Видеоунтерменш - Александр Селин

Роман бросился к дорожной сумке, быстренько распотрошил ее, достал «Вальтер», проверил обойму, убрал пистолет во внутренний карман куртки.

– Голос этого мордоворота тебе ничего не напоминает?

– А что он мне должен напоминать? – пожал плечами Сергей.

– Голос вроде похож на тот, что предлагал нам тамбовскую картошку…

– Не могу вспомнить… Может, ты излишне себя заводишь?

– Может быть…

Они вышли на улицу. Оказывается, охранников, что пришли по их честь, было двое. Еще двое таких же вытаскивали из соседнего бунгало пьяного мужчину. Местный Дом Культуры располагался совсем недалеко. Было видно, как к его входу стекался народ со всех концов пансионата. В основном это была наряженная улыбчивая расфуфыренная публика. Но были и такие, которым приходилось помогать дойти…

Глава 25 Концерт в Доме культуры

Дом культуры, который располагался на территории пансионата, был воздвигнут очень давно, в конце 50-х. Он являл собой типичный пример смешения двух архитектурных стилей: римско-сталинского с его монументальной имперской торжественностью и хрущевского с демократической панибратской простотой. Очевидно, что архитектор, которому приходилось работать в период смены общественных формаций, проявил чрезвычайную осмотрительность, пытаясь угодить сразу десяти начальникам, да еще неуверенно сидящим в своих креслах. В результате он угодил всем, кроме, очевидно, себя, потому как втайне являлся поклонником Гауди и Шехтеля и, говорят, спился сразу после того, как здание было сдано в эксплуатацию. Дом культуры на Селигере за всю свою историю выполнял много функций. Он использовался в качестве базы для заседаний областного профсоюзного актива, театрального помещения для заезжей труппы Рыбинского драматического театра, военкомата, временного больничного изолятора, зала суда, но все это происходило до того, как территория пансионата была превращена в зону элитарного отдыха. Теперь же на сцене этого противоречивого строения все чаще выступали эстрадные исполнители, приглашенные из Москвы, спортмены-кикбоксеры и различные команды питерских стриптизерш.

Внешне Дом культуры выглядел так: четыре толстенные колонны, как бы удерживающие нависающий античный фронтон с изображением виноградных гроздьев и герба Советского Союза. Вход в фойе в виде арки. Далее – само фойе с раздевалкой и комнатами для администраторов по периметру. Два туалета. Дверь, ведущая в зал, почему-то единственная, что, возможно, было спроектировано с учетом экономии ставок для билетерш. По стенам фойе развешаны фотографии когда-то выступавших здесь артистов, видных партийных работников и военных, вымпелы, грамоты, мемориальная доска. Несколько игровых автоматов. Ну а сам театральный конференц-зал представлял из себя вытянутую коробку с зарешеченными окнами, закрытыми бордовыми шторами из плотного бархата. Из того же материала занавес. По бокам от сцены, как и положено, несколько софитов. И очень простые люстры, нависающие над головой. Сама сцена довольно узкая, но глубокая. При этом акустические параметры не позволяли работать без микрофонов. Вот, собственно, и все. Обычный такой, областного значения ДК.

Руденко и Садовников вошли в зал последними. Не обнаружив свободных кресел, нашли два стула и уселись возле самой двери. То, что зал может оказаться заполненным под завязку, легко было предположить. Слух о том, что будет выступать сам Леснер, быстро прокатился по пансионату, так что помимо зрителей, приводимых под конвоем, было много шикарно разодетых сотрудников компании, стремящихся попасть на первые ряды, чтобы лишний раз засветить свои лица перед всемогущим человеком. Однако Сергей с удивлением обнаружил, что такие люди, как Буревич, Эзополь и Апоков, оказались почему-то на галерке, причем сидели не вместе. Этому же удивился и Роман. Бонзам, если б они того пожелали, место на первом ряду, конечно же, уступили бы. Из всей «верхушки» только один Гусин на первом ряду…

– Вон, посмотри, – шепнул Роман, толкнув Сергея локтем.

По левую сторону от Буревича сидел Александр Афанасьеу в нарядной бежевой рубашке и при бабочке, но почему-то с мокрыми волосами и очень бледным уставшим лицом. Буревич нежно, по-дружески положив руку на вздрагивающие плечи казака, что-то шептал ему на ухо, иногда оборачивался и обращался к Эзополю, который сидел через несколько кресел по другую сторону. Поскольку голос у ведущего был хорошо поставлен, некоторые фразы на расстоянии можно было разобрать.

– Юрий Михайлович, у нас тут с Александром Павловичем Афанасьеу появилась идея отдать его на курсы изобразительного искусства. Он, оказывается, обладает редким свойством: хорошо запоминает изображение с одного взгляда, но никак не может воплотить на бумаге. Не умеет рисовать.

Эзополь, ничего не ответив, кивнул. Видно было, что он чем-то недоволен. Буревич опять повернулся к Афанасьеу.

– Согласны, Александр Павлович? Я вам подыщу хорошего педагога.

При слове «педагог» Афанасьеу опять вздрогнул, но в знак согласия закивал.

– Где же его жена, Елена? – шепотом поинтересовался Сергей.

– Вон, на первом ряду, рядом с Гусиным.

– Разделение обязанностей?

– Вероятно.

Апоков, сидевший на галерке, но в отдалении от Буревича и Эзополя, нагнулся и повернул голову, видимо, желая разобрать содержание диалогов сквозь устойчивый зрительский гул, но в это время в зале как раз погас свет. Аплодисменты. Потом тишина. И вот зазвучали фанфары, вспыхнули софиты. Под выкрики присутствующих шести сотен человек на сцену вышел Михаил Юрьевич Леснер. В кроссовках, в футболке и спортивных штанах.

– Ми-ха-ил! Юрье-вич! – скандировали участники корпоративного праздника, сотрудники и гости «Видео Унтерменшн».

– Ми-ха-ил! Юрье-вич!

Сидящие на первом ряду Кирилл Лехат, Галина Иквина, Таня Вранович, Елена Афанасьеу, Алексей Гусин вдруг, не сговариваясь, встали, предлагая таким действием подняться и другим. Зал встал.

– Ми-ха-ил! Юрье-вич!

– А вы почему сидите?

Роман с Сергеем разом обернулись. Вопрос исходил от охранника, стоявшего в дверях.

– Пошел в задницу! Понял? – огрызнулся Роман.

– Я тебя запомню.

– Запомни…

– Зря ты так, – прошептал Сергей. – Можно было бы и встать. Стоит ли нарываться на неприятности по пустому?

– Наверное, не стоит. Но это уже, кажется, выше моих сил…

В это время Леснер, оглядев расфуфыренный напомаженный зал, ухмыльнулся, сказал: «Спасибо!» и жестом предложил всем собравшимся опуститься в кресла. Взял микрофон.

– Сегодня весь вечер на сцене выступаю без ансам-бля! Ну-ка! Продолжили фразу!

Сидящие в зале хором, дружно завершили расхожий каламбур.

– Правильно! Молодцы! Поскольку, я вижу, в зале собрались образованные люди, то сразу начну с викторин. Все мы любим викторины. Они развивают общий кругозор от Ахматовой до правильного держания базара на рамсах, позволяют общаться и с бабами, и с интеллигенцией, учат ставить на место пылящих бакланов вплоть до симфонического оркестра и не дешевить, когда тебя пытаются обуть конъюнктурные шаромыжники и залетные фраера, а также отличать авторитетную партитуру от голимого вымысла. Как-то в молодости в следственном изоляторе мой напарник сказал: «Мишаня, ментовское дознание – это чисто разводная викторина, а чисто свобода – это умный ответ на вопрос». С тех пор викторина стала для меня понятием. Того же и вам желаю. У меня вопрос к залу: все жить хотят?

– Все! – дружно отреагировал зал.

– Долго?

– Долго!

– Я так и знал. А поскольку каждый из вас хочет жить долго, то свою викторину я решил посвятить долгожительству-у!

Последнее слово он протянул на манер футбольного комментатора, объявляющего фамилию игрока, забившего гол. Как и подобает в таких случаях, зал поддержал эмоцию дружным ревом, переходящим в бурные аплодисменты. Остановив ликование и потребовав тишины, Леснер достал из заднего кармана тренировочных штанов свернутую салфетку. Развернул ее и зачитал первый вопрос.

– Кто из перечисленных мною зверей живет дольше всех? Ворона, черепаха или конь? За правильный ответ приз – полторы тысячи баксов, за неправильный – полторы взимается. По-моему, справедливо… Ну?! Не вижу поднятых рук. Гусь? Да! Я к тебе обращаюсь. Не верти головой. Ворон считал? Черепах ел? На коне ездил? Вот. Теперь отвечай, кто из них дольше живет.

– Черепаха, если ее в молодости не съедят, – немного подумав, произнес сидящий на первом ряду Алексей Гусин.

– Молодец. Правильно. Считай, что полторы штуки из твоих долгов я простил.

– Каких долгов, Михаил Юрьевич? – Гусин побледнел.

– А таких! Кто на моих монтажных станциях халтурит и не отчитывается? Пушкин? Завтра же покажешь весь черный баланс и копии рамочек, которые ты нарендерил для Апокова. Я правду говорю, Завеныч? – крикнул Леснер, обращаясь к галерке через весь зал.

Сидящий на последнем ряду Апоков кивнул: «Правда». Гусин еще больше побледнел. «Сдал, армяшка». Услышав про рамки, Руденко и Садовников переглянулись. Роман улыбнулся и погладил черную папку с солнышком: «Видимо, и Михаил Юрьевич тоже в теме».