?..

— Жидъ!..

— Ну это, товарищъ, ты заливаешь… Но, какъ мнѣ все это понимать. Вѣдь я чекистъ.

— Доноси. Но отсюда живымъ не уйдешь!

— То есть, какъ это такъ, живымъ, говоришъ не уйду?

— Да, — сказалъ Малининъ и снова взялся за револьверъ.

— Оставь, — строго сказалъ Драчъ. — Брось эту игрушку. У меня не хуже твоей есть… Продолжимъ дискуссiю… Ты Троцкаго-то помнишь?.. А, помнишь?.. Тотъ тоже выправлять хотѣлъ… И вотъ и выправляетъ у чорта на куличкахъ такой-же старый и облѣзлый, какъ и ты… Партiя не для стариковъ… Да, ты револьверомъ-то не верти… Я твоей игрушки не боюсь… Обязанъ донести и донесу… По чистой совѣсти… То, что ты намъ сказалъ сейчасъ — хуже меньшевизма… А убить — попробуй!.. Я видный чекистъ и меня убить?.. Гмъ!.. Еще не родился тотъ человѣкъ, который меня да убьетъ.

— Товарищъ Гранитовъ… Что скажете вы?.. Передъ нами выборъ… Или съ нами — спасенiе Россiи и коммунизма… Спасенiе всей работы Ленина, или съ ними гибель, крушенiе всего… Смерть.

— Я не измѣнилъ и не измѣню партiи, — со злобою сказалъ Володя и тоже досталъ револьверъ.

— Брось, — строго кинулъ ему Драчъ. — Положи въ кобуръ. Не надо этого, мы его пожалѣемъ…

И въ это слово: — «пожалѣемъ» Драчъ вложилъ такую злобную иронiю, что у Володи руки и ноги похолодѣли.

Володя понялъ, что ихъ разговоръ дошелъ до такой точки, что они уже играли съ жизнью. Или сейчасъ ихъ обоихъ прихлопнетъ Малининъ, или имъ надо прикончить Малинина, который ихъ такъ не выпуститъ. Да, и можетъ быть у него тутъ гдѣ нибудь подлѣ припрятаны люди… Но убить виднаго комиссара?.. Это совсѣмъ не то, что донести на него. На мертваго не покажешь.

Малининъ мрачнымъ, тяжелымъ взглядомъ смотрѣлъ то на Володю, то на Драча. Онъ опять взялъ револьверъ, но взялъ его какъ то вяло и нерѣшительно.

— Ну, такъ и чортъ съ вами, — сказалъ Малининъ. Но звукъ его голоса не отвѣчалъ тому, что онъ сказалъ. Онъ былъ глухъ и невнятенъ.

Въ тотъ же мигъ Драчъ ловкимъ движенiемъ очутился за столомъ, позади Малинина и схватилъ того за руки у кистей. Онъ потащилъ его на середину комнаты и повалилъ на коверъ. Малининъ сопротивлялся и старался повернуть револьверъ на Драча и поставить кнопку его на «огонь». Драчъ въ свою очередь направлялъ руку Малинина съ револьверомъ къ виску Малинина.

Володя растерянно топтался подлѣ, ничего не предпринимая.

— Гранитовъ, да навались, чортъ, на него. Ишь жилистый такой, дьяволъ!.. Кусается стерва!.. Дави его, сволочь, на храпъ! Не бей, слѣдовъ чтобы никакихъ… Дави!.. Души!.. Вотъ такъ!.. Ага, помягчѣлъ… Старый чортъ!

Драчъ задыхался отъ напряженiя. Наконецъ, ему удалось приставить револьверъ Малилина къ виску и повернуть кнопку. Онъ нажалъ на спусковой крючокъ.

Негромко, какъ хлопушка ударилъ выстрѣлъ. Живое тѣло задергалось подъ Володей, сидѣвшемъ верхомъ на Малининѣ и задрыгала судорожно лѣвая нога. Темный сгустокъ крови съ бѣлымъ мозгомъ вылетѣлъ на коверъ. Глаза Малинина выпучились изъ орбитъ и потомъ медленно закрылись.

Все было кончено. Драчъ, державшiй руку Малинина отпустилъ ее и поднялся съ ковра.

— Ну, слѣзай, теперь, — сказалъ онъ отдуваясь. — Ступай къ машинкѣ. Садись и пиши, что я тебѣ буду диктовать.

Володя послушно слѣзъ съ убитаго и подошелъ къ столику съ пишущей машинкой. Драчъ подошелъ къ нему и зажегъ надъ нимъ стѣнную лампочку.

— Пиши: — «въ смерти моей никого не винить. Совершилъ растрату довѣренныхъ мнѣ денегъ»…

— Растрату?… — съ удивленiемъ спросилъ Володя и, прекративъ стучать на машинкѣ, повернулся къ Драчу.

— Ну, да, братокъ, растрату! Чему ты удивляешься?.. Отчего другого могь застрѣлиться такой правовѣрный партiецъ, какимъ былъ Малининъ?.. Стучи. Медлить намъ нельзя… «совершилъ растрату и не считая себя болѣе соотвѣтствуюшимъ темпу строительства нашей Великой республики ухожу изъ жизни»… Все… Ловко пущено?.. А?.. Елки-палки!.. Ну, давай, мнѣ листокъ. Я подмахну за него. Что?.. подпись неразборчива? Еще-бы! когда такая эмоцiя у него тогда была. Осторожнѣе, братокъ, не наступи въ кровь. Это было бы хужѣе всего… Теперь поищемъ ключа отъ денежнаго шкафа.

Драчъ былъ поразительно спокоенъ, но торопился ужасно. Володя понималъ, какъ ни глухо раздался выстрѣлъ въ комиссарскомъ кабинетѣ, онъ могъ быть услышанъ въ дальнихъ комнатахъ и даже на самой набережной, гдѣ такъ тиха и безмолвна была теплая лѣтняя ночь.

Драчъ подошелъ къ Малинину и обыскалъ карманы. Но ключа тамъ не нашелъ.

— Посмотри на шеѣ. Онъ старый крестьянинъ и навѣрно когда то носилъ крестъ на гайтанѣ, - сказалъ Володя.

Драчъ осторожно разстегнулъ кафтанъ и запустилъ руку на грудь убитаго.

— А, шерстистый чортъ, — сказалъ онъ. — Такъ и есть, будто ключики.

Володя подалъ ножъ Драчу.

— Разрѣжь, — сказалъ онъ брезгливо, — что возишься.

— Какъ можно рѣзать?.. Надо обратно надѣть. Чтобы, а ни-ни! Никто и не догадался, кто снималъ, онъ самъ или кто другой. Придержи голову, а то въ крови бы не запачкать? Володя сталъ на колѣни надъ убитымъ и держалъ голову, пока Драчъ осторожно стягивалъ съ шеи ремешокъ.

— Гляди… И крестъ, подлецъ, носилъ. Вотъ онъ какой былъ партiецъ!.. Хорошаго жука мы съ тобою прихлопнули!

Ключей было три, но Драчъ сразу сообразилъ, что замысловатый ключикъ съ бронзовой головкой и долженъ быть отъ несгораемаго шкафа. Онъ не ошибся. Ключъ ловко вошелъ въ маленькое отверстiе, прикрытое откидной мѣдной дощечкой, легко повернулся съ легкимъ мелодичнымъ звономъ, и тяжелая тройная дверь мягко и неслышно открылась.

— Ну, принимай и прячь въ карманы. Ого!.. Тутъ и валюта есть!.. Такъ награждается умъ, смѣлость и вѣрность совѣтской власти.

Драчъ вынулъ нѣсколько пачекъ червонцевъ, одну пачку длинныхъ долларовыхъ бумажекъ и двѣ пачки нѣмецкихъ марокъ.

— Есть немного и золота. Возьмемъ и его, — сказалъ онъ.

— Все — партiйное, — тихо, съ упрекомъ, сказалъ Володя.

— Ахъ, елки-палки!.. Дѣйствительно?.. Такъ ты пойми, братокъ, чго это не мы беремъ. Это онъ взялъ и растратилъ тамъ на какую ни есть любушку… Онъ, говорили мнѣ, съ балетной жилъ. Погоди мы и ее арестуемъ и пришьемь къ этому дѣлу.

Драчъ тщательно закрылъ шкафъ и пошелъ надѣвать гайтанъ съ ключами на шею мертвеца. Володя съ отвращенiемъ, но безъ всякаго страха помогалъ ему.

— Воняеть какъ, — сказалъ онъ.

— Да, человѣческая кровь не розами пахнетъ, — сказалъ Драчъ. — А чисто обработали. Очень даже чисто. — Онъ не безъ профессiональной гордости окинулъ взглядомъ убитаго имъ Малинина. — Револьверъ въ рукѣ у самоубiйцы. Правда, палецъ не на гашеткѣ. Лужа крови не тронута. И какое спокойствiе на лицѣ… И крестикъ на груди… Крестикъ!.. Есть оть чего застрѣлиться. Ну, вынимай штепселя, гаси огни.

— Драчъ, а скажи мнѣ… Ну для чего намъ все это надо было дѣлать? Отняли-бы револьверъ и донесли. Тотъ же конецъ. Онъ, поди, не отперся-бы отъ своихъ словъ… Помнишь Далекихъ?..

— Послѣ… Послѣ все скажу… Эхъ, товарищъ, быль партiецъ!.. Въ какихъ, какихъ бояхъ ни участвовалъ. Какую кровь лилъ!.. А теперь!.. Тьфу!.. Растратчикъ!!. Елки-палки!.. Едрёна вошь!..

Комната погрузилась въ темноту. Володя и Драчъ вышли изъ нея, плотно заперли дверь и по темной лѣстницѣ спустились внизъ. Они ощупью отъискали свои пальто и фуражки и вышли на набережную.

— Въ Европейскую, — небрежно кинулъ шофферу Драчъ, глубоко усаживаясь на мягкiя подушки автомобиля.