Странник, пришедший издалека - Михаил Ахманов

Скиф полагал, что это никак не связано с отдыхом. В конце концов ведь сархи-метаморфы были так не похожи на людей! Они меняли свое обличье, они трансформировали свои тела, будто данная им при рождении плоть состояла из текучей и покорной их воле субстанции, способной преобразовываться в любые формы, человеческие или отличные от человеческих; вероятно, они могли принять очертания зверя или птицы, древесного обрубка или камня, облака или морской волны. И они – по крайней мере до Второго Рождения – не осознавали собственное "я"! Да, отличия были слишком велики, чтоб всерьез думать об этой нефритовой конструкции как о стадионе, цирке или санатории! «Скорей всего, – размышлял Скиф, – сархам вообще не нужен отдых. Ведь мышечная усталость сродни отраве, а существа, чья плоть столь текуча и покорна, наверняка умеют либо полностью утилизировать яды и продукты метаболизма, либо избавляться от них с потрясающей и недостижимой для человека эффективностью. Да, сархи слишком не похожи на людей! Однако, если верить щуплому стражу, не лишены способности наслаждаться… И каковы же их понятия о наслаждении?» Сомнения Скифа разрешились, когда путники, осмотрев множество камер, бассейнов и парящих в воздухе сидений, попали во внутреннюю галерею – широкий кольцевой проход с такими же массивными колоннами, подпиравшими своды на высоте семиэтажного дома. Простенки между колоннами были забраны попеременно нефритовой субстанцией и прозрачным материалом, имевшим вид гигантских хрустальных пластин; эти окна, тянувшиеся на сорок шагов, придавали кольцевому коридору вид аквариума.

Или скорей его преддверия, так как настоящий аквариум располагался в самой середине, под куполом, едва заметным в алых солнечных лучах. Там, в непрозрачных перегородках, сияли шестиугольные врата, а за огромными хрустальными окнами возносились вверх пышные кроны деревьев. Кора их была гладкой, как девичья кожа, гроздья сочных ягод свешивались с ветвей, а широкие листья отливали бледным золотом.

– Падда! – выкрикнула Сийя, отшатнувшись. – Падда, дерево дурных снов!

Скиф бросил взгляд на побледневшее лицо своей возлюбленной Вероятно, в сердце ее теплилась надежда, что этот мир, с щедрым алым солнцем и беспредельной равниной, заросшей душистыми желтыми травами, не принадлежит ару-интанам; или, быть может, он столь велик, что демоны обитают где-то далеко, на краю света, либо прячутся в своих серых подземельях. Но теперь она убедилась в их неотвратимом и близком присутствии, ибо там, где росли падда, были и демоны. Двеллеры, метаморфы, сархи, Бесформенные! Их присутствие вдруг сделалось почти физически ощутимым, и Скиф невольно нащупал рукоять лазера.

Впрочем, за хрустальными окнами царили тишина и покой. Древесные кроны застыли в полной неподвижности; среди желтых трав, покрывавших землю, не замечалось ни малейшего шевеления; шестиугольные врата, ведущие сквозь тайо, мерцали призрачным изумрудным светом. Кроме них, в прозрачных перегородках имелись и обычные двери, которые надо было откатывать в сторону; подойдя к одной из них, Скиф коснулся гладкой створки, поглядел на шефа и сказал:

– Зря вы беспокоились насчет образцов, Пал Нилыч. Вот, полна лавочка товара! Все есть, и листья, и ветки, и кора – и все бесплатно! Иди и бери! Так как, пойдете? Ножик вам одолжить? – Он наполовину вытянул блестящий клинок катаны.

Сийя тревожно вскрикнула, когда он сделал вид, что отворяет двери, но Сарагоса лишь махнул рукой да пробурчал:

– Шутник, чечако! Сам откроешь, сам туда и пойдешь. Кто у нас специалист по выживанию, э? И кого премудрая мать обласкала? Не меня, а вас с князем! Ну, князь – человек ценный, союзник и гость, так что придется идти тебе, парень. Уснешь, так за ноги вытащим В три прыжка Сийя оказалась у двери и оттолкнула Скифа в сторону.

– Распадись и соединись! – Она вытянула руку в священном кууме. – Клянусь Безмолвными, мой мужчина туда не пойдет!

– Во-первых, – произнес Сарагоса, раскуривая трубку, – я говорил не всерьез. Не одному же князю шутки шутить… – тут Пал Нилыч покосился на Джамаля, прилипшего к прозрачной стене. – А во-вторых, девонька, ты слышала о дисциплине? Скиф не твой мужчина, а мой, потому как я его начальник и воевода! Прикажу – на уши встанет и на ушах за этими падда пойдет!

Сийя упрямо выпятила подбородок, и Скиф подумал, что в гневе она чудо как хороша.

– Будь ты хоть трижды его воеводой, Сар'Агосса, он принадлежит мне! Мне и только мне!

– А почему? – спросил Сарагоса, явно забавляясь.

– Потому что мужчину и женщину соединяют боги, а твоя власть – власть военачальника – от людей! Клянусь Небесным Вихрем, ты уже немолод, а не понимаешь такие простые вещи! Воистину боги не даровали мудрости мужчинам, наделив ею одних женщин. Ты такой же, как наши предки-синдорцы с восточного берега Петляющей реки! Не видишь очевидного, споришь о пустом! Несмышленый кафал!

Последнее оскорбление заставило Сарагосу подавиться дымом; он откашлялся и раскрыл рот. Что-то будет! – подумал Скиф, с интересом наблюдая, как Любовь тягается с Властью из-за его персоны. Пал Нилыч родился в двадцатом веке, в середине пятидесятых годов, и был, несомненно, подвержен всем ошибкам и заблуждениям светлого прошлого. Таким образом, Скиф следил сейчас за противоборством двух идеологий: времен матриархата и эпохи развитого социализма. Впрочем, и западная демократия, бывшая изобретением мужчин, ставила во главу угла Власть и Долг, но не Любовь.

Начавшийся спор прервал звездный странник. Постучав по перегородке рукоятью ножа (хрустальный материал отозвался протяжным звоном), Джамаль произнес:

– Нам повезло, мои дорогие. Сильно повезло! Наше зеленое окошко открылось тут, – он махнул клинком за спиной, обозначив полости и камеры наружного кольца, – а могло привести нас туда, внутрь! Глядите, в каждой непрозрачной стене – шесть, семь или восемь врат, значит, всего их сотни. А снаружи мы насчитали только три десятка.

– Ну и что сие значит? – спросил Пал Нилыч, отворачиваясь от Сийи и ожесточенно пыхтя трубкой. Девушка, с видом победительницы в споре, взяла Скифа за руку и оттолкнула подальше от двери.

Джамаль в задумчивости окинул взглядом всех троих.

– Получается, Нилыч, что кто-то приходит снаружи, а кто-то – изнутри… И тех, кто попадает прямо в рощу, больше. Им не нужны ни комнаты, ни бассейны, ни матрасы, что висят в воздухе, – ничего! Только это, – он опять постучал по стеклу черенком ножа.

– Хмм… Забавная мысль… А дальше что?

– А дальше я предложил бы понаблюдать. Вдруг кто заявится! То ли снаружи, то ли изнутри… Но глядеть лучше сверху, – Джамаль показал взглядом на купол. – Тут роща культурная, не дикая, как в Амм Хаммате; деревья растут негусто, и с крыши мы рассмотрим, что под ними творится. Нас четверо, будем наблюдать со всех четырех сторон… вдруг и поймаем генерала! – он подмигнул Скифу.

– Да, наверх стоило бы подняться, – согласился Сарагоса. – Пойдем на террасу, может, там лестницы есть…

Лестниц они не нашли, но обнаружили люки, ведущие внутрь колонн. Эти массивные подпорки трехметрового диаметра оказались внутри полыми и, видимо, выполняли роль подъемных и спускных устройств; тяготение в них отсутствовало начисто, но в каждой ощущался слабый ток воздуха, направленный вверх или вниз. Джамаль с Сийей тут же забрались на крышу, и Скиф уже двинулся следом за ними, но Пал Нилыч придержал его.

– Пойдем-ка, парень, посмотрим, что сталось с недотепой, которому ты шею свернул. По твоим да Князевым рассказам выходит, что они, – Сарагоса ткнул пальцем вниз, разумея обитателей серого лабиринта, – после смерти как-то меняются. Хочу увидеть, как.

Зрелище оказалось неприятным. Тело Карателя уже закончило свою посмертную метаморфозу, превратившись в засохший и словно бы обугленный сгусток, покрытый то ли кожей, то ли корой. Он был небольшим, овальным, полуметровой длины и напомнил Скифу старый древесный пень или огромную картофелину, которую передержали в огне. Он вытащил клинок, пошевелил им в середине сгустка: полетели черная пыль и труха.

Сарагоса с задумчивым видом уставился на бренные останки щуплого сегани.

– Пепел, – пробормотал он, – пепел… Тени, призраки и чудища бродили во мгле, но вот туман рассеялся, и они осыпались пеплом… И не осталось ничего, кроме пепла… Прах! Пустота!

– Все мы прах и пепел, когда умрем, – заметил Скиф. – Прах, пепел и пустота! Но там, – он воткнул клинок в землю, словно желая дотянуться до потолка серого лабиринта, – там, Пал Нилыч, еще чертова пропасть живых! Пусть туман рассеялся, и мы заглянули им в глаза… и даже увидели знакомые лица… Но они ведь не стали менее опасны, да? И что вы собираетесь делать с ними, Пал Нилыч?

– Не знаю, – сказал Сарагоса, – не знаю, скифеныш… Просто сейчас я разделался с одним из своих кошмаров.