Дневники: 1920–1924 - Вирджиния Вулф

когда-либо. Сейчас у меня множество приятных забот; я действительно очень занята и очень счастлива и хочу только сказать: «Время, замри!». Едва ли много женщин в Ричмонде мечтает о том же. Мы с Нессой вместе делаем обложки: она разработала дизайн, а мне их раскрашивать. На днях мы ходили на «Оперу нищего», пока Л. был в Ливерпуле. Эта поездка – его единственное обязательство. Однако речь Л. прекрасна, и я не сомневаюсь в его победе [на выборах] – не в этот раз, так в следующий. Американцы хотят, чтобы он раз в месяц писал для «New York Times[932]»; это увеличит наш доход и доказывает, что Л. на пике. Люди пишут о нем небольшие статьи, говоря, что он самоотвержен в своей работе на благо общества, что он блестящий писатель и лидер молодого поколения. Мне это нравится, и отныне я даже готова прощать Массингему оскорбления в мой адрес. Л. сейчас пишет свою еженедельную статью (о Турции); он был у Массингема и нашел в Лондоне свой гороховый суп[933]. Я гуляла в парке, купила две диких утки и шесть бекасов – все свежие и еще кровоточащие, только что подстреленные в Биконсфильде, подозреваю, двумя браконьерами. Я заплатила 8,5 шиллингов и устроила тем самым большой переполох на кухне Хогарт-хауса. А сейчас я должна попытаться понять, что написал Эсхил.

27 ноября, понедельник.

Нет нужды говорить, что моя дикая утка воняла, словно протухшая рыба, и ее пришлось похоронить. Но я не могу останавливаться на этом инциденте, который в более спокойные дни мог бы показаться очень смешным, но мне сейчас много чего нужно записать, а я и так краду время у «Агамемнона» [трагедия Эсхила]. Хочу рассказать о делах издательства. Мы должны были встретиться с Уиталлом в Клубе, чтобы обсудить предложение «Heinemann»[934], и, сидя там в ожидании, услышали, как одна из этих типичных потрепанных рыхлых короткостриженок с маленькими лицами и яркими глазами болтала, перегнувшись через подлокотник дивана, со Скоттом[935], пока тот пил чай, и рассказывала ему, что она устала от преподавания и хочет заняться печатью. «Говорят, женщин-печатников не существует, но меня это не остановит. Я ничего об этом не знаю…» и т.д. Когда она[936] ушла в писательский зал, я последовала за ней, вытащила ее в коридор и сообщила, что мы владельцы типографии «Hogarth Press». Вчера они с «другом» пришли на чай. Мы по ошибке назвали его Джонсом, а это был Джуд[937] из клуба «1917» – философ, крепкий коротышка с очень яркими круглыми глазами, тронутыми сединой волосами, самоуверенный, придающий большое значение своему выдающемуся интеллекту и потому обходящийся без любезностей и удобств, как это часто бывает у видных молодых людей. Он качался на двух ножках одного из моих стульев и выпил большую порцию чая, внимательно следя, чтобы интересы Марджори никак не ущемлялись. Ведь было очевидно, что она готова связать себя по рукам и ногам ради нас и дать любые, даже самые фантастические, обещания. Однако она получила хорошее образование, должна зарабатывать на жизнь и, по словам Джуда, написала первоклассный роман. «Ну, он не совсем дописан, – призналась она, будучи, конечно, гораздо более скромной, менее уверенной в себе и более возбудимой, чем Сирил. – Мы собираемся пожениться в феврале, – сказала она, когда мы переместились из буфетной в гостиную. – И после свадьбы я намерена продолжать работать». Сейчас она преподает в школе для девочек на Гордон-сквер[938]. Ну и что в итоге? Я бы дала ей 25 или 26 лет; она энергичная и импульсивная девушка, но со стальным стержнем – желанием учиться и зарабатывать, – что бесценно и дает ей безусловное преимущество перед остальными. Короче говоря, она готова взяться за работу у нас и сделать ее делом своей жизни. Поскольку небеса естественным образом заронили в нее семя, оно будет расти, подобно костям и плоти, и понукать, я уверена, Марджори не придется. Джуд, который питает отвращение к моим книгам, обожает Бересфорда и всюду смело сует свой нос, может стать проблемой, ведь он наверняка попытается навязать нам собственные литературные взгляды; я представляю его одним из тех суровых интеллектуалов, которые относятся к литературе как к причудливому пазлу, который можно собрать одним единственным образом. Ну не знаю. И все же они оба нам понравились (хотя Марджори была менее напористой, принесла торт, игралась с собакой и чутко оценивала ситуацию своей женской интуицией). Мы все держались очень достойно, настаивали на строгом ведении дел и назначили вторую встречу на ближайшее воскресенье. Но что делать с Ральфом? Он выглядит немного мрачным и мало говорит. За обедом и чаем с ним я чувствую некоторое напряжение. Завтра мы едем на деловую встречу в офис «Heinemann», но вряд ли из этого что-то выйдет.

На данный момент продано 850 экземпляров «Джейкоба», и я надеюсь, что второе издание появится раньше, чем в нем возникнет необходимость. Люди, то есть мои друзья, похоже, согласны, что это шедевр и отправная точка для новых приключений. Прошлым вечером мы ужинали с Роджером, и он впервые похвалил меня от всего сердца, пожелав, однако, чтобы успех как-то закрепился с этой шумихой, и я в целом согласна. По словам Роджера, Куэ[939] вылечил его, хотя мне он показался постаревшим. Грядущая свадьба Памелы, вызывающая у Роджера отцовские чувства, которые он обычно не показывает, угнетает его и проверяет слабые места стрессом, ибо теперь, поскольку Роджер всегда держался в стороне от родительских обязанностей, он стесняется их. Он может сколько угодно отрицать свои чувства к дочери, но не имеет права запретить этот брак. Как же холодно было в поезде по пути домой!

3 декабря, воскресенье.

Мне бы надо заниматься Эсхилом, ведь я готовлю полное издание, текст, перевод и примечания, в основном, конечно, скопированные у Верралла[940], но тщательно переработанные мной. Однако сейчас исторические дни. «Hogarth Press» переживает кризис. В «Heinemann» нам сделали весьма лестное предложение – мол, мы должны отдать им все права и бразды правления, а они займутся продажами и бухгалтерией. Но мы чураемся покровительства. Их выигрыш – наше поражение. Да еще отдать им свое имя. По мнению Дезмонда, Клайва, Роджера и, полагаю, Ванессы, подобная сделка равносильна капитуляции. Мы с Л. думаем так же и с огромной радостью приняли решение остаться свободными, чтобы бороться за место под солнцем. В минувшую пятницу это привело к спору с Ральфом. В январе нам нужен будет работник на полный день, или придется приостановить работу. После некоторых возражений он выдвинул явно