Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов - Валентин Фалин

На встрече с В. Молотовым 1 мая президент связал открытие второго фронта в 1942 году с мобилизацией большого количества фрахта. Сославшись на расчеты начальников штабов, Рузвельт предложил сократить с 4400 тысяч до 2 миллионов тонн количество грузов, которые подлежали поставке из США в СССР, с тем чтобы высвобожденные суда перебрасывали американские войска, танки и самолеты в Англию для ускорения организации второго фронта[576].

Нарком, согласно американской записи, спросил, «по-видимому с нарочитой иронией, что произошло бы, если бы Советский Союз урезал свои заявки, а в итоге не было никакого второго фронта?»[577]. Рузвельт заверил, что «американское правительство стремится и надеется на создание второго фронта в 1942 году» и что «в этом направлении как в Англии, так и в США ведется большая подготовительная работа». По словам президента, «одним из способов ускорения организации второго фронта было бы сокращение поставок из США в СССР в целях высвобождения дополнительного тоннажа для переброски американских войск и вооружений в Англию»[578].

Специальный помощник президента просил Молотова понять, что Рузвельт не мог дать «определенного ответа в том смысле, что второй фронт обязательно будет в 1942 году, не посоветовавшись с англичанами». Генерал Маршалл и он, Гопкинс, однако, уверены, что второй фронт будет создан в 1942 году. В результате переговоров В. Молотова в Вашингтоне «шансы на успешное разрешение задачи второго фронта в 1942 году поднялись, по словам Гопкинса, далеко за 50%». Он утверждал, что «президент имеет свою собственную сложившуюся концепцию стратегии нынешней войны, и никто не в состоянии изменить эту концепцию». Рузвельт «стремится в Германию» и «принял твердое решение начать с разгрома Германии»[579].

В опубликованном 12 июня 1942 года советско-американском коммюнике говорилось: «При переговорах была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году. Кроме того, были подвергнуты обсуждению мероприятия по увеличению и ускорению поставок Советскому Союзу самолетов, танков и других видов вооружения из США. Далее обсуждались основные проблемы сотрудничества Советского Союза и Соединенных Штатов в деле обеспечения мира и безопасности для свободолюбивых народов после войны. Обе стороны с удовлетворением констатировали единство взглядов во всех этих вопросах»[580].

При согласовании в американских инстанциях совместного сообщения о визите В. Молотова в Вашингтон Маршалл настаивал на исключении упоминания 1942 года как даты открытия второго фронта. Президент с этим не согласился. Ссылка на «август» была опущена Гопкинсом при окончательной редакции телеграммы президента премьеру Черчиллю[581].

Приведенные детали доказывают несостоятельность и недобросовестность утверждений некоторых историков, будто заверения, дававшиеся советскому представителю на вашингтонских переговорах насчет организации второго фронта в 1942 году, «имели целью лишь обнадежить советское правительство»[582]. Возможно, что президент шел навстречу советским настояниям не без сомнений. Он нуждался в успехе, в демонстрации возможностей американских вооруженных сил и эффективности руководства ими, а вторжение через Ла-Манш было сопряжено с риском – необстрелянные войска США и Англии столкнулись бы на континенте с прошедшими Восточный фронт соединениями вермахта.

Разгадка сползания Рузвельта с позиции, которую он излагал Молотову, наверное, проще: глава администрации не созрел для выбора между (условно) просоветской и пробританской стратегиями войны. Ставка на то, что в случае высадки в 1942 году англичане выделят основную массу наземных сил, обрекала Вашингтон на приспособление к своеволию Лондона. Американцы не были готовы к вторжению во Францию с Британских островов без англичан. При неудаче президент подставил бы бока атакам всех противников и почти неизбежно навлек поражение на свою партию на промежуточных выборах в конгресс 1942 года.

Доступные материалы не позволяют заключить, что в переговорах с Молотовым Рузвельт лукавил. Ничто не свидетельствует также о том, что его рассуждения о послевоенном устройстве являлись пустозвонством. Гопкинс не преувеличивал, у президента имелась своя концепция войны. В теории он знал, что лучше и что хуже. К сожалению, глава администрации скверно представлял себе сложность переложения теории в практику, особенно когда принятое решение приходилось продвигать вместе с другими.

В отличие от Рузвельта, искавшего действия в компании с Англией и СССР, Черчилль твердо определил для себя – никакой высадки в Северо-Западной Европе с британским участием в 1942 году не будет, какие бы невзгоды ни угрожали Советскому Союзу[583]. Он не был себе врагом и при всем своем внешне бурном темпераменте не терял холодной рассудительности, не искал способа причинить СССР лишнее зло зла ради. Разгромив Советский Союз, немцы охомутали бы Великобританию, не считаясь с потерями и не стесняясь в средствах. Гитлера не остановила бы погода, нехватка транспортных средств и несовершенство снабжения. Вермахт уже научился в «русском походе» довольствоваться скудным.

По документам судя, Черчиллю очень хотелось довести СССР до такой кондиции, когда он был бы вынужден, дабы не выпрашивать пощаду у Германии, встать перед США и Англией на колени и принять от них помощь на любых условиях. Следы этих расчетов заметны даже в «памятной записке», подсунутой премьером В. Молотову в качестве нагрузки к советско-английскому коммюнике, обнародованному 11 мая и повторявшему формулу, которая прежде была согласована с американцами, о «полной договоренности в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году». «Невозможно сказать заранее, будет ли положение таково, чтобы сделать эту операцию осуществимой, когда наступит время, – говорилось в записке. – Следовательно, мы не можем дать обещания в этом отношении, но если это окажется здравым и разумным, мы не поколеблемся претворить свои планы в жизнь»[584].

Весь строй рассуждения показывает, что лимитировала не техника, хотя на нее ссылались как на «основной ограничивающий фактор». Настоящего подсчета потребных транспортных средств вообще не производилось. Цифры (7000 единиц плавающих средств) брались с потолка. Метод намеренного завышения потребностей в десантной технике для срыва договоренностей применялся англичанами неоднократно. Например, в 1943 году они запросили 8000 судов под операцию «Оверлорд». При предметном раскладе штабы, как известно, остановились на 4504 единицах десантных судов для переброски на континент личного состава и снаряжения в количествах многократно превышавших масштабы вторжения, о котором велись разговоры в 1942 году. На деле же в 1944 году понадобилось меньше 4,5 тысячи судов и барок.

«Здравое и разумное» – вот в чем была закавыка. Здесь пролегала межа между политикой Запада и Востока. О Западе, а не об Англии приходится говорить потому, что «записке» придали вид общего американо-английского документа. Факт опубликования советско-английского коммюнике на день раньше соответствующего советско-американского внес двусмысленность и в заверения, полученные Молотовым в Вашингтоне, выставил, наверное незаслуженно, в невыгодном свете Рузвельта и его окружение.

Черчилль не долго играл в прятки. 19 июня он прибыл в США с готовым проектом обмена «Болеро» – «Следжхэммер» на «Джимнаст». Премьер не выжидал, хотя бы для приличия, развития событий на советско-германском фронте и доклада штабов о результатах проводившегося ими изучения плюсов и минусов вариантов высадки во Франции. Доклад военных и обстановка на Восточном фронте, скорее всего, легли бы на чашу «Болеро», могли бы подтолкнуть США к параллельным действиям с СССР, оттеснить Англию на место, отвечающее ее вкладу в борьбу. Случись такое, все хитросплетения британской имперской политики пропали бы втуне. Премьер решил застолбить свою стратегию, которую до тех пор излагал иносказательно.

Черчилль приподнял «Джимнаст» в телеграмме президенту 28 мая. Если Рузвельт не сразу осознал, куда клонит Лондон, сие разъяснил ему Маунтбэттен, специально командированный в Вашингтон. Адмирал информировал руководителей США (это происходило под занавес финальных встреч Молотова в Лондоне), что британское правительство не сочувствует форсированию Ла-Манша в 1942 году. Формально все по тем же пресловутым «техническим» мотивам. Слабый контрдовод президента – не сдвинуть ли сроки операции на позднюю осень, а тем временем скопить десантные средства и сосредоточить в Англии больше американских войск – был парирован ссылками на ожидавшуюся «неблагоприятную погоду».

Рузвельт верно ухватил, что англичане метят дальше операции «Следжхэммер». Но если рассориться с Лондоном, легко оказаться в случае крушения СССР один на один с Германией и Японией. В разговоре с Маунтбэттеном президент сам завел речь о перенацеливании шести американских дивизий, выделенных для отправки на Британские острова, во французскую Северную Африку или на Средний Восток.