Горячий лед - Нора Робертс

– О Боже! – Уитни стала вглядываться в лицо Дуга, надеясь, что он рассказывает сказки. – Не может быть! Не придумывай.

– У меня нет столь богатого воображения. Его мать была школьной учительницей, по слухам, немного не в себе. – Сок манго стекал по подбородку, и Дуг рассеянно вытер его. – Рассказывают, что, когда он не мог рассказать наизусть какую-нибудь поэму, Байрона или чью-то еще, она отрубала ему кусок пальца.

– Она… – Уитни поперхнулась. – Его мать отрубала ему пальцы, если он не мог запомнить стихи?

– Так говорят. Утверждают, она была религиозной и немного путала стихи и молитвы. Ей казалось, что если он не может процитировать Байрона, то совершает святотатство.

На миг Уитни забыла тот кровавый кошмар, виновником которого был Димитри. Сейчас она думала о том маленьком мальчике.

– Это ужасно. У нее надо было отнять ребенка, Дуг хотел, чтобы она отказалась от мести, но не хотел, чтобы это чувство сменилось жалостью. И то, и другое одинаково опасно.

– Димитри думал то же самое. Когда он покидал родной дом, чтобы заняться своим, если можно так сказать, бизнесом, то сделал это с блеском. Он сжег дом, где жила его мать.

– Он сжег собственную мать?

– Ее и еще двадцать или тридцать человек. Ты, конечно, понимаешь, он ничего не имел против них. Просто в это время они там оказались.

– Ради мести, ради удовольствия или ради денег, – прошептала Уитни, вспомнив свои размышления об убийстве.

– Здесь все вместе. Если существует такая вещь, как душа, Уитни, то у Димитри она черная и вся в нарывах.

– Если существует такая вещь, как душа, – повторила она, – мы должны помочь отправить его душу в ад.

Дуг не засмеялся. Уитни произнесла эти слова очень тихо. В ярком лунном свете он хорошо видел ее лицо, бледное и уставшее. Она отдавала себе отчет в том, что говорит. Дуг уже был косвенным виновником гибели двух невинных человек. В этот момент он ощущал свою ответственность за Уитни. Впервые в своей жизни.

– Послушай, дорогая. – Он подвинулся и сел рядом с ней. – Первая и самая главная наша задача – остаться в живых. Второе – получить сокровища. Больше мы ничем не можем отплатить Димитри.

– Этого недостаточно.

– Ты новичок, Уитни. В этом деле так: если можешь, наносишь удар и сразу убегаешь. Только так можно остаться в живых.

Она, задумавшись о чем-то, не слушала его. Чувствуя себя неловко, Дуг решился:

– Мне кажется, пришло время взглянуть на бумаги.

Он не видел ее лица, но понял, что Уитни удивлена. Дуг почувствовал это, заметив, как вздрогнуло ее плечо.

– Ну и ну, – тихо сказала Уитни. – Открываем шампанское.

– Поспеши, а то я передумаю. – Удовлетворенный ее волнением. Дуг сунул руку в карман и торжественно извлек конверт. – Это ключ к сокровищам, – торжественно произнес он. – Тот самый проклятый ключ. И с его помощью я открою замок, который никогда бы не смог взломать. – Дуг, вынимая из конверта одну бумагу за другой, разглаживал их на колене.

– В основном они на французском, как и письмо, – пояснил он. – Но кто-то уже перевел большую часть. – Поколебавшись, Дуг передал Уитни пожелтевший листок, запечатанный в прозрачный пластик. – Обрати внимание на подпись.

Она взяла листок, бегло просматривая текст:

– Боже мой!

– Ну да. Кажется, она написала это послание за несколько дней до того, как оказалась в заключении. Вот перевод.

Но Уитни уже читала текст, собственноручно написанный Марией-Антуанеттой.

– «Леопольд оставил меня», – прошептала она.

– Леопольд II, император Священной Римской империи и брат Мари.

Уитни посмотрела на Дуга:

– Ты хорошо справился с домашним заданием.

– При любой работе я всегда знакомлюсь с нужными фактами. Я вызубрил историю Французской революции. Мари играла в политику и в то же время пыталась сохранить свое положение. Она с этим не справилась. Когда Мари написала это письмо, она знала, что с ней уже почти все кончено.

Ограничившись кивком, Уитни вернулась к письму:

– "Он в первую очередь император, а уж потом – брат. Кроме него, мне не к кому обратиться. Нет таких слов, дорогой Жеральд, чтобы описать то унижение, которое мы испытали во время нашего насильственного возвращения из Варенн. И мой муж, король, переодетый простым слугой, и я – все это слишком ужасно. Нас арестовали – арестовали! – и доставили в Париж как преступников, под охраной вооруженных солдат. Тишина была подобна смерти. Хотя мы и дышали, но чувствовали себя как на собственных похоронах. Ассамблея заявила, что король был похищен, и изменила Конституцию. Эта уловка стала началом конца.

Король верил, что Леопольд и прусский король помогут. Он сообщил им через своего агента Ле Тоннелье, что для этого наступило самое благоприятное время. Война с внешним врагом, Жеральд, должна была погасить огонь общественного недовольства в стране. Но жирондисты доказали свою несостоятельность и теперь сами боятся тех, кто идет за этим дьяволом – Робеспьером. Вы понимаете, что, хотя и объявлена война Австрии, наши ожидания не сбылись. Поражения в войне прошлой весной показали, что жирондисты не знают, как надо вести войну.

Теперь ходят разговоры о суде – суде над вашим королем, и я боюсь за его жизнь. Я боюсь, мой верный Жеральд, за жизни всех нас.

Я вынуждена умолять Вас о помощи, полагаться на Вашу преданность и дружбу. У меня нет возможности бежать, поэтому мне остается ждать и надеяться. Умоляю Вас, Жеральд, принять то, что мой посланец принесет Вам. Сейчас, когда все вокруг рушится, я полагаюсь только на Вашу любовь и преданность. Меня предали, предавали не один раз, но иногда и предательство можно обратить себе на пользу.

Я вверяю Вам небольшую часть того, что принадлежит мне как королеве. Может быть, это позволит выкупить жизнь моих детей. Сейчас буржуазия побеждает, но рано или поздно она падет. Возьмите то, что принадлежит мне, и храните ради моих детей и их детей. Придет время, и мы вновь займем наше законное место. Ждите, когда оно настанет".

Уитни еще раз посмотрела на строчки, написанные взбалмошной женщиной, королевой, чья недолгая жизнь закончилась на эшафоте.

– Ей оставалось жить всего несколько месяцев, – прошептала Уитни. – Догадывалась л и она об этом, когда писала письмо? – Уитни подумала, что письмо должно быть под стеклом в каком-нибудь музее. Наверное, такое же чувство испытывала и леди Смит-Райт. Именно оно подтолкнуло ее отдать письмо вместе с остальными документами Утакеру. И теперь оба они мертвы. – Дуг, ты представляешь себе, какая это ценность?

Как раз мы это и должны выяснить, – ответил он.

– Я имею в виду не денежные знаки, а культурную и историческую ценность.