Странник, пришедший издалека - Михаил Ахманов

– Не знаю, – сказал Сарагоса, – не знаю, скифеныш… Просто сейчас я разделался с одним из своих кошмаров.

Он глядел, как Скиф, опустившись на колени, быстро и ловко взрезает катаной дерн, как отваливает его в сторону, как выбрасывает горсти коричневатой земли. Затем обугленные останки вместе с каской были завернуты в плащ, а сверток опущен в неглубокую ямку; когда Скиф закидал ее землей и привалил сверху дерном, получился холмик в ладонь высотой – могила не могила, но все же какая-то отметина. Лучше, чем разложение в жадном сизом тумане на дне погребальной шахты.

Отряхнув руки, Скиф поднялся. Было жарко, и ему хотелось сбросить плащ, комбинезон и окунуться в какой-нибудь из сотни расположенных поблизости бассейнов. Но Сийя ждала наверху, а Сарагоса уже с нетерпением манил его рукой, так что Скиф был вынужден повиноваться этому двойному призыву Власти и Любви. Вступив следом за шефом внутрь колонны-подъемника, он неторопливо всплыл вверх и очутился на крыше токада.

К счастью, тут тоже были бассейны. Плоская кровля обнимала кольцом слегка приплюснутый купол, возносившийся в самой высокой точке метров на сто пятьдесят; кровлю эту тоже засадили желтой травой, но кое-где поблескивали нежной зеленью обширные нефритовые площадки с прихотливо изрезанными зеркалами серебристых вод. Имелись тут и ложа, висевшие в воздухе словно ковры-самолеты, терпеливо поджидающие седоков; одни были размером с сиденье стула, другие – с половину цирковой арены. Картинка, по мнению Скифа, походила на пляж, в самом центре которого взметнулась вверх да так и застыла огромная круглая волна; алое солнце заставляло ее розоветь и поблескивать, и казалось, что из мерцающих ее глубин всплывет сейчас и ринется на берег неведомое таинственное чудище.

– Разойдемся, – сказал Сарагоса. – Князь дело предложил: нас четверо, и каждый будет следить за своим сектором. Да и на равнину поглядывать не забывайте – вдруг кто оттуда припожалует!

– Мы потеряем друг друга из вида, – Скиф покосился на купол, скрывавший противоположную сторону желтого кольца. – Надо бы уговориться о сигналах, Пал Нилыч.

– Ну, чего тут уговариваться, – Сарагоса пожал плечами. – Мы с тобой будем стрелять, а князь и красавица наша пусть кричат. Распределимся так: ты и я, – он хлопнул Скифа по груди, – напротив друг друга, а они – посередине.

Значит, Сийя будет рядом, отметил Скиф. Это его вполне устраивало, и, сделав налево кругом, он двинулся на свой пост.

Там он выбрал площадку попросторнее, сбросил на один из ковров-самолетов шлем, плащ и свой отощавший мешок с припасами, расстегнул пояс, стянул комбинезон и сапоги и плюхнулся в бассейн. Вода доходила ему до середины бедер: плавать нельзя, но окунуться можно. Этим он и занимался минут десять, смывая пот, грязь и сажу, налипшую еще во время амм-хамматского пожарища. Потом прополоскал комбинезон, бросил его сушиться, надел на запястье браслет с таймером, компасом и хронометром, повесил через плечо кобуру лучемета и двинулся в обход.

Небо над ним было высоким, нежно-розовым, с легкой просинью, в теплом воздухе витали ароматы трав, вполне безопасные в отличие от медвяного запаха падда, солнце приятно грело плечи и спину, и Скиф разнежился. Сперва он посматривал вниз, где застыли под куполом дурманные деревья, но там ничего интересного не происходило, и он начал все чаще глядеть в степь. Там тоже не замечалось никакого подозрительного шевеления, но вид равнины, плавно вздымавшейся к небесам, чаровал Скифа; в какой-то миг ему показалось, что стоит он, крохотная и ничтожная мошка, на самом дне исполинской чаши, края которой простираются вкруг него и тянутся вверх, вверх, вверх, замыкая собой и это странное розовое небо, и алый солнечный диск, и, быть может, все звезды, сколько их есть на свете.

Он тряхнул головой и усмехнулся; миг сей был поистине мигом истины – разумеется, если не считать звезд.

Так продолжалось часа два. Почти при каждом обходе Скиф видел в левом конце своего маршрута Джамаля, а в правом – Сийю; они сперва крепились, поглядывая на него с завистью, но потом звездный странник не выдержал и разоблачился до плавок. Сийя осталась в плаще, стянув его боевым поясом с клинками, но Скиф углядел, что ноги ее босы, а волосы мокры: значит, тоже купалась.

Налюбовавшись равниной и небом, он принялся думать о Сийе. Тут все вроде бы складывалось хорошо; во всяком случае, кавказский способ с мешком, про который толковал Джамаль, исключался. Сийя сама сказала: уйдем в твой мир… Сама сказала! Слова ее грели Скифу душу.

После первого странствия в Амм Хаммат и своей шардисской экспедиции он был при деньгах, а значит, считай, с квартирой; хватит на трехкомнатную или побольше, с балконами да лоджиями. В одной комнате будет у них спальня, в другой – детская, а в третьей придется держать для Сийи коня… Какая ж амазонка без лошади? Ну а в лоджии свалим сено, ячмень да овес…

Он почесал в затылке, соображая, что все три комнаты питерской квартиры, вместе с кухней, ванной и прихожей, вдвое меньше того покоя в городе на скале, что отвели им с Джамалем. Там были не комнаты, не клетушки, а залы… пусть без телевизора и газовой плиты, зато простор, обширное пространство, не унижающее человека скудостью и теснотой. Может, дом купить? – промелькнуло у него в голове. Пригородный дом с участком наверняка понравится Сийе больше городской квартиры… Опять же и коня можно держать не в комнате, а на конюшне… Двух коней! Сядут они в седла и поедут в гости к отцу с матерью… не на слидере, не на электричке, а на лошадях… Приедут, и Сийя скажет:

– Да хранят вас Безмолвные, родичи! Вот мы прибыли – я и мой мужчина!

Скиф представил себе лицо матери при этих словах, и его перекосило, как от зубной боли. Да, нелегко стать мужем амазонки, подумал он, а быть им – еще тяжелее!

Он попытался избавиться от мыслей о быте и квартире, о кухне и лоджии, забитой сеном под потолок, и о том, что сделает Сийя, Сестра Копья, если ее толкнут на улице или заденут грубым словом. Здесь, в чужом и опасном мире, не хотелось думать о ничтожном, о мелком; здесь, соответствуя моменту, полагалось мечтать о любви, крепкой, как клинок меча, жаркой, как вспышка бластера, и огромной, как эта беспредельная желтая равнина, где сама планета Земля показалась бы крохотным шариком от детского бильярда. И Скиф, предаваясь этим пленительным мечтам, на мгновение ощутил жалость – щемящую жалость к двеллерам-сархам, у которых все было краденое: и воспоминания, и беды, и счастье, и даже собственное "я". Ну а любовь… любви, настоящей любви, если верить словам Джамаля, они и вовсе не знали.

Воздух над куполом прорезала фиолетовая молния, и Скиф, опомнившись, рванул со всех ног. Что-то там у Пал Нилыча случилось… Что-то опасное или интересное; в любом случае стоило поспешить.

Он спешил так, что почти нагнал Джамаля, хоть князь, с учетом возраста, оказался неплохим бегуном. Сийя торопилась с другой стороны, летела, словно лань над степными травами; пепельные волосы шлейфом струились за ней, мелькали быстрые смуглые ноги, раздувался серебристый плащ, и было видно, что, кроме этого плаща да оружейного пояса, на ней нет ничего. Ну, на самом Скифе было и того меньше.

Сарагоса хмуро оглядел свою босоногую команду, буркнул: «Расслабились, обалдуи!», потом склонился над прозрачной поверхностью купола. Внизу, на двадцатиметровой глубине, из зеленых врат один за другим появлялись голенастые шестиногие механизмы; они неторопливо шествовали к деревьям, втягивали опоры, опускались в желтую траву, окружая стволы плотным многорядным кольцом. Их седоков Скиф вначале принял за мертвый и неподвижный груз. Эти создания не походили на людей, на шшадов или существ иного обличья; они казались просто сгустками протоплазмы, заполнявшими транспортные полусферы.

– Перворожденные, – пробормотал Джамаль, – такие же, каких мы видели в шахте… Тот, похожий на Зураба, что-то говорил о них… о них и запахе… Помнишь? – Он подтолкнул Скифа локтем.

– А что помнить? – откликнулся тот. – Речи его были смутными, князь.

– И все же он говорил… говорил о запахе, о Перворожденных и Воплотившихся… даже из высших каст…

– Он много чего говорил. Но ведь тебе показалось, что не все…

– Тише! – произнес Сарагоса. – Поглядим на них, может, чего и поймем. Не зря же эти кастрюльки сюда заявились.

Скиф смолк, вперив взгляд в прозрачную поверхность и кольцо окружавших деревья сархов. И механизмы, и их седоки были неподвижны, и сперва ему показалось, что там, внизу, ничего любопытного не происходит; затем он уловил легкое трепетание, словно заполнявшие полусферы сгустки протоплазмы готовились вскипеть, ринуться вверх и в стороны, испуская полные пара пузыри. Однако изменения выглядели плавными; чудилось, некто невидимый принялся медленно помешивать ложкой густую и вязкую плоть этих существ, заставляя ее подниматься и опускаться в неспешном ритме. Через четверть часа эта дрожь стала быстрей, и волнообразные колебания сгустков превратились теперь в непрерывный и хаотический трепет. Тела их уже не вздувались упругой волной и не опадали разом; каждый словно бы выплясывал в своей полусфере некий отдельный и непохожий на другие танец.