Слишком дружелюбный незнакомец - Валентен Мюссо

которых не жди ничего хорошего. Таких Матильда старалась обходить десятой дорогой: навязчивые и надоедливые зануды. Подобных субъектов она сразу чуяла. А точнее, за время работы в галерее научилась разбираться в людях. Клиенты, которые случайно толкают дверь галереи, побуждаемые непонятной силой, секрет которой она так и не смогла разгадать. Такие по три часа с презрительным видом разгуливают среди картин, потом задают целую кучу вопросов, испытывают ваше терпение, безо всякого стыда кичатся омерзительным невежеством, вызывая тошноту своим бескультурьем. Эти «напыщенные кретины» принадлежали к той категории, к которой Матильда испытывала самое большое омерзение: треплют вам нервы, а потом уходят так же, как и появились. Самые докучливые приставалы на свете!

Уголком глаза Матильда следила за ним, делая вид, будто перебирает на столе папки с документами. Пройдя два или три раза перед лицами, незнакомец исчез за центральной стенкой.

Да где же Гина? Она лучше ее справлялась с такого рода ситуациями. Ангельское терпение, не то что у нее…

Пару минут спустя мужчина снова появился перед ней и продолжил свой променад перед тремя портретами.

Матильда вышла из-за письменного стола. Что ж, на войне как на войне…

— Я могу вам помочь?

Едва обернувшись к ней, он, приняв озадаченный вид, засунул руки в карманы зимнего пальто.

— Гм… А что здесь изображено?

Матильда украдкой вздохнула. «А вы как думаете? Два глаза, один нос, один рот…»

— Это лица, месье…

Нагнувшись вперед, мужчина театрально зажмурился.

— А это название: PERSONA?

— Это латинское слово, которое означает «маска».

— А я думал, что это лица.

— Это маски-лица. Эти портреты очищены от плоти, от всего земного и личного. И поэтому они похожи на маски. Слово persona можно истолковать и как «персона», и как «персонаж». Здесь мы сталкиваемся с причудливой игрой слов.

На полном автомате Матильда принялась рассказывать ему текст, который вместе в Гиной написала для каталога.

— Забавная мысль. Нескладные они какие-то, верно?

— Художник старается вызвать у зрителя чувство дискомфорта, поставить перед ним обобщенный человеческий образ, нечто вроде зеркала, в котором любой может увидеть свое отражение.

Матильда не могла удержаться. Как только перед ней появлялся какой-то тупица, она, вместо того чтобы закруглить разговор, принималась что-то доказывать. Чего ради? Он ее даже и не слушает.

— А ничего более классического у вас нет?

— «Более классического»? Вы в галерее современного искусства, месье. Если вам нужны натюрморты и морские пейзажи, то вы ошиблись местом!

Потеряв терпение, она уже собиралась развернуться и уйти, когда, непонятно откуда появившись, к ним подошла Гина:

— Месье, могу я сообщить вам некоторые дополнительные сведения?

Облегченно вздохнув, она ушла, покосившись перед этим на свою компаньонку и кончиками губ беззвучно сказав ей «спасибо».

Матильда посмотрела на часы. 11:30.

Выйти в полдень. Нет, даже еще раньше. Она всегда предпочитала приходить немного заранее. Чтобы было время выбрать место, устроиться, поразмышлять о первых словах, которые она произнесет. А может быть, лучше наоборот — импровизировать и позволить событиям происходить своим порядком. Там видно будет. Вызвать такси… Но почему бы не пойти пешком? Так быстрее и гораздо приятнее. Весь день сидеть взаперти — такое в конце концов начинает действовать на нервы…

По крайней мере, вопрос с расположением картин улажен, и она может отчитаться о проделанной работе. Матильда обещала себе углубиться в это занятие в утренние часы, но ей совершенно об этом не думалось. Сначала завтрак. Оставить эту неприятную обязанность на потом. В конце концов, пускай Гина тоже поломает над этим голову. Почему все время именно ей приходится принимать неприятные решения?

Ах, Гина… Матильда ее очень любила — от нее исходила такая свежесть и непосредственность, что это даже немного вызывало зависть, несмотря на то что за шесть лет сотрудничества они стали настоящими подругами. Они вдвоем владели этой галереей, но у Матильды всегда складывалось впечатление, что она «главная», как говорят мальчишки на перемене. А значит, она может отделаться от неудобного вопроса.

Снова дверной колокольчик.

Матильда подняла глаза.

Гина неподвижно стояла, положив руку на хромированную ручку двери, которую она, судя по всему, не собиралась закрывать за собой.

Что за странное выражение лица… Почти скорбь…

Почему она не заходит? И где пачка сигарет, которые она собиралась купить? Эта ее дурная привычка… Сколько раз она собиралась бросить? А сколько продержалась в прошлом месяце? Три дня?

— Я была напротив… в кафе. Все смотрели телевизор… Матильда, тебе нужно это увидеть!

В пивной было много народа. Слишком много. Это впечатление усиливалось еще и тем, что большинство из присутствующих стояло: плотная толпа, занимающая все пространство. Но самое странное было в другом: казалось, все двигаются одновременно, будто направляемые невидимым дирижером. Все не отрываясь смотрели на большой плазменный экран в конце коридора. Несколько самых невосприимчивых не желали следовать общей партитуре: они переводили взгляд с телевизора на экран своего мобильника и обратно, впрочем, ничего не пропуская из последних телеграмм, приходивших в студию.

Две женщины продолжали разрезать людскую массу, двигаясь зигзагами между столов, прокладывая себе путь локтями и плечами. «Извините», «Дайте пройти», но никто не обращал на это внимания. Матильде было страшно. Страшно было смотреть на сцены, которые разворачивались на экране, — она не особенно хотела на них смотреть, но в голове еще звучали слова Гины… в панике она перешла улицу под рассерженные гудки автомобилей. Вызывали страх люди, столпившиеся в коридоре — преимущественно мужчины — и все как один наклонившиеся вперед, к телевизору, неясный шум голосов, который еще больше щекотал нервы, все эти замечания «снова теракт», «это все исламисты», заглушавшие голос диктора.

— Да замолчите же, ради бога!

Это сказала Гина? Да, она широко размахивала руками, призывая к тишине. Без сомнения, звук был поставлен на максимальную громкость, но уши у Матильды