Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 2 - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на это, шляхта всегда уважительно к нему относилась и сохранила это до конца. В марте месяце этого года он заболел сильнее. Не знаю, ждал ли он сам такой скорой смерти, едва переступив порог тридцатипятилетия, но доктора видели, что никак ему не помогут.
Он лежал уже с сильными болями, когда на несколько часов до его смерти его любимец, викарий Марианус, как говорили, непомерно объевшись, внезапно умер. Когда Михал Кжицкий, который от него не отходил, неосторожно сообщил ему об этом, он принял это как какой-то знак, что ему нужно было следовать за ним.
— Марианус пошёл распорядиться насчёт постоялого двора для меня! — сказал он, вздыхая, и той же ночью в сильных страданиях отдал Богу душу.
Его, наверное, никому так сильно не хватало, как королю, да и мать долго оплакивала смерть младшего из сыновей. Так из многочисленного мужского потомства Казимира, юношей, которые отличались красотой и здоровьем, по очереди Бог призвал к себе сначала чистейшего и святейшего из них юного, во цвете лет, Казимира, за ним Ольбрахта и Фридриха, так что, если считать Александра, осталось только трое.
Все они умерли бездетными, да и от Александра с плачевного брака потомства не ожидали. Сигизмунд тоже жениться не торопился.
Когда мы разговаривали об этом с доктором Мацеем из Мехова, которого я частенько видел и с радостью с ним общался, он мне напомнил, что Ольбрахтову смерть заранее много знаков предвещало. На небе показалась женщина с большой огненной метлой. Потом та часть замка, которую называли Куриной ногой, чуть не сгорела, огонь насилу сдержали от распространения. В феврале новая верхушка на ратуше, которую только что затащили и прикрепили, ночью упала, хотя ветра не было, покатилась на крышу и, разбив её, потрескалась сама.
Доктору Меховичу, который тогда ехал из Кракова, в Пиотркове взбунтовавшееся из-за подвод мещанство, которое уже знало о смерти короля, чуть жизни его не лишило. О чём рассказывая, умный мужчина, хоть неразборчиво и неясно, с сердечной болью, потому что был привязан к королевской семье, Александру тоже не обещал долгого царствования. А был это государь, к которому те, что к нему приближались и общались с ним, очень привязывались, по причине его великой доброты. Сам он не знал гнева, а к более суровому выступлению его, пожалуй, только фавориты могли склонить.
Во главе их давно стоял князь Михал, о котором мы уже говорили, что завладел королевским умом. Этот был бы рад увидеть Александра самодержавным в Литве, потому что он правил от его имени.
Тем временем пример Польши, постоянное общение со шляхтой, которое имело большие привилегии, съезды, на которые они смотрели и слышали о них, литвинам также добавляли много охоты в силу унии иметь эти привилегии, что у поляков. Не хотели Александра и на наследстве видеть без совета панов, без сеймов и государственных съездов.
Староста Лидзкий Илинич, воевода Троцкий, староста Жмудский и многие другие, которых тут перечислить трудно, громко говорили, что литовская шляхта имела те же права, что и польская.
Это не могло понравиться князю Михалу, потому что, если бы всё выдвинули перед съездом, у него бы не было своей воли. Поэтому он кричал, что те, кто хотят править в Польше, устраивают заговоры и намереваются поднять бунт, а он умел это так внушить королю, что пробудил его гнев против Ильнича и воеводы Троцкого.
Глинский стоял на том, что у Литвы были свои традиции, а под вражеской угрозой её нужно было держать по-гетмански, сурово, на сейме не разбазаривать напрасно времени, когда нужно было охранять границы.
Большинство панов было на стороне Илинича, там же был и ксендз Ласки.
Я тогда думал, обленившись рядом с молодой женой, что уже всякая моя придворная служба окончена, потому что, казалось, я никому не нужен. Король меня не вызывал, а те, кто были рядом с ним, обильно пользуясь его милостями, были против того, чтобы количество слуг увеличилось. Время от времени я встречался с ксендзем Ласки, по-прежнему очень расположенным ко мне, то с доктором Мацеем, издали я видел короля и мы блаженно проводили время.
В том же году я похоронил и старого Слизиака, к которому со времени примирения с покойной матерью я особенно привязался потому, что видел его верным слугой. Даже, когда ему уже с кровати было трудно подняться, старина ещё обо всём помнил и в доме старался поддерживать порядок. Сколько ему было лет, он сам не знал, однако, опираясь на то, что он поведал о своей жизни, ему, должно быть, было около ста лет, когда сам почувствовал уже конец.
В людях, которые дожили до глубокой старости, я неоднократно замечал, что они предсказывали себе приближающуся смерть. Так было и со Слизиаком, который, приблизившись ко мне, сначала потребовал ксендза, потом уже более спокойно объявил мне, что за жизнь накопил немного денег, которые я найду закопанными под кушеткой в горшке.
Из этих денег третью часть он хотел отдать на святую мессу за свою запятнанную душу, а две жене моей завещал. Только когда он умер и мы похоронили его в костёле Девы Марии в боковой часовне, как он хотел, я вспомнил про этот горшок, едва ли считая это правдой. Тогда я приказал убрать кровать и, осмотрев кирпичный пол, под одной плитой мы действительно нашли полный, толстый и большой горшок. В нём не было ничего, кроме самого золота, разных португалов и стольких тяжёлых произведений искусства, что мы, взвешивая их, насчитали на более чем две тысячи венгерских золотых.
По тем временам для такого человека было великим чудо, что мог столько собрать, никогда не давая в рост и держа их закопанными. Из тех семьдесят я сразу переписал викариям костёла Девы Марии на святую мессу за душу покойного, а остальное сохранил наличными на чёрный день, чтобы мы не испытывали бедности, если бы с литовских владений нам не пришло то, что должно было.
Если бы не то, что в то время каждый день пришлось слушать то о Руси, то о татарах, то о Валахии, то об интригах Глинского и спорах на Александровом дворе, наверное, за всю мою жизнь это были самые счастливые годы.
Ко мне вернулся вкус к книгам, с которыми теперь становилось на удивление легче,
