Русские царицы (1547-1918) - Детлеф Йена

Оставались заботы в собственной стране. 4 апреля 1866 года Александр II пошел на прогулку в петербургский Летний сад. Когда он покинул территорию недалеко от Михайловского дворца, к нему подошел молодой человек и вынул револьвер. Прохожий, заметив опасность, мгновенно ударил по вооруженной руке – прозвучал выстрел и не попал в цель. Это было первое покушение на Александра II. Люди бросились на преступника и скрутили его, прежде чем он смог выстрелить второй раз. Император пошел в Казанский собор и возблагодарил Бога за то, что еще жив. Покушение утвердило императрицу в ее православных убеждениях, и она оказывала давление на духовенство, чтобы оно побудило царя к более консервативному образу мышления.

Империя пришла в волнение. Федор Достоевский не мог постичь катастрофы. Впервые в русской истории простой русский поднял руку на императора – и на том основании, что при освобождении крестьян народ обманули. Во всеобще подогреваемой атмосфере Дмитрий Каракозов мог считаться преступником-одиночкой. Александр назначил Петра Шувалова военным министром и генерала Трепова – обер-полицмейстером Санкт-Петербурга. Генерал Муравьев, «вешатель Польши и Литвы», руководил расследованием дела Каракозова. Стрелявший был приговорен к смерти и повешен перед Петропавловской крепостью на глазах у огромной толпы.

Покушение на священную жизнь императора явилось поворотным пунктом. Реформы приобрели новое направление. 13 мая 1866 года вышел рескрипт: «Провидение стремилось наглядно показать России, куда может завести безумное усердие некоторых людей, которые борются против всего, что есть священного в нашей стране: веры в Бога, основ семьи, права на собственность, повиновения законам и уважения правительства… Чтобы гарантировать успех мероприятий, предпринимаемых против этих темных учений, которые получили развитие в обществе и угрожают подорвать основы религии, морали и общественного порядка, руководство важнейших институтов государства должно позаботиться о том, чтобы получили признание консервативные элементы, те живые и здоровые силы, которых, слава Богу, сегодня еще много в России». Персональные перестановки в министерствах, ужесточение цензуры в прессе, репрессии против земств и дум – завоевания реформ пошатнулись. Но «нигилизм» неудержимо ширился. Император стал замкнутым и недоверчивым. Он хотел дать России конституцию, но был убежден в том, что она будет означать предательство традиций самодержавия. На кого ему следовало опереться? На супругу Марию Александровну, которая настойчиво внушала ему, что в России нельзя ничего менять, в противном случае империя разрушится? Возможно, ему следовало опереться на Православную церковь и «славянских фундаменталистов». Но мог он ориентироваться и на утопистов с их писателями, художниками и поэтами, на Тургенева, Гоголя, Льва Толстого или Достоевского. Все было возможно и ничего не случилось. Император оставался в одиночестве, предавался мрачным настроениям и лишь с огромным усилием выполнял общественный долг.

Императрица между тем из-за восьми беременностей и туберкулеза преждевременно состарилась, была больной и слабой. Она вынуждена была все чаще искать прибежище в лечебных ваннах в стране и за границей. Не одни беременности и болезнь были причинами разрушения. Это была вся изнуряющая жизнь при императорском дворе. Крымская война, прусско-австрийские противоречия, заботы о Дармштадте в борьбе за объединение Германии и реформы были решающими политическими событиями, которые отдалили Марию от мужа. За дело взялись гонка и спешка, и императорская чета изматывала себя в представительских обязанностях. Если даже император все более замыкался в себе от этого давления, насколько же противоречили они существу Марии. В те годы ее описывали как женщину печально-грациозную, со стройной хрупкой фигурой и темно-голубыми глазами. Анна Тютчева писала: «В ней было что-то одухотворенное, что-то чистое, абстрактное. Она напоминала мадонну Дюрера или книжную миниатюру… Каждый раз, когда я за ней наблюдала, у меня было впечатление, что ее душа находится бесконечно далеко от нас и что у нее нет дела с пестрой земной толпой, которая ее окружает… Она собранна, не оказывает большого воздействия, чужда своему окружению, совершенно не подходит в качестве матери, жены и царицы. Она прилагает усилия, чтобы быть достойной своего положения, но ей недостает естественности… Поскольку у нее отсутствует всякий темперамент, она не кажется созданной для того, что ей дала судьба. Она постоянно, все для нее – повод, старается страдать. Отсюда возникает нервозное напряжение, которое в конце концов лишает ее всякой энергии и заставляет ее становиться некой пассивной фигурой. Она святая или кусок дерева?»

Действительно ли Мария предъявляла чрезмерные требования, не хотела ли она больше содействовать политике императора или не могла? Формально она придавала значение тому, чтобы постоянно быть на стороне императора. Это относилось не только к обязательному представительству, но и к обсуждению политических и социальных вопросов. Ее принципиальной позицией оставалась ориентация на триединство самодержавия, православия и народности, причем православие стояло в центре. Мария понимала переход в другую веру не как необходимость с прагматической точки зрения – прусская принцесса Шарлотта и в качестве императрицы Марии Александровны проводила в своих покоях часы духовного очищения в пиетистском духе, – она жила под давлением того, что должна стать воплощением православия. Религиозность и набожность царя были вне всякого сомнения. Но Мария под влиянием своих подруг Анастасии Мальцевой и Антонины Блудовой возвысилась до «ханжеского и направленного вспять» фарисейства, которое находилось в противоречии с задачами императорских реформ. По ее мнению, Россия может спастись, только утвердившись в своих консервативных ценностях. Царь все больше или больше молчал, когда она распространяла подобные сентенции, а министр народного просвещения отмечал в дневнике: «Царица сказала мне, что надеется, что я не готовлю для нее неожиданностей, что в ее устах означает конституционные реформы или уступки в отношении религиозных меньшинств и иноверцев… Это был уже не первый раз, когда я констатирую, что она оказывает гибельное, если и незаметное влияние на богослужебные дела. Gutta cavat lapidem[25]. Царь очень слушает ее. Из ее высказываний о земствах я понял, что она видит средство в том, чтобы избежать появления конституции».

Мучительная смерть наследника престола и кризис брака

Мария действительно была женщиной, способной к политическому мышлению. Она развивала свои воззрения не только напрямую в отношениях с императором, его министрами и представителями церкви, но и особенно при воспитании наследника престола.

В 1843 году родился первый сын – Николай. Мальчик унаследовал сдержанную натуру матери, и она была всерьез привязана к нему. Николай страдал от сначала необъяснимой болезни. Его отправили для поправки здоровья в Голландию и обручили в надежде на скорое выздоровление с принцессой Датской Дагмар. Но болезнь прогрессировала. Перемена места на Ниццу также не помогла. Там врачи диагностировали туберкулез. Императорская семья появилась в Ницце. Весной 1865 года Николай заболел еще и тяжелой формой менингита. В апреле 1866 года он умер в присутствии родителей, сестер и невесты. Император и Мария чрезвычайно тяжело восприняли смерть наследника престола. Жестокий удар судьбы, правда, не подвиг их к тому, чтобы преодолеть начинающееся между ними отчуждение и вновь найти друг друга.

Император провозгласил наследником престола родившегося в 1845 году Александра Александровича. Александр был крупным, мужиковатым, неуклюжим, добродушным и диким. Поскольку первоначально не он должен был наследовать престол, его воспитанием несколько пренебрегали. Но император знал, что сын Александр отвергал либеральные реформы и под влиянием воспитателя Константина Победоносцева выступал поборником традиционных ценностей. В этом отношении мать стояла ближе к сыну, чем отец. В последующие годы в столкновениях между родителями он в политическом и моральном отношении был на стороне матери. Прежде всего наследник престола должен был жениться. Говорят, Николай на смертном одре просил его позаботиться о его нареченной Дагмар Датской. У императора не было оснований отбросить эту мысль, и, таким образом, в 1866 году Александр Александрович женился на датской принцессе.

Для императора и императрицы это был необходимый в династическом отношении политический шаг. Они осуществили его во время усиливающегося охлаждения в их взаимных отношениях. Мария была больна. Что бы она ни делала, видела, имела и переживала, материальный мир казался ей противным. Под руководством своего духовника она шаг за шагом уходила от «унизительного давления плоти», чтобы целиком себя «посвятить стремлениям своей души». Удивительным при этой растущей отрешенности от мира был острый политический ум в суждениях обо всех немецких делах. Сопротивление делу реформ своего супруга она мотивировала пресыщением роскошной жизнью и отвращением к любовным связям императора, который ищет развлечений у все новых женщин. Александр был мужчиной с выраженной чувственной привлекательностью и желаниями. Он, правда, по-прежнему был полон уважения к супруге, регулярно с ней обедал и пытался приобщить ее к своим политическим идеям и деяниям. Он занимался с детьми и стремился быть хорошим мужем и отцом. Не удавалось. В конце концов жена отказала ему в близости, политически и духовно. Скоро они перестали находить какие-либо подходы друг к другу.