Империя. Исправляя чистовик (СИ) - Марков-Бабкин Владимир

Вилли долго молчал, обдумывая сказанное мной.

– Что ты конкретно предлагаешь?

– Совместное заявление. Германия и Единство, признавая необходимость недопущения войн в грядущем, призывает все страны мира объединить свои усилия в созидании и воспитании здоровья народов. Чему порукой должен стать массовый спорт. Апофеозом же спортивных достижений являются Олимпийские Игры. Чтя ветеранов и воздавая должное их подвигу, Германия и Единство представят свои команды инвалидов Великой войны на организуемом совместно Фестивале в поддержку Олимпийских Игр в Москве 1920-го года, дабы возвеличить их подвиг и воздать дань уважения силе духа каждого из них. Призываем все страны, которые участвовали в Великой войне последовать нашему примеру и прислать в Москву команды своих ветеранов-инвалидов последней страшной войны в истории человечества. Ну, как-то так и в таком духе.

Кайзер улыбнулся.

– Тексты для твоего Министерства информации ты сам пишешь?

Улыбаюсь в ответ.

– Делать мне больше нечего. Граф Суворин справляется и без моей дилетантской помощи.

Кивок.

– Хорошо, и как ты это видишь практически?

– Ну, не знаю. Это же экспромт. Пусть позанимаются наши подчинённые. На первый взгляд, нужно дать команду по всякого рода приютам и прочим учреждениям общественного призрения. Пусть что-то объявят подведомственным им ветеранам, ну, что-нибудь весьма бла-бла-бла патриотическое о любимом Отечестве, о заботе монарха и все такое прочее. Что-то о величии духа. И если кто-то хочет принять участие в мирном сражении-соревновании во славу любимого Фатерлянда, то государство и лично монарх выделит стипендию и всё такое прочее. Как-то так.

Кайзер смотрел на меня с неприкрытым уважением. Что-то я переиграл явно. Увлекся.

– А ты изменился, Миша.

Делаю удивленное лицо.

– С чего бы? Я всегда таким был. Ты просто не замечал.

Неопределенный кивок.

– Возможно.

Стук в дверь несказанно удивил меня. Кто посмел прерывать нашу беседу о судьбах мира сего? Гляжу на Вилли, тот в таком же недоумении. Но явно нам не перемену чая принесли.

Поскольку кузен не проявил инициативы, беру на себя смелость:

– Да! Войдите!

Сначала крикнул на немецком, а потом уж и на русском.

В дверях появляется мой камердинер Евстафий и его лицо мне решительно не нравится. Что случилось? Что??? Это «что» должно быть какого-то совершенно чудовищного масштаба. Что? Очередной взрыв, как случился в Галифаксе? Упал астероид? Циолковский нашел живых марсиан?

– Евстафий, да, говори уже, черт тебя побери!!!

Барон Елизаров сглотнул и затравленно оглянувшись, произнес по-русски:

– Государь, сообщение из Рима. «Американка» обнаружена у Светлейшего Князя Романова-Мостовского и у принцессы Джованны Савойской. Они оба уже Bambino Gesu – старейшей детской больнице Рима. Их состояние ухудшается с каждым часом…

Не знаю, какой уровень познаний кайзера в русской словесности, но он мне лишь кивнул.

– Отправляйся, друг мой. Дела подождут.

Глава 12. Кровь и слезы

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ОСТРОВ ХРИСТА. ХРАМ РОЖДЕСТВА ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ. 13 мая 1919 года.

Маша молилась в тишине. Лишь треск свечей нарушал безмолвие домашней церквушки.

Её губы горячо и искренне шептали слова молитвы. А что ещё от неё сейчас зависело? Весь последний час она только и делала, что отдавала какие-то повеления, решала вопросы в Риме и в Константинополе, и, едва не заламывая руки от безысходности, металась от аппарата к аппарату, из кабинета в кабинет, стараясь всюду успеть, ничего не упустить, не допустить…

Не допустить самое страшное.

Система Внутренней Монголии дала сбой. Проклятый бал! У Маши не было сомнений, что именно глупая выходка Миши стала причиной случившегося. Ну, зачем он это сделал? Зачем??? Глупая бравада и легкомысленность!!! Сам же!

– Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси, сохрани и помилуй рабов твоих, даруй им исцеление и благословение Твоё. Отче наш, иже еси на Небеси, да святится Имя Твое…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Четверть часа назад из аэропорта Города вылетел самолет с лучшими специалистами Константинополя во главе с профессором Гедройц. Они спасли Мишу, должны спасти и её сестру. И Мишку. Как бы она к нему не относилась, но, Господи, пусть он живёт! Пусть живут оба, Господи!

Её губы шевелились в бесконечной молитве.

– Пресвятая Богородица, молю тебя, Матерь Христова, помолись своему Сыну, упроси Его, пусть смилостивится Он…

Губы шевелились и шевелились.

Лишь трещали свечи в тишине храма.

* * *

ШВЕЙЦАРСКАЯ КОНФЕДЕРАЦИЯ. ЦЮРИХ. АЭРОДРОМ. 13 мая 1919 года.

Мой кортеж въехал на территорию летного поля. «Империя» всё ещё находилась в ангаре и меня это взбесило до чрезвычайности. Еще несколько сотен метров и я уж выхожу через распахнутую караулом дверцу авто.

Полковник Кононов вытянулся впереди строя. Последовал официальный верноподданнический доклад и мой не менее царственный ответ. Затем мы перешли к текущим вопросам. Выслушав моё повеление, полковник вытянулся, оправил мундир и приложил ладонь к фуражке.

– Ваше Императорское Всесвятейшество и Величие! Дозвольте конфиденциальный доклад?

Киваю. Мы отходим в сторону и полковник, вновь приложив руку к козырьку, докладывает приглушив голос:

– Ваше Императорское Всесвятейшество и Величие! Выполнить ваше повеление невозможно. Идет заправка. Сумерки надвигаются. Трасса мне незнакома. Парусность корабля огромна. Облачность усиливается. Шанс потерпеть катастрофу увеличивается с каждым часом. Дирижабль еще минимум час будет находится в режиме заправки. Близится ночь. Ближе к утру синоптики обещают облачный фронт. Я не имею права рисковать жизнью Вашего Всевеличия.

У меня заиграли желваки. Я произнес опасно холодно:

– Полковник, когда мы долетим до Рима, вы будете пожалованы баронским титулом.

Тот ещё раз оправил и без того идеально сидящий мундир и, козырнув, ответил:

– Государь. Полет в таких условиях – верная гибель. Если Ваше Всевеличие прикажет, мы все, не задумываясь, выполним любой ваш приказ и полетим хоть на Северный полюс. Мы принадлежим нашему Отечеству, и вы вольны располагать нами, ведь мы приносили присягу вам. Однако, и вы, Государь, не принадлежите сами себе. «Честь в Служении на благо Отчизны». Так учили нас вы. И мой долг перед Отчизной не пустить вас в полёт, да простит меня Ваше Всевеличие. Моя жизнь в ваших руках, но честь моя принадлежит Отечеству, которое велит мне уберечь вас от верной гибели.

Мы смотрели друг другу в глаза.

Ну, что, Миша? Получил? Они присягали тебе, но «на благо Отчизны» говорят они с утра и до вечера. Не ты ли им это в голову вложил? «Самодержавие в России ограниченно удавкой»? Так вот теперь то же самое и со Служением, которое сам же ты и учредил.

Да, они присягают мне, но служат-то они Отчизне. Вот тебе, Миша, и новая переменная в твоих расчетах. Они служат мне, пока, по их пониманию, я служу интересам Отчизны.

В общем, приехали.

Уловив напряжение, и, пытаясь смягчить момент, меня за рукав тронул Евстафий.

– Государь, дозволите?

Хмуро поворачиваюсь.

– Говори.

Тот склоняет голову и бормочет в четверть голоса:

– Государь, я наводил справки, на этом аэродроме базируется итальянская испытательная группа. Они осваивают маршрут Милан-Цюрих, ну, и обратно, в общем для пассажирских перевозок. Готовят пилотов. Собираются открывать линию. Подготовка поручена военным. И я тут подумал, а может там нам подыщут лоцмана или как он там называется в авиации?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я задумчиво кашлянул. Не очень-то верилось в лоцмана, но, прав полковник Кононов, шанс катастрофы дирижабля чрезвычайно велик. Чрезвычайно.

Темнота, горы, дирижабль снующий между ними. Это даже не вертолет. Любые восходящие и нисходящие потоки будут играть воздушным кораблем, как игрушкой, а боковые порывы будут бросать его из стороны в сторону. И это, не говоря уж про такие мелочи, как предел высоты, ведь аэромашина не может подняться выше горных пиков, да и прочие вершины весьма опасны. Особенно в темноте. А вечер уже близко.