Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 2 - Юзеф Игнаций Крашевский

я большего счастья никогда бы на свете не пожелал и под седыми волосами уже на него не надеялся. Я прямо спятил…

Когда, остыв потом, я размышлял, что мне делать, меня охватывал и стыд, и страх, но Кинга не дала мне терзаться, своей весёлостью и великодушием поддерживая в этом некотором безумии, из которого я не мог выйти, только чувствовал, что с каждым часом оно увеличивался.

Итак, я начал новую жизнь. Нужно было дать знать семье, делать приготовления к свадьбе, наконец и своим любезным признаться в том, что потерял разум под старость. Потому что я был уверен, что они иначе этого не назовут. Однако же случилось то, что никого это ничуть не удивило, потому что таких браков в то время было много. Меня поздравили, и почти все добавляли, что я правильно сделал, хотя бы поздно взяв спутницу на остаток жизни.

Это как раз совпало по времени с тем, когда должна была решиться судьба Александра; Ласки тащил меня за собой в Пиотрков, куда Табор, епископ Жмудский, подчаший Радзивилл, Ян из Забрзезия, воевода Троцкий, и Олехнович, старший кухмистр, должны были отправиться.

Я хотел бы остаться в Вильне, но сам великий князь, призвав, одарив, так милостиво уговаривал, поручив ехать, что я и свадьбу должен был отложить, и бросить мою Кингу, хоть сегодня одного часа, проведённого без неё, было жаль. Я попросил только дальнюю родственницу Гастольдов, пожилую женщину, вдову Корняцка, чтобы на время моего отсутствия осталась с Кингой. Дряхлый и немощный Слизиак, который пережил свою пани, также оставался при моём дворе. У меня были многочисленные и достойные слуги, на которых я мог сдать охрану этого моего сокровища.

О Пиотркове я мало могу поведать, потому что много писал и служил ксендзу Ласки, но сам собой ничего не делал, а, прибыв в город, сразу можно было предвидеть, что ни те, кто вёл Сигизмунда, ни сторонники Владислава не устоят против Александра. Простой расчёт велел поддержать дело Ягайллы и Казимира, а не разрушать его.

Выбор литовских послов, которых на польском съезде, вероятно, видели первый раз, также был очень удачным. Авторитет епископа Табора, панское выступление Радзивилла, ловкость и живой ум воеводы Троцкого сразу подкупили поляков.

Кухмистр Олехнович, вроде бы доверительно говорил то, что Александр якобы силой готов поддерживать своё право на корону.

Как только кардинал понял, что чаша весов клонится на сторону Александра, тут же поддержал его. Сигизмунд никаких попыток не предпринимал. Таким образом, всё стояло на взаимной договорённости Литвы и Польши, на поддержке старой связи и всеобщем ликовании; всё это, может, только паны краковские не разделяли. Но и те притихли, оставшись одни.

Едва там закончилось дело, я попросился у ксендза Ласки вернуться в Вильно, а никогда смолоду я не мчался так день и ночь, не чувствовал себя таким резвым и неутомимым, как тогда.

Поздно, поздно к закату улыбнулась мне жизнь.

В Вильне, слава Богу, я нашёл всё в таком порядке, как желал, а свадебные приготовления, доверенные Слизиаку, несмотря на его дряхлость, не были запущены. Поскольку королевскую коронацию должны были отложить до первых дней последнего месяца, на адвент, ей предшествовал мой праздник.

У меня на выбор два дома, мне принадлежащих: краковский и виленский, — я не хотел сам решать, где нам заключить брак и поселиться. Я просил Кингу, чтобы решила по зову сердца.

Виленский дом напоминал нам о нашем трауре, был он и для меня как бы изгнанием, мы с ней предпочитали вернуться в Краков. Позже я хотел поселиться или в Лидском, или хотя бы не покидать Краков, где у меня было много друзей, доброжелателей и знакомых. Мы отправились в дорогу, взяв с собой пани Корниактову, осенью, но ещё пока дороги не испортились, и нам выдалось такое прекрасное бабье лето, что почти весну напоминало.

В Краков, когда уже приближалась свадьба, я должен был везти с собой большую сумму денег. Мне хотелось устроить грандиозный и громкий праздник, чему Кинга воспротивилась. Я бы не пожалел нескольких сотен гривен, но сделать так, чтобы люди её запомнили. Поэтому остановились на том, что я пригласил на ужин в этот день бывших товарищей и друзей со двора в Кракове, отказавшись от шутов, музыки и всякого шумного выступления, нескольких женщин, с которыми Кинга познакомилась, когда там жила, нескольких старших купцов, кои были ко мне расположены; они сели с нами за стол и провели несколько часов до вечера.

Мы решили временно остаться в Кракове в нашем доме, наслаждаясь тихим счастьем. Так мы дождались там прибытия короля и коронации, которую брат Фридрих совершил в обществе других епископов, причём новый государь в отношении краковян и всех в целом тех, что к нему приближались, показал себя на удивление щедрым прямо до расточительности, обильно раздавая деньги, староства, имения не всегда достойным королевской милости.

Хотя на первый взгляд для нового государя всё складывалось достаточно удачно, смотря со стороны и прислушиваясь, много хорошего ему нельзя было пророчить. В подвешенном состоянии была война с русским царём, который не обращал внимания на зятя, требуя русских земель и не желая уступать.

Переговоры с ним шли тяжело, а кроме этой опасности, постоянно угрожали татары. Один король в Литве и Польши должен был разрываться, потому что его отзывали. Между тем кардинал деятельно и разумно заменял его в Кракове. Но и на этого немного можно было рассчитывать, потому что уже в то время доктор Мацей из Мехова долгой жизни ему не обещал, по причине серьёзной и жестокой болезни, вылечить которую было трудно, но больше в силу неумеренной жизни и излишеств, от которых его невозможно было удержать.

Чуть только он почувствует себя несколько лучше, ел и пил без меры, не желая уважать себя, а над докторами насмехался. У меня была возможность видеть его в то время, и с каждым разом он казался мне более худым, более старым и как бы увядающим на глазах, хотя возрастом был самый младший.

Во время нападения татар, когда было нужно оказать им сопротивление, несмотря на болезнь, он уже готовился сесть на коня с посполитым рушением, когда эти дикари по своему обыкновению умчалась с добычей. Несомненно, что если бы в нём была степенность, ума и храбрости было бы вдоволь. У него самого были большие познания и любил учёных людей, любил и собирал произведения искусства, картины, статуи и золотые изделия; он любил себя окружать королевской изысканностью и великолепием, с