Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг. - Виктор Кондырев

…Так вот, тронутый Эдик Зеленин пригласил Некрасова на очередную людную и крикливую вечеринку, чтобы отблагодарить за дружелюбное предисловие. Подарил симпатичную акварельку.

Весь вечер Вика не пил, поэтому вынес массу впечатлений о выпивающих, самое известное из которых вошло в поговорку:

– Просто удивительно наблюдать, как люди глупеют прямо на глазах!

Был там и поэт Виктор Соснора, который приехал в Париж по издательским делам и запил. Две недели пил безвылазно у Зелениных, даже к кухонному окну не подходил. Прослышав о гулянье, попытался принять участие, но заснул за столом, положив голову меж тарелок, ещё до прихода первых гостей. К концу вечера он очнулся, обвёл потрясённым взором шумное застолье и громко объявил: «Я начинаю пить!» Успел познакомиться с Некрасовым и отключился вторично минут через двадцать…

Любитель порезонёрствовать, Эдик как бы выглядывал из-за своих огромных очков. Коренастый, редко матерившийся и себе на уме, он был широким человеком. Считал, что все галерейщики нечисты на руку, поэтому картины продавал сам. Покупатели объявлялись далеко не каждый месяц, но когда сделка удавалась, немедленно звал друзей в ресторан. Шли обычно в «Балалайку». Сам художник в рот не брал, но приглашённые не стеснялись, а он слушал цыганские песни, рассеянно улыбаясь. Цыгане тоже любили его, приходили не чванясь в гости, а со знаменитым цыганом Алёшей Димитриевичем он крепко дружил.

С русским языком Димитриевич был вообще-то в натянутых отношениях, с падежами прямо-таки враждовал. Пил только тёплый чай. Его манера пения была очень своеобразной, с резкими, неожиданными и невнятными подвываниями. Но именно это знатоки высоко ценили.

Когда Алёша брал гитару, его молчаливая молодая жена становилась у него за спиной и слегка покачивалась в такт музыки, кутаясь в цветастую шаль. Алёша преображался лицом и молодел осанкой.

Мы открывали где-то рестораны,

И строили какой-то аппарат,

Носили с голоду газетные рекламы,

И наших жён сдавали напрокат!

Компания вместе с исполнителем пьяненько переживала за тяжёлую судьбину русских изгнанников.

Некрасов вертел головой, как цесарка, очень ему было занятно всё это наблюдать. О нём быстро забыли, но скучать ему не дал художник Олег Целков, выпивший пока в меру и жаждущий излить душу:

– Эти партийные бляди меня сорок лет лишали возможности видеть все эти музеи, выставки, вернисажи! Как они смели запрещать мне поехать в Париж, Венецию, Мадрид, Амстердам! Из-за этих косорылых скотов сколько новых замыслов у меня не родилось! Не давали рисовать, как я считал нужным!

Некрасов, как мог, его успокаивал. Расстроившись нервами, Олег оглоушил фужер водки. В пику Советам, надо полагать.

Жена его Тоня, славянская красавица с высокой причёской праздничного цвета, бывшая артистка московских театров, встревожилась: почему это у Виктора Платоновича совершенно пустой стакан?

– Я вообще не пью! Разве что пробные мужские духи! – улыбнулся Некрасов.

Тоня по-светски оценила шутку.

Тогда ходили слухи, что Некрасов выпил у радушных хозяев то парижские жидкие румяна, то шампунь для жирных волос, то смывку для маникюрного лака. Всё это относится, бесспорно, к устному народному творчеству. Из озорства Некрасов не опровергал категорически эти легенды, лишь посмеивался.

…Невысокий мужчина моего возраста, с приятным молодым лицом и короткой стрижкой, подошёл со стаканом к нам с Некрасовым и вежливо предложил выпить. Явный француз, шикарно одетый в полотняную исподнюю рубаху, в белых в обтяжку брюках, заправленных в кожаные боты, он безукоризненно говорил по-русски. Это был Поль Торез, сын знаменитого французского коммунистического кормчего Мориса Тореза. Всё своё детство он провёл в Союзе, летом – в Артеке, зимой – в Москве, а потом закончил тамошний университет.

Поль пил водку на русский манер, не брезговал напиваться допьяна, после чего обожал орать советские песни, наполненные гражданским пафосом. Мы с ним на этой почве сблизились и, бывало, обнявшись на кухне, со слезой подвывали, отбивая такт:

Если в край наш спокойный

Хлынут новые войны

Проливным пулемётным дождём,

По дорогам знакомым

За любимым наркомом

Мы коней боевых поведём!

В перерывах он непечатным матом ругал свою мамашу, партийную даму высшей категории, члена французского политбюро Жанетту Вермерш. Кроме того, Поль с удовольствием танцевал танго с мужчинами…

Так как большая комната была полностью забаррикадирована столовым настилом, люди, единожды севшие за стол, выйти из-за него подобру-поздорову не могли и были приговорены к общению с нежданными соседями.

Олег Целков выбрал место в дальнем углу, подальше от надзора жены. Соседкой оказалась сравнительно молодая и пылко пьющая поэтесса с пшеничными усиками а-ля Лермонтов. Кроме того, Олег сел рядышком с двумя приветливо открытыми бутылками водки.

Через некоторое время Тоне Целковой стало ясно, что раздолье это надо обуздать – Олег уже крепко принял и даже пытался чуть вздремнуть. Отвлекающим манёвром недопитая бутылка водки возле живописца была заменена такой же, но с водой из-под крана, чуток закрашенной для запаха спиртом.

Пришедший с опозданием художник, адепт нонфигуративного искусства, пролез по телам сидящих за столом и уселся рядом с Олегом, потирая руки и примериваясь к стакану.

Здорово, друг, экспрессивно вскричал подрёмывавший до этого Целков, ты вовремя пришёл, давно пора выпить, давай посуду! Тронутый радушием, нонфигуративист подставил стакан, тут же наполненный спиртопахнущей водой. Поехали, зашумел ещё громче Олег, чего ждём! Хватил залпом стакан и крякнул, эх, мол, пошла соколом!

Вслед за ним сосед тоже опрокинул стопку.

И замер, поражённо глядя на Целкова, суетливо закусывающего винегретом. С глубокой опаской понюхал бутылку, снова налил и отпил для пробы. Молча полез по коленям гостей вдоль стола, ища, где приткнуться, так и не поняв что к чему.

Потянувшегося к другой бутылке Олега в спешном порядке извлекли из-за стола и увели домой. Благо они жили рядом.

Книги для старшего возраста

Сколько раз парижские записки Некрасова сравнивались с путеводителем! Дескать, они мало чем отличаются от Бедекера. Пеняли и Синявские, и Максимов. И Ефим Эткинд намекал, вроде бы в шутку.

Не понимают они, говорил мне Вика, что это моя давнишняя мечта! Бедекер по Парижу! Вот возьму и напишу! Да такой, что все закачаются!

Некрасов так и не написал отдельной книги о Париже. Но я не поленился, собрал буквально все его парижские отрывки, абзацы, фразы – упоминания о Париже за все времена, начиная с «Месяца во Франции» в начале шестидесятых, и состряпал из этого месива достаточно плавное повествование.