Этот мир придуман не нами - Павел Шумил

Оказывается, я так и хожу в защитной маске. Буду во Дворце — подарю кузнецу. То-то он обрадуется!

— Стажерка ходила в мастерскую. Там Мухтар и Стас работают. Госпожа Марта, ляг, поспи. Я подежурю.

— Дело говоришь, — согласилась Марта, отправляя пустые тарелки в утилизатор. — Слышишь, как диагност попискивает? Если звук изменится, тут же буди меня.

Легла на кушетку, накрылась легким одеялом и мгновенно заснула. Я села в пригретое ее теплом кресло, повертелась — неудобно. Забралась с ногами, свернулась комочком. Хозяин выглядел усталым и изможденным. Черты лица заострились, кожа под глазами потемнела. Лежал абсолютно неподвижно, только грудь мерно приподнималась при дыхании. А я уже второй раз дежурю у его кровати. В прошлый раз он спас отца, в этот — меня. И оба раза сам попал на больничную койку.

Заглянули Мухтар со Стасом. Я показала им знак молчания — ладошка на рот и тут же жест отрицания — ладошка вертикально, ребром. Они поняли, дружно кивнули и тихонько прикрыли дверь. Бесшумно шагая, прошлась по комнате, притушила свет до полумрака, вернулась в пригретое гнездышко на кресле.

Во Дворце меня очень редко наказывали болью. Оставить без еды, или загрузить работой — это запросто. Но даже плеткой до крови не били. Это не значит, что мне никогда не приходилось сталкиваться с болью. Один раз в прачечной, когда мы не столько работали, сколько шалили и брызгались, рабыня хотела вылить ведро кипятку в общее корыто, но поскользнулась, упала и окатила кипятком ноги мне и еще троим. Я была ближе всех. Даже не почувствовав еще боли, запрыгнула в это самое корыто. За мной — остальные прачки. Дно не выдержало, провалилось — и вслед за волной кипятка по полу прачечной прокатилась волна теплой мыльной воды.

Говорят, это спасло ноги многим. Говорят, отделались легким испугом. От этого легкого испуга мы, пятеро наиболее пострадавших, ночью спать не могли.

Но даже тогда не было так больно, как вчера. Та прачка не хотела ронять ведро. И вчера никто не желал мне такой боли.

Дверь тихонько приоткрылась, и Стас поманил меня рукой в коридор.

— Позвони Шурртху, успокой его. Он уже три раза тебе звонил, — сообщил Стас, вкладывая мне в руку рацию. — его номер 207.

— Спасибо, господин, — с поклоном поблагодарила я Стаса и присела на пятки у полуоткрытой двери. Так, чтоб слышать попискивание белого ящика с зеленоватым экраном. Как Линда учила — этой кнопочкой оживить рацию, потом набрать номер, нажать зеленую кнопочку и поднести к уху. Только услышав длинные гудки, я удивилась, что рисунки на кнопочках превратились в понятные цифирьки. На секунду отняла рацию от уха и вновь взглянула. Да, были рисунки, стали цифры.

— Я Шурртх, кто хочет говорить со мной? — раздался знакомый голос.

— Я Миу. Шурр, я узнала, что ты вчера был у нас. И даже не поговорил со мной, — зашептала я в трубку. Стас, стоявший рядом и наблюдавший за моими действиями, подмигнул мне, пощекотал за ухом и ушел по своим делам.

— Миу, с тобой все хорошо?

— Сегодня — да. А вчера было хреново. Но все уже прошло.

— Вчера ты спала, и твое дыхание плохо пахло. Женщина с мечами сказала, что тебя нельзя будить. А если я разбужу, то оторвет мне голову и скажет, что так и было. Что у вас вчера случилось? Почему сегодня твой Владыка не посетил Дворец?

— Ой, Шурр, вчера такое было! Ты не поверишь! Представь, словами можно отравиться. Как поганками! Я выучила десять тысяч слов — и мне поплохело. Да так поплохело, что чуть копыта не отбросила. Меня хозяин спас. Но сам тоже отравился.

— Миу, не части. Ты на каком языке сейчас говоришь? Я одно слово из трех понимаю.

На каком языке я говорю? На русском?! — понимание пришло так неожиданно, что села бы на пол, если б уже не сидела. Повторила Шурру еще раз, следя за языком.

— Удивительно! Кто бы мог подумать, что словами можно отравиться как поганками, — не мог поверить Шурр.

— Десять тысяч слов! — убеждала я его. — За четверть стражи. Даже меньше. Наверно, я не так сказала. Не отравиться, а переесть, понимаешь? Мозгами переесть. Слишком много и слишком быстро. Если Владыка спросит, передай, что со мной все хорошо, ладно? Мне пора к хозяину.

— Не переедай так больше, маленькая разбойница. Конец связи.

— Конец связи, могучий серый воин. Не обижай серых дев! — Нажала на кнопочку отбоя и побрела на пригретое место. Можно не притворяться бодрой, а спокойно все обдумать, как ма Рритам учила. «Случилось плохое — сядь, подумай». Никто не хотел мне зла. Никто не ожидал зла. Это — отправная точка, как говорил учитель. Почему же со мной случилось страшное? Наверно, умерла бы, если б не хозяин. Хозяин за меня пострадал. Учитель говорил: «Если любишь, чужая боль больнее». Марта говорила, его боль больше. Все сходится. Что же это было? Предупреждение?

Осторожно прикасаюсь к руке хозяина. Она не холодная, но прохладная. От манжетки на запястье тянутся шнурки к белому ящику. Обхожу кровать, чтоб не порвать шнурки, ложусь рядом с хозяином. Уткнувшись лбом в плечо, согреваю в ладонях его руку. Слезы беззвучно капают на простынь. Ритмично попискивает белый ящик.

Хозяин, я исправлюсь, мамой клянусь.

Просыпаюсь от изменения звука. Вместо равномерного попискивания — непрерывный «пииии». Пытаюсь вскочить, но рука хозяина зажимает мне рот.

— Тссс! — шепчет мне на ухо. — Не надо будить Марту.

— Но мне велено…

— Я только до туалета. И сразу назад.

Движения у хозяина осторожные, экономные, как у раненого. Журчит вода. Потом хозяин бредет к шкафу с пузырьками на полочках, ищет что-то. Снова журчит вода. Хозяин возвращается, ложится под одеяло, пристегивает шнурок к манжетке. Пугающее «пииии» сменяется знакомым попискиванием.

— Как ты, малышка? Голова не болит?

— С рабыней все хорошо. Рабыня готова служить хозяину.

— Это хорошо, — Хозяин провел рукой по моему боку от подмышки до бедра. — А у меня еще головка бо-бо. Сейчас я съел три таблетки снотворного, скоро усну и просплю полсуток. Когда проснусь, буду здоров как бык. Тогда и поговорим, ладно?

— Рабыня очень испугалась за хозяина, — всхлипнула я.

— Мы все здорово перепугались. Но все уже в прошлом. Хорошо то, что хорошо кончается, правда? Я сейчас засну — и ты постарайся поспать. Когда проснешься, все будет как всегда.

Я помотала головой, покрепче прижалась к боку хозяина и успокоилась. Как всегда уже никогда не будет. Но сейчас — спать.

Так мы и уснули, крепко обнявшись, под мерное попискивание белого ящика.

Просыпаюсь от осторожного потряхивания за плечо.

— Миу, проснись.