Без обратного адреса - Сантьяго Пахарес

Нет, надо что-то делать со своей жизнью. Ему уже двадцать девять, пора браться за ум. Если так будет продолжаться и впредь, он подохнет в своем углу, одинокий и нищий, как крыса. Ему нужно время, чтобы жить. Читать, бегать, выходить гулять с девушками, заниматься любовью. В кино пойти, как Фран.

Он не мог плыть против мощного течения общественных требований. Иметь дом и работу – это, видимо, неизбежно. Но необходимо найти компромисс: не плыть против, а поднырнуть поближе к берегу и посмотреть, что удастся там сделать.

Пока Рекена размышлял о своем будущем, какой-то таксист выскочил перед ним на встречную полосу. Рекена резко выкрутил руль, избегая аварии. Следствием, если не считать оскорблений и гудков других водителей, стало столкновение его несчастного автомобиля с бетонным ограждением туннеля.

Отойдя от удара, Рекена поставил машину на аварийку и вышел посмотреть на результат. Ни один из проносившихся мимо него по шоссе даже и не подумал остановиться. Ну, это само собой. Правое крыло и дверца помялись. По всей длине машины тянулись глубокие царапины. На бетоне тоже остались следы. Рекена пнул ногой бетон, посылая таксисту и его матери самые разнообразные пожелания. Страховки не хватит на починку. Такси, которое спровоцировало его на резкий неожиданный поворот, сейчас уже в центре, а водитель, улыбаясь, получает щедрые чаевые от клиента.

И тут, чтобы достойно завершить день, появилась, сверкая сигнальными огнями, полицейская машина. Патрульные потребовали объяснений, и Рекена предоставил их со всеми подробностями.

– Можете подробнее описать такси?

– Белое, с красной полосой, за рулем сукин сын.

У Рекены взяли все его данные и сказали, что есть возможность получить государственную помощь, которая возместит часть расходов на ремонт. Если он докажет свою невиновность.

Рекена снова сел за руль и поехал домой. Надо же, думал он, казалось бы, человек на самом дне и дальше падать некуда. Есть куда. Всегда есть куда падать еще глубже.

Будильник зазвонил, как всегда, без четверти восемь. Рекена выключил его, не открывая глаз, привычным движением руки. Потом открыл глаза и смотрел на мигающие две точки между цифрами на табло до тех пор, пока не высветилось семь пятьдесят две. Рывком сбросил с себя одеяло и сел в постели, тупо глядя на стену. Больше всего на свете ему хотелось сейчас лечь обратно, под теплое одеяло, расслабить мышцы и провалиться в сон. Но перед ним маячила перспектива пятнадцати часов работы до того, как прийти домой, быстренько что-то съесть, сидя на табуретке в кухне, и лечь под это же одеяло. К тому времени холодное.

Рекена сидел и искал хоть какую-нибудь причину, кроме денег, чтобы встать и идти на работу. Он ее не находил. Не было никакой причины тащить себя из-под одеяла, бриться, принимать душ, одеваться, добираться до центрального офиса, где Мигель назначит ему очередную контору, которой надо обеспечить компьютерную сеть. Причины не находилось, желания не было совсем. И это не походило на то, что было в его жизни раньше – на детские капризы и страхи, когда не хочется идти на контрольную по математике, или на подростковую лень, когда трудно встать после гулянья с друзьями за полночь. Это было осознанное и выстраданное нежелание зрелого человека идти туда, где его эксплуатируют. Ну, что такого с ним сделают в «Арт-Нет»? Уволят? Давно назрело.

Он, пожалуй, даже мог бы еще потерпеть пару месяцев, чтобы найти работу получше. Должна же она где-то быть – работа, на которую хочется идти, встав утром. Нет, он не просит пламенного энтузиазма, удовлетворится обычным желанием. Он не живет с родителями, жены тоже нет – не перед кем оправдываться, не от кого выслушивать упреки. А в контракте – временном, разумеется, Мигель его каждые три месяца обновляет – нет даже пункта насчет предупреждения об уходе. Он свободен. И сумеет встретить все последствия своего решения как мужчина.

Пора стать не безвольным персонажем рассказываемой кем-то истории, а собственным автором. Самому решать, какие впереди сюжетные повороты.

Рекену охватило ликование – он был свободен, впервые за годы и годы. И еще пришло спокойствие – как всегда, когда он принимал решение.

Прямо в пижаме он пошел в кухню, собираясь приготовить себе сытный деревенский завтрак: бекон с яйцами, тосты с джемом и побольше кофе. Есть он его будет, как Бог велит: не торопясь. Торопиться отныне никуда не нужно. И не надо бояться опоздать.

Но за дверцей холодильника перед ним открылась жестокая реальность: ни бекона, ни яиц, а вместо джема какая-то дрянь, которую Фран обожает и называет абрикосовым пюре. Он же обещал, что купит продуктов. Что это с ним?

Открылась дверь, и Фран, словно реализовавшись из его заклинаний, шагнул в квартиру.

– Фран, я думал, ты спишь. Откуда так рано?

– Прямиком из рая, мой дорогой Рекена! Из истинного рая.

– Не спал, что ли?

– Ни минуты. Я был с Мартой.

– Вот это да! Рассказывай! Я вроде голодного, который просит показать ему хлебушка через оконное стекло.

– Особо рассказывать нечего. Я с ней не переспал, если ты это имеешь в виду. Мы ходили и разговаривали. Всю ночь. Боже милосердный! Знаешь, я, кроме как с тобой, кажется, ни с кем в жизни так не беседовал. Ну и наговорился, язык стер, и губы горят.

– Исключительно от разговоров, надо полагать.

– Ну… среди прочего и от них.

Рекена смотрел, как Фран улыбается при воспоминаниях об этой ночи, и при мысли, как он провел ее сам, почувствовал зависть. Вспомнил, как при влюбленности действительно улыбаешься при одной мысли о любимой.

– Ты не купил продуктов.

Улыбка Франа мгновенно погасла.

– Вот черт! Прости, я со своим свиданием обо всем забыл. Давай список, я быстро сбегаю, а потом лягу посплю.

– Я придумал кое-что получше. Дай мне одеться, и мы пойдем куда-нибудь, позавтракаем как люди. Спокойно мне расскажешь все по порядку.

Фран удивился:

– Так ты что, не на работу?

– О моей так называемой работе больше ни слова. Это в прошлом.

– Рекена, что случилось?

– Важно не то, что уже случилось, а то, что произойдет потом. Так вот – впереди перемены.

В дом Эстебана и Алисии пришли почти все жители Бредагоса. Всем хотелось выразить уважение и благодарность этой супружеской паре, которая, как оказалось, помогла почти всем семьям в трудный их час. Они заходили к Алисии, побыть с ней в ее последние часы, горячо соболезновали Эстебану. Все знали, что похороны будут совсем скоро. Давид поразился, видя любовь жителей к этой женщине. Он думал, что речь шла об активной и доброй женщине, у которой много друзей, – теперь же заметил искреннее горе и удивлялся, узнавая все о новых поразительных качествах Алисии, а люди рассказывали и рассказывали о ней со слезами на глазах.

Ловя обрывки разговоров, прислушиваясь к воспоминаниям, он понял, что́ именно хоронили местные жители вместе с Алисией. Не просто хорошего человека, который оставил добрые воспоминания, нет, они прощались с примером прекрасной жизни. И с примером смерти, полной достоинства.

Томас находился в школе, Давид с Анхелой – в доме Эстебана, помогали принимать посетителей. Эстебан был спокоен, каким его привыкли все видеть. Со сдержанной грустью кивал в ответ на утешения: да, утрата… необыкновенный, уникальный человек, да, Бог забирает лучших…

Давид представил себя в его ситуации и понял: он сам бы не нашел в себе сил стоять и принимать всех по одному. Заперся бы у себя, искал бы одиночества, чтобы никто не видел его слез, а не плакать он бы не смог. Нынешняя твердость духа, какую демонстрировал Эстебан, особенно впечатляла Давида. Ночью он видел, как больно этому человеку, как хрупко сейчас его душевное равновесие. Глядя на Эстебана, можно было наблюдать пример человека, который просто принял, что люди умирают, – не виня ни Бога, ни людей, не проклиная судьбу.

Когда ближе к ночи поток посетителей наконец иссяк и в доме снова воцарилась тишина, Эстебан с Анхелой и Давидом сидели на диване в гостиной. Анхела пила чай, мужчины – виски. Виски доказало свою благотворность в печальные часы жизни. Они долго молчали. Все, что нужно было сказать, уже сказали. Никаких других слов их горе не приняло бы. Они пили, а смирение медленно входило в их души.

Говорить начал Эстебан. Глаза его от выпитого затуманились, а речь была медленной и прерывистой:

– Человек не знает, когда умрет. Поэтому надо жить так, чтобы… Ведь нет причины умереть, значит, нам нужна причина жить. Мы всю жизнь ищем причину, по которой нам нужно жить. А если твоя причина для жизни сама умирает, что остается делать? Умирать самому.

– Эстебан, ты должен учиться жить без нее.

– Какая же это жизнь, Анхела? Это пережитие… дожитие. Жизнь не для того, чтобы просто дышать и есть. Утром надо хотеть подняться с постели. Для этого нужна причина. Чтобы встал – и при деле.

– Да не думай ты столько, Эстебан! Зазвонит утром будильник, выключи его и проживи до того, как он снова зазвенит. И так потихоньку… Инерция – единственное, что нам позволяет жить дальше.