Другой Ленин - Александр Майсурян

«Нельзя оставлять им живого знамени». Эмоциональной вершиной английской, французской революций была казнь бывших монархов — Карла I, Людовика XVI. Это был разрыв со всем прежним миром, объявление ему окончательной войны. Такую «вершину» предстояло пройти и русской революции. Хотя вначале казалось, что без этого обойдется.

В 1917–1918 годах печать довольно много внимания Уделяла отрекшемуся императору и его супруге. Первоначально по отношению к ним сохранялся снисходительно-насмешливый тон. Выходила даже бульварная газета под названием «Известия совета безработных царей»… Шутки весны 1917 года: «Скверно иметь громадное генеалогическое дерево только для того, чтобы думать: нельзя ли на нем повеситься?»

«— О, знаешь, этот человек с царем в голове!

— Вот несчастный-то!»

Летом, с усилением большевиков, либералы уверенно «зачислили» бывших царя и царицу в их ряды. Вот на рисунке бывшая царица вызывает дух Григория Распутина.

— А к какой партии ты принадлежишь, Гришенька? — спрашивает она.

— Большевиком здесь считаюсь! — уверенно отвечает призрак.

После июльских событий нарисованный Николай облачается в революционный наряд (мексиканское сомбреро и рваный плащ-пончо — в Мексике в то время тоже бурлила революция) и размахивает флагом с надписью «Анархия». «Не удастся ли под этим флагом, — рассуждает он, — чего-нибудь достигнуть и вернуть потерянное?..»

На карикатуре В. Лебедева царственные супруги удят рыбу. «Читала, Сашенька, сегодняшние газеты? — говорит Николай. — Здорово поправела публика! Глядишь, этак пройдет месяца два-три, мы опять корону себе и выудим».

После Октября газета «День» напечатала шуточный манифест от имени Николая II, где он призывал на выборах голосовать за партию большевиков. А эсеровское «Дело народа» поместило «водевиль» Диеза — воображаемую беседу Николая Романова и Николая Ленина.

Николай III (грациозно раскланиваясь):

Бонжур, товарищ большевик…Ты был Второй, а я стал Третий, —Ты власть разрушил, — я воздвиг…

Николай II (угодливо):

Прошу присесть… Алиса!.. Дети!..

Николай III (важно разваливаясь в креслах):

О, я превознесен судьбой,И, как монарху, мне приличноДержать совет с одним тобой…

Николай II (любезно):

Что ж, побеседуем… Отлично…

В ходе беседы выясняется, что взгляды двух Николаев полностью совпадают. Например, Ленин говорит:

Хочу всех грамотных сослать,Чтоб править только тот остался,Кто пишет «лошадь» через ять…

Николай II (хлопая себя по лбу):

А я, дурак, не догадался…

На рисунках бывший царь еще больше приободрился: вот он (весной 1918 года) в Тобольске любуется своим генеалогическим древом, на котором распускаются молодые зеленые листочки: «Ого, кажется, уже свежие листки начинают пробиваться…» В июне сатирический журнал «Бич» шутил: «Б. царь упражняется в старом своем занятии — пишет без конца: «прочел с удовольствием». Этой подписью испещрены поля всех газет, особенно «Правда»…

Летом 1918 года на Екатеринбург, где находилась царская семья, двигались белогвардейцы. Падение города было неизбежным. Ленин оценил, что если царская семья достанется белым, то этот «трофей» создаст у них ощущение крупной моральной победы. А в красные войска это событие, наоборот, вселит неуверенность и колебания, возможно фатальные. И вопрос был решен им с поистине якобинской беспощадностью.

Подробный рассказ о том, как в Москве решалась судьба царской семьи, оставил Лев Троцкий. Он писал: «Белая печать когда-то очень горячо дебатировала вопрос, по чьему решению была предана казни царская семья… Либералы склонялись как будто к тому, что уральский исполком, отрезанный от Москвы, действовал самостоятельно. Это неверно. Постановление вынесено было в Москве… В один из коротких наездов в Москву — думаю, что за несколько недель до казни Романовых, — я мимоходом заметил в Политбюро, что, ввиду плохого положения на Урале, следовало бы ускорить процесс царя. Я предлагал открытый судебный процесс… по радио ход процесса должен был передаваться по всей стране… Ленин откликнулся в том смысле, что это было бы очень хорошо, если б было осуществимо. Но… времени может не хватить… Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:

— Да, а где царь?

— Кончено, — ответил он, — расстрелян.

— А семья где?

— И семья с ним.

— Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

— Все! — ответил Свердлов, — а что?

Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.

— А кто решал? — спросил я.

— Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.

Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По существу, решение было не только целесообразно, но и необходимо. Суровость расправы показывала всем, что мы будем вести борьбу беспощадно, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтоб запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди полная победа или полная гибель. В интеллигентских кругах партии, вероятно, были сомнения и покачивания головами. Но массы рабочих и солдат не сомневались ни минуты: никакого другого решения они не поняли и не приняли бы. Это Ленин хорошо чувствовал…»

Среди простых людей расстрел бывшего царя действительно встретил одобрение. Это подтверждал, в частности, бывший премьер-министр граф Владимир Коковцов. «На всех, кого мне приходилось видеть в Петрограде, — писал он, — это известие произвело ошеломляющее впечатление: одни просто не поверили, другие молча плакали, большинство просто тупо молчало. Но на толпу, на то, что принято называть «народом», — эта весть произвела впечатление, которого я не ожидал. В день напечатания известия я был два раза на улице, ездил в трамвае и нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями… Самые отвратительные выражения: «давно бы так», «ну-ка — поцарствуй еще», «крышка Николашке», «эх, брат Романов, доплясался», — слышались кругом…»

Оппозиция восприняла расстрел бывшего царя по-другому. Либеральный «Синий журнал» в августе 1918 года сопроводил свой рассказ о смерти царя сдержанно-скорбной фразой: «Так трагически окончилось бесславное царствование». Петроградская кадетская газета «Наш век» писала в передовой статье: «Мы не будем распространяться о той обстановке, при которой погиб Николай. Казни без суда, казни по суду и расстрелы во имя спасения революции для нас явления, одинаково квалифицируемые, над кем бы они ни происходили… Живой Николай Романов оставался воплощением дискредитированной бессильной идеи. Насильственная смерть с ее трагизмом прерывает развитие этого процесса… Во всяком случае, укреплению русской свободы это событие едва ли может содействовать». Публицист газеты П. Арзубьев замечал о покойном царе: «Он не только Россию привел на край пропасти, но и династию свою погубил и уронил в грязь самую идею монархии». Сходную оценку давала и беспартийная петроградская газета «Вечерние огни»: «Убив Николая второго, убил ли уральский совдеп вместе с ним идею монархизма? Конечно, нет. К сожалению, он ее безмерно возвеличил. Николай второй в заточении, Николай второй в расстрелянии станет мучеником. И весьма возможно, что сознание народных масс отпустит ему, мертвому, расстрелянному, многие и многие грехи, коих живому не забыло бы никогда».