Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг. - Виктор Кондырев

В больнице, когда после смерти В.П. нам вернули его вещи, я снял этот значок с лацкана его пиджака.

Одна его радиопередача была посвящена восьмидесятилетию скаутского движения. И первому командиру юных разведчиков – сэру Роберту Баден-Пауэллу. Дата на рукописи – 20 июля 1987 года.

Это была самая последняя статья, написанная в жизни Виктором Платоновичем Некрасовым. За полтора месяца до смерти.

Я отнёс эту вещицу Владимиру Емельяновичу Максимову, и он напечатал её в «Континенте», в память о Вике. Там же был опубликован и мой шуточный рассказик «Перст судьбы» – о первой моей встрече с В.П. Так и я вошёл в число авторов «Континента». Максимов, кстати, был строг и явную ерунду в журнале не печатал. Поэтому я этим малюсеньким опусом при случае сдержанно горжусь.

Глава третья Свои сто грамм, кроме всего прочего

Телефонные розыгрыши

Подвыпив и предвкушая продолжение, мы сидели в кабинете Виктора Платоновича.

– Как удочка, дошла? – вдруг вспомнил он.

– Дошла и осчастливила!

Мой лучший друг, Виктор Конин, помешанный на рыбалке, просил об одном – прислать ему из Парижа, если можно, шестиметровую телескопическую удочку, он где-то читал о таком чуде.

Виктор Платонович пришёл в восторг и напросился пойти вместе по магазинам, поискать. Удочку нашли довольно быстро, но стоила она неправдоподобно дорого, и желание сделать подарок как-то сникло. Вика облил меня презрением: как можно, опять о деньгах, ведь друг ждёт! Пошёл к кассе и сам заплатил за удочку…

Удочку отвезла Анжела Роговская, вызвав чудовищное любопытство у киевских таможенников, поражённых невиданной снастью…

– Друг продолжает писать?

– Пишет, и вам приветы всегда передаёт.

– А вот мои друзья помалкивают, не понимаю, что происходит! – глотнув ещё, как-то смиренно говорит Вика.

Я вдруг решаю сунуть нос не в своё дело и слегка злюсь.

Не в меру трусоваты ваши друзья, дорожат усиленной пайкой! Затаились и молчат, хорошо хоть ещё публично не открещиваются!

Вика покачивает головой: нет, всё не так просто…

– Как ножом отрезало! – вздыхает В.П. – А ведь они всё понимают, всё…

И так горько это сказал, что понятно стало: скверно человеку…

За два года до смерти Некрасов напишет об одном из друзей: «Что он совершил? Что нарушил? Что преступил? И в чём я его обвиняю? Я обвиняю его в одном из тягчайших преступлений перед человечеством. Он выключил свою память. Он забыл и попрал самое святое и возвышенное, что есть в жизни, – дружбу».

Много ли друзей изменили Виктору Платоновичу?

Немало.

Он искал им оправдания. Страдал, не забывал и с лёгкостью прощал, когда они, любимые москвичи, как ни в чём не бывало и когда это разрешили, зачастили в Париж.

Мне он очень завидовал, ведь мои криворожские друзья и родственники многие годы после нашего отъезда регулярно писали, посылали занятные сувенирчики, книги, газеты.

Если в своей трезвой жизни Виктор Платонович больше всего опасался посещения книжных магазинов, то в подпитии наибольший риск приходился на телефонные разговоры.

Вначале уединялся в кабинете, читал что-то приятное сердцу, «Театральный роман», скажем, или «Графа МонтеКристо», попивая мелкими дозами водку и осаждая светлым пивом. Главное, было выждать момент, чтобы в доме никого не было. Закуривая, усаживался в кресло и открывал записную книжку…

Звонил, бывало, в Киев, кому – не помню, но обзванивал многих.

В Москву в основном звонил тем друзьям, которые не боялись с ним переписываться. Всегда долго-долго говорил со знаменитым бардом Юлием Кимом, даже пристал однажды к нему, чтобы тот спел новую песню. Продолжительно общался и хохотал с актером Владом Заманским, названивал поэту Владимиру Корнилову. Беседовал с доброй и верной приятельницей Раисой Исаевной Линцер и обязательно пробивался к Булату Окуджаве, шутил, признавался в любви и приглашал к себе…

Любимым друзьям, Симе и Лиле Лунгиным, не звонил никогда. Один раз, правда, не удержался и всё-таки позвонил – и попал на домработницу. Она с ним поболтала, и он так счастливо хвастался направо и налево, вот, дескать, не побоялась!..

К концу месяца приходил телефонный счёт, который подлежал сокрытию. Вика стеснялся моей идиотской иронии и опасался выговоров моей жены Милы – зачем тратить впустую такие деньги, вам ещё столько надо в дом купить…

А в начале восьмидесятых годов у Некрасова ненадолго появилась одна досадная привычка – пьяные телефонные розыгрыши. Некий киевский литератор писал, что Некрасов ему позвонил, сказал, что сидит на пересадке в киевском аэропорту Борисполь, летит, уверял, в Непал. Отлучаться, мол, никуда не разрешают. Расспрашивал о делах и якобы заплакал.

Насчёт плача, даже в пьяном виде, сильно сомневаюсь. Я никогда не видел его откровенно плачущим. Влажные глаза – да, видел не раз, но рыдания в трубку…

Проделывал такое и с москвичами, только тогда он транзитом летел в Китай. Глотнёт, бывало, маленько и начинает наяривать в Москву! И первому, до кого дозванивался, рассказывал эту выдумку…

Свои телефонные шуточки он представлял нам как продуманные розыгрыши.

На самом деле, конечно, испытывал В.П. вполне понятное желание пообщаться с покинутыми друзьями-приятелями. На что он рассчитывал, что хотел услышать дорогой мой Виктор Платонович, подвыпивший и томящийся в одиночестве у себя на седьмом этаже?

Я точно знаю, чего он желал. Ждал он, что ему ответят, мол, постой, Вика, я сейчас примчусь в аэропорт, очень хочется с тобой повидаться, хотя бы через стекло! Он страстно хотел услышать слова ободрения, сожаления о том, что невозможно встретиться. И послушать обрывки столичных новостей, ответить на расспросы.

Не слыша ничего, кроме невнятных фраз и притворных возгласов, он чувствовал тревожное нетерпение собеседника. Улавливал облегчение в его голосе при прощании.

Розыгрыш розыгрышем, но хотел, вероятно, В.П. сказать, что жив я, вот, и здоров, мотаюсь по всему миру! Вспоминаю о вас. Может, это и так. Но главное для него было – напомнить о себе и услышать радость в голосе друга или приятеля.

Этого он так и не дождался.

Акын Шатобриан

У наших на седьмом этаже только что, видимо, произошла перебранка.

Именно в этот момент я и зашёл.

Мама решила, что не хватает постельного белья. Мол, подкупить надо. Куда его класть, вскричал писатель, у нас простыней больше, чем в городской больнице! В.П. выдвинул ящики в комоде и принялся пересчитывать белье.

Стойте, стойте, воскликнул я! С одной стороны, белья не хватает – это факт, с другой стороны, его бесспорно некуда девать, вот и всё! Компромисс достигнут, чего ещё, шутил я вовсю, затаптывая занимающееся пламя семейной ссоры… Они разошлись по комнатам, но вскоре, правда, помирились.