Алеет восток - Савин Влад

И тогда Китай станет самой большой силой в мире.

Мао не знал, что при лучевой болезни (1й степени) наступает временное улучшение. Длящееся неделю, или две — до того как, при отсутствии лечения, скрутить насмерть. В то же время при правильном лечении, согласно нормативам, обещано возвращение солдата в строй — это норма для военнослужащих, не учитывает долговременное воздействие на организм. Вторая степень — это когда, опять же при лечении, в строй не возвращаются, и вообще, выздоровление возможно. Третья — смерть через определенный срок. Четвертая — смерть сразу или через короткое время.

И потому, большинство оставшихся в Сиани, в зоне радиационного заражения, были ходячими мертвецами. Поскольку не имели понятия о противорадиационных мерах. Немногочисленные советские врачи физически не могли помочь всем. И никто не имел права отлеживаться в бездельи — все трудоспособные (включая схвативших дозу, подобно Мао), должны были работать, пока стоят на ногах.

Чан Кай Ши. Сказано в Шанхае, 3 сентября 1950.

Как все китайцы, я скорблю о погибших в Сиани. Мне больно видеть разрушения древней столицы Китая. Но я считаю, что виноваты в том не наши американские друзья, которые искренне хотели прекратить кровопролитие, а коммунистические смутьяны, из-за которых Китай не знает покоя уже сорок лет! И болезнь зашла уже так далеко, заразив значительную часть нашего народа, что иногда приходится поступать, как при эпидемии чумы: окружить больное место войсками и предать там все огню, не щадя никого, кто мог бы дальше распространить заразу.

Искренне надеюсь, что теперь, когда великая и могучая Америка решила вмешаться в войну на нашей стороне, искоренение коммунистической заразы пойдет быстрее и легче. И очень скоро мы все увидим обновленный, богатый и свободный Китай, по праву занимающий место в ряду мировых Держав.

Призываю население оказать всемерную помощь этой высокой борьбе — помня, что чем скорее будут истреблены смутьяны, тем скорее придет процветание!

Доклад в Разведуправление (ГРУ СССР) от резидента в Шанхае (расшифровано).

Достоверно — Макартур и ЧКШ 5 сентября 12 часов в порту инспектируют прибывшую 33 пд Армии США. Покидаю город, согласно приказу.

Северодвинск (Молотовск), завод «Севмаш». 3 сентября 1950.

Подводная лодка уходит в поход. В чужие моря и заливы…

— Блин, какой му. к на радиоузле песню поставил? Вернемся, спрошу, коль не забуду.

— Да ну, Петрович, как лучше ведь хотел.

— А получается, как всегда.

— Думаешь, всерьез будет?

— Штатовцы конечно, козлы, но не настолько же? Там ведь так и не решились? И до швыряния атомных, не дошло?

— Так сами же историю изменили. И что теперь будет — одному господу известно.

— Тихо ты! Мои идут!

Огромная для этих лет подводная лодка, непривычно округлых очертаний, стояла у стенки завода. На причале собралась компания, где вперемешку были моряки и штатские. Конечно, завод, пребывание в ремонте — и нормой было, что экипаж тоже участвует, работая в цехах, и знакомы были флотские с заводскими. Но обычно все же даже мастер цеха не называет командира лодки, капитана первого ранга, по отчеству.

— Может с нами в поход, тряхнешь стариной? — полушутя сказал командир.

— Да нет, окопался я уже тут — ответил мастер — и говорят, нужен, справляюсь хорошо. Вон и моя идет, с дочурой. В честь нашей «адмиральши» назвали, интересно, как она там?

— По партийной линии, большое начальство — сказал командир — заглядывал я к ним в гости, как в Москве был, зимой. И второго сына Михаилу Петровичу нашему родила, тоже наверное в адмиралы выйдет. Ну а у меня — один пока что.

— Елене Саввишне, наше почтение!

— Ленок, ну зачем ты Петюню притащила? Простынет же!

— Ваня, тепло еще! Зато пусть посмотрит, как это, отец в море уходит. Доброго здравия всем!

Подходили еще — все женщины, кто-то с детьми. Мужчины пришли раньше. Кто-то собирался по трое, четверо, пятеро, кто-то стоял лишь со своей семьей, тихие разговоры были почти не слышны на фоне шума от заводских цехов. Утро, начало смены. А над морем туман.

— Мне пора — сказал командир — ну, до встречи, Елена моя Прекрасная. Ты только жди! Эй, мужики, покурили и хватит — проверка перед походом.

— А куда ж я от тебя денусь! — улыбнулась статная женщина с русой косой — ты только попробуй не вернуться!

— Да проверили уже все по десять раз, не сумлевайся, Петрович — сказал мастер — эх, а вот услышу знакомое, «корабль к бою и походу изготовить»… Ну, может еще Анюта вырастет, за моряка замуж выйдет.

— Проверка не помешает — внушительно ответил командир — когда ревун, это уже самое крайнее, а до того, неофициально. Чего тебе говорить — знаешь же!

Моряки потянулись по сходням на борт. Остались лишь заводские. И женщины — одетые нарядно, и чтобы было что-то алое — косынка, шарф, платок на плечи. А Елена, жена командира, и еще четверо были в алых накидках-пальто, похожих на паруса.

— Да не беспокойтесь, Елена Саввична — сказал мастер — я вот на этой самой «моржихе» всю войну отходил. Ох, боязно, там ведь скольких людей уж сменили! Даже группманами, и то наши не все — в смысле, из моего экипажа. Хотя нет никого, кто бы меньше года в команде. Эх, ребята!

— Боекомплект ведь загрузили по-полной — заметил кто-то — ну, суки америкосские! А ведь тогда, если до драки дойдет, и победы на рубке надо вписать по полной? Еще те…

— Цыц! — одернули его — скажут, впишем. А пока — подписку ты давал?

— Ой, а куда идут-то? Мой мне так ничего и не сказал?

— Люба, ну ты что, глупая? В Полярный — некуда больше. Поскольку только там, кроме нас, у «моржихи» стоянка оборудована. Войны ведь пока нет!

— А если будет?

— Ну, чему быть, того не миновать. Ту выдюжили, вытянем и эту! Главное, сейчас нас врасплох уже не застанут!

— Может, не будет? И вернутся скоро.

— А куда они денутся — мы на «моржихе» и не из таких походов возвращались! Рассказать, так не поверите.

— А расскажи, Сань!

— После когда-нибудь! Когда разрешат.

На радиоузле сменили пластинку. Теперь из репродуктора слышался бодро-патриотический марш.

А позади провожающих, в цехах, уже шла работа над корпусами будущих «моржих».

Ленинград. 3 сентября 1950.

На перроне Московского вокзала стояли двое — пожилой мужчина импозантного вида, и скромно одетая женщина лет сорока. У мужчины был большой чемодан, женщина налегке — провожала.

— Сегодня два раза была тревога — сказала женщина — пока учебная, но все равно… Сирены воют, все куда-то бегут. А я не стала — зачем? Если начнут бомбить, в убежищах будет лишь прах, с расплавившимися монетами и ключами — помнишь, что говорила эта, Лазарева?

— Еще не поздно купить второй билет — сказал мужчина — Лида, ну ты сама виновата. Ну что тебе стоило придержать язык, и быть как все? Ладно, разберемся сейчас!

— Разберемся?! — зло усмехнулась Лидия Чуковская — а где ты был, папа, когда меня вышвыривали из Союза Писателей, что ж ты молчал, не вступился? И молчал, когда ко мне с милицией пришли, трудоустраивать — в госпиталь, вонючие горшки выносить и мыть, как Лазарева обещала — меня, потомственную интеллегентку с высшим образованием, как какую-то Глашу из деревни Чувырлино?

— Лидочка, помолчи, люди же вокруг!

— А я устала молчать! И ждать что когда-нибудь после. Ты знаешь, а я ведь даже не боюсь, если завтра будет война, и сюда упадет атомная бомба — меня не станет, но и эта проклятая власть падет, и мы станем свободны! И будет, как ты мне рассказывал, что было до большевиков.

— Лидочка!

— Что — Лидочка? Твои слова — что русская интеллегенция была судьей и совестью этой страны! Судьей — независимым и неприкосновенным. А не работником умственного труда, «сделал результат получи плату», как в Европе. Или как у нас теперь — «если Советская Власть вам что-то дает, то имеет право и требовать». Ага, купили! А вы — продались!

— Лидочка, прекрати. Положа руку на сердце, Лазарева права — тебе было, что продавать?

— А и хорошо что не было! Анна Андреевна, кого я боготворила — у нее большевики мужа расстреляли, сына гноили в тюрьме, а ей лишь поманили, она в Мурманск летит, «подвиги» красных моряков воспевать! Сынок ее Левушка, отсидев на лесоповале — получил должность, доступ в архивы, и это правда, что гебье звонило в его институт и предупредило, на такого-то сигналы о «неблагонадежности» не писать? Даже ученика и помощничка ему нашли, какого-то студента с истфака, бывшего морячка, с которым Левушка вместе служил. И слился наш герой — творит, талант лелеет, с полного одобрения властей. А что обещали тебе, папа — тому, что учил меня, «если тебе дали линованную бумагу, пиши поперек»? Большевики — ваш талант взяли в заложники, так же как семьи когда-то брали! И самое подлое, что они честны — работай, развивай, но будь за них!