Византийская тьма - Александр Говоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При этом он рассуждал (скотина просто наедается, а человека и отличает, что он при этом рассуждает): где те, с которыми он начинал? Иные покоятся в пучине морской, другие, страшно подумать, в выгребной яме. Мало кто покоится среди предков, на кладбище честном. А Агиохристофорит все жив, потому что заповедь соблюдает: богово богови, кесарево кесареви. Власти приходят и уходят, а Агиохристофориты остаются. Теперь же с приходом Андроника все может полететь в тартарары — он непредсказуем. Но и это предвидится несложной философией Агиохристофорита: насладимся же, может быть, в последний раз!
Но Агиохристофорит все же не некультурный какой-нибудь ублюдок, спекулянт-скоробогатей, вчерашний навозник. Нет, Агиохристофорит сам из старинного рода, и отец его был церковным учителем. Поэтому наслаждение телесное, низменное, если можно так назвать, у него соединялось с наслаждением интеллектуальным.
Для этого были приглашены известные красотки от Малхаза: Мела — черная как смоль, Левка — белая, почти белесая, седая и Халка — красная как медь. Они сами подавали ему блюда диковинного повара, обмахивали павлиньими опахалами, отгоняли назойливых азиатских мух. А в промежутках исполняли чувственные танцы.
Разойдясь, Агиохристофорит потребовал, чтобы красотки вообще разделись догола. Нахальные девицы запросили тройную цену. Агиохристофорит окрысился: вы что, хотите, чтоб я очередной боевой корабль из-за вас продал? Девицы сначала хотели закауриться, но потом сообразили, что с такими деятелями, как Агиохристофорит, ссориться нет выгоды, профессия, в сущности, одинаковая. Поэтому они объявили забастовку наоборот, они, конечно, разденутся, но в знак протеста вообще с Агиохристофорита не возьмут ни обола!
Агиохристофорит захохотал: ладно, девушки, дайте мне прийти к власти, рассчитаемся!
Глядя, как они чувственно колыхают красивыми изгибами стана, какие крепкие и округлые у них ягодицы, патрикий сначала расстроился, и его мысль мы бы перевели так: где мои семнадцать лет? Но постепенно разум его возвратился на философскую стезю в смысле — наслаждайся пока хоть лицезрением, тем более совершенно бесплатным! Он отвлекся, думая: какие они одинаковые и какие все три разные. Взять Мелу — кожа смуглая, как спелая оливка, и на ней нежный пушок. Тело плотно сбитое, как у мальчишки, но волнует не менее, чем самое, женское. Белесая Левка — это недопеченный калач, вся пухленькая, вся аппетитная, но опять же ничего лишнего: живот и груди кажутся полноватыми, а срежь хоть вершок — и нет того обаяния. А вот медно-рыжая Халка вся розовая, как только что родившийся младенец. У нее, кажется, совсем ни к чему ступни покрупнее, кисти рук погрубее, коленки мословатые, но все это, опять же, в такой гармонии, что приходится только диву даваться и славить неведомого Творца!
Слуга доложил, что прибыл некто из-за пролива, имя сказать не желает.
— Гони в шею! — закричал увлекшийся Агиохристофорит. Но тут же вскочил как ужаленный. — Погоди, погоди, не гони! Я сейчас выйду сам, вот халат надену.
Его ожидал молодчик в форме морского офицера — голубая стола, короткая хламида, шляпа с завязками. Агиохристофорит сразу его признал: а, это ж праведник из Львиного рва, помощник диавольский, говорили, что его ухлопала Маруха, а он жив!
Праведник доложил условленную фразу — аз есмь грядый во имя Господне, и Агиохристофорит возликовал. Значит, Андроник не может без него, Агиохристофорита, обойтись, личного представителя к нему посылает.
Пригласил откушать с дороги чем Бог послал — а это были все те же разносолы того же драгоценного повара. «Где ваши люди, которые с вами? Как их устроить?» Ферруччи с лошадьми отправился на Агиохристофоритову конюшню, а Сула бесцеремонно поднялась на второй этаж и в коридоре встретила Мелу, Левку и Халку, которые успели одеться. Начались аханья на тему «Сколько лет, сколько зим!», обсужденье каких-то пустяковых женских дел.
Денис оглядел кушанья — жаворонки слишком мелки, каждая зажаренная тушка на один глоток, обсасывать, что ли? Засахаренные акриды, ведь это же обыкновенная сушеная саранча! Денис взял стакан вина и гроздь лилового винограда, более сочную, чем ляжки какой-нибудь Мелы или Халки.
— Благословен грядый во имя Господне! — начал развивать мысли Агиохристофорит. — Как было условлено с принцем, ваше появление явится сигналом к открытому нашему выступлению.
Осторожно осведомился, есть ли у Дениса какой-нибудь план или директивы, и с некоторым удивлением узнал, что нет.
— По обстоятельствам, — отвечал тоже уже поднаторевший в дипломатии Денис.
Агиохристофорит аппетитно обсасывал жаворонка, хрустел жареным крылышком, как будто вообще ничего не ел сто лет. В коридоре слышались оживленные голоса по поводу какой-то накидки из настоящего китайского шелка, а цена ему, а цена? Уму непостижимо! «Это с кем же ты, Сулка? Муж он твой, что ли, хозяин, начальник?» Агиохристофорит в ярости схватил со стола оловянное блюдо с поросенком и с силой швырнул его в занавесь, висевшую на двери (деревянные двери в частных домах были запрещены еще указом Мануила I).
— Заткнитесь или ступайте прочь!
Провожая Дениса, патрикий просил его заверить принца, что все обусловленное будет выполнено в согласованные сроки (что именно, он при этом не сказал). Денис важно наклонил голову, как будто у него была возможность что-то передать Андронику.
— Плохой из меня шпион получился, — рассуждал Денис на обратном пути. — И даже резидент и то не вышел, совершенно никудышный! Черт меня угораздил дать понять этому Антихристофориту, что программа принца мне неизвестна. Такой болтливый и вдруг замкнулся, как могила.
Они поднимались по улице, спасаясь от несусветного солнцепека под корявыми кронами шелковиц и земляничных деревьев. Денис сам вел в поводу смиренную свою Альму, а Ферруччи отпросился у него срочно съездить к родителям в генуэзскую слободку, он слыхал, что-то там готовится нехорошее. За Денисом брела, так же ведя в поводу своего осла, который конечно же благополучно выплыл, маркитантка Суламифь. У Дениса просто не хватало сил ее прогнать.
Впрочем, Сула оказалась чрезвычайно полезной. Она мигом устроила и лошадку и ослика в самую лучшую из людских конюшен Большого Дворца. Она выгнала из кувикулы Дениса каких-то бродяг, успевших там поселиться. Привела вестибулария (коменданта, что ли), наговорила ему неприятностей о порядках в императорском фиске, и тот прислал немедленно двух рабынь со щетками и тряпками. Сама же Сула, подбоченясь, руководила ими — где почище, где поглаже. В общем, сделала все то, с чем справлялся только энергичный Ферруччи.
Настала ночь, и Денис, который никак не справлялся с раздиравшими его мыслями, хотя и чувствовал усталость безмерную, вдруг услышал всхлипыванья из передней. Там на узеньком оруженосчичьем ложе юного предка Колумба расположилась маркитантка. Плач ее усиливался, Денис поднялся, подошел к ней.
— Ты что?
— Полежи со мною хоть немножечко, — молила Сула, однако отнюдь не молящим тоном.
— Ты с ума сошла! — отстранился Денис. Тогда она принялась жаловаться. И уродина-то она, и калека-то она, и дура записная, не то что эти ловкие свистушки Мела, Левка да Халка.
— Не дури, — сказал примиряюще Денис. — Ничуть ты не уродина, а, наоборот, очень даже хорошенькая. Но ты должна знать — я женат.
— Женат! — вскричала Сула, сама себе прикрывая рот ладонью. — Женат! Это на той-то из Филарицы, такая бестелесная медуза? Мне же все известно, да какая же она тебе жена…
— Не твое дело, — пытался перебить ее Денис, но остановить ее было невозможно.
— Подумаешь! И к пиратам она попадала, и вышла сухой из воды. Меня вот родной папаша на рабский рынок своей рукою снес, я еще в куклы играла!
— Сула! — крикнул потерявший терпение Денис, даже голос у него надломился. В этот момент он действительно готов был вышвырнуть ее за дверь.
10
А утро началось с того же голоса Суды, неумолчного, как зуд осы.
— Ой, что делается, что делается, матерь пречистая, что происходит! На рынке все разбежались, товары побросали, все кинулись к церкви Пантократора. Там тела выставлены — Маруха и ее Райнер, багрянородная и ее красавчик. Мертвые! Ночью их, оказывается, ухлопали, говорят, яд, так и пахнет одуванчиком… Лежат рядышком, а лица синие, словно из ледника.
У Дениса сердце провалилось. Вот оно! Без сомнения, это и есть неведомая программа Андроника и Антихристофорита, для которой его приезд служил сигналом. Это и есть череда убийств и насилий… И он, миролюбивый и добрый Дениска, домашний мальчик, попал, как зубчатое колесо, в этот дьявольский механизм. Поневоле воскликнешь: пречистая заступница, кто следующий?
Сула влетела в кувикулу сияющая, словно на праздник. Подавая Денису умыться, смотрела на него немножечко боком, виновато.