Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов - Валентин Фалин

Как сознавался Черчилль в мемуарах, его подлинные суждения коренным образом расходились с тем, что он сообщал в апреле-мае 1942 года Рузвельту. Следовательно, и В. Молотову он говорил не то, что думал, ибо сказанное наркому не отличалось от сказанного президенту.

«Планируя гигантское мероприятие 1943 года, – записал Черчилль после войны, – мы не могли отложить в сторону все остальные обязанности. Нашим первым обязательством перед империей была защита Индии от японского вторжения, которое, казалось, уже угрожало ей. К тому же задача была решающим образом связана со всей войной… Точно так же нельзя было допустить, чтобы немцы и японцы подали друг другу руку в Индии или на Среднем Востоке: это было бы неизмеримой катастрофой для дела союзников. Я признавал ее по значению почти равносильной отступлению России за Урал или даже заключению ею сепаратного мира с Германией. В то время я не считал вероятным ни то ни другое. Я верил (? – В. Ф.) в силу русских армий и русской нации, защищавших свою родную землю. Однако наша индийская империя со всей ее славой могла оказаться легкой добычей…

Попытка создать плацдарм в Шербуре представлялась мне более трудной и менее привлекательной идеей, не столь полезной с точки зрения ближайшего будущего и менее плодотворной в конечном счете. Целесообразней было запустить когти нашей правой лапы во французскую Северную Африку, рвануть левой лапой по Нордкапу и подождать год, не рискуя сломать свои зубы об укрепленный германский фронт по ту сторону Ла-Манша.

Таковы были мои взгляды в то время, и я никогда в них не раскаивался… Но мне приходилось использовать влияние и дипломатию, чтобы добиться согласованных и гармоничных действий с нашим дорогим союзником (США), без помощи которого мир могла ожидать только гибель. Поэтому на нашем совещании 14 апреля (с Гопкинсом и Маршаллом) я не затронул ни одной из этих альтернатив»[566].

Вот так – полезный обман лучше бесполезной истины, даже когда обман для благозвучия поименуют «влиянием» и «дипломатией». Но Черчилль шел дальше. По его словам, он никогда не намеревался допустить, чтобы «Юпитер» (операция на севере Норвегии) стал поперек дороги «Торчу» (операция в Африке). Если нельзя проводить их параллельно, то пальма первенства должна была принадлежать африканскому варианту.

В интересах исторической правды остается уточнить, насколько британское руководство верило в бое– и жизнеспособность СССР. Черчилль заявлял Молотову, что судьба Англии «сопряжена с сопротивлением Красной армии», хотя из дальнейших рассуждений вытекало, что «без активной английской помощи Индия могла быть завоевана в течение нескольких месяцев. Порабощение Гитлером Советской России было бы гораздо более затяжной и более дорогостоящей для него задачей»[567]. Что же считал он «невероятным» – просто поражение или быстрое поражение? Скорее второе. Как видно из заметок А. Брука, англичане отправлялись от наихудшего. В 1942 году они закладывали в свои стратегические уравнения вероятность разгрома СССР в войне, вследствие чего планы вторжения на континент в 1942 и 1943 годах получались «чреватыми серьезнейшими опасностями»[568].

Лейтмотив Черчилля, в оценке Шервуда, – не рисковать жизнями англичан. Премьер старался уберечь Великобританию от жертв, поразивших ее в 1914–1918 годах и, как считалось, обусловивших угасание империи. Он выступал против «огромных армий, забрасывавших одна другую несметной массой снарядов». Общий подход премьера был сродни принципу генерала Макартура – «бейте их (противников) там, где их нет!». Блокада и затяжная война на измор Германии, пока долготерпение британцев не будет вознаграждено победой, хотя бы чужой.

Но кто-то должен был создавать огромные армии, чтобы бить агрессоров там, где их было в избытке, бить так, чтобы Германия не могла, если бы даже очень захотела, уйти в круговую оборону. Сие Лондон не тревожило. Без всяких этических переживаний «грубую работу» он переуступал другим. Черчилль и его единомышленники допускали в 1942–1943 годах лишь один вариант высадки на континенте – для принятия капитуляции Германии.

27 мая 1942 года Молотов прилетел в США. Ему вдогонку британский телеграф отстучал ориентировку для Рузвельта о советско-английских дискуссиях по второму фронту. Премьер давал понять, что каждая сторона осталась при своем мнении, причем англичане «ни в каком отношении не затрагивали этого вопроса слишком глубоко». Черчилль сообщал о данном им штабам поручении изучить вариант высадки на севере Норвегии и заканчивал послание словами: «Мы никогда не должны позволить себе забывать о „Джимнасте“. Все другие приготовления будут полезны при необходимости для достижения этой цели»[569]. Р. Шервуд считает данное послание первым официальным предупреждением, что Англия не поддержит организации в 1942 году второго фронта[570].

Рузвельт, судя по всему, решил набраться собственных впечатлений, прежде чем делать выводы. И видно, не случайно глава администрации начал первую из четырех продолжительных встреч с Молотовым с сопоставления представлений Вашингтона и Москвы о механизме обеспечения будущего устойчивого мира. Важно было удостовериться в совместимости долговременных интересов сторон.

Рузвельт выступал за международное сообщество, освобожденное от гонки вооружений, и дал понять, что рассчитывает здесь на взаимопонимание с СССР, чтобы понудить Черчилля принять соответствующее предложение. В американской записи беседы приведены слова Рузвельта о том, что «мировое хозяйство не оздоровится, если все страны – большие и малые – будут вынуждены нести на себе бремя вооружений».

Отвечая на уточняющие вопросы Молотова, президент сказал, что Франция исключается из числа договаривающихся сторон. Участие Китая не до конца ясно. На взгляд американского руководителя, количество государств, выделяющих свои формирования в международные полицейские силы, должно быть минимальным ради их эффективности. В течение первых десяти-двадцати лет поддержание мира должно обеспечиваться силой, пока необходимость мира не будет осознана и все страны не присоединятся к требованию четырех держав о поддержании мира[571].

Две встречи были посвящены проблемам войны с Германией. Президент подавал себя в качестве активного приверженца открытия второго фронта, подталкивающего военных на преодоление возникающих трудностей. Полномасштабное вторжение из Англии на побережье Франции может быть подготовлено к 1943 году, прогнозировал глава администрации. Он, Рузвельт, однако, убеждает военных пойти на риск и высадиться в 1942 году во Франции силами 6-10 дивизий даже ценой потери 100–120 тысяч человек.

В. Молотов подчеркнул значение крупной операции союзников, которая вынудила бы немцев снять с советско-германского фронта 40 первоклассных германских дивизий. Если бы это произошло, то разгром Гитлера был бы завершен в 1942 году или, по крайней мере, судьба его была предрешена, подчеркивал советский представитель[572].

Предваряя третью беседу (30 мая), Гопкинс порекомендовал Молотову не жалеть драматических красок в описании советско-германского противоборства, чтобы американские генералы перестали «считать положение Советского Союза на фронте прочным» и разглядели «острую необходимость во втором фронте»[573]. Похоже, Гопкинс действовал с ведома Рузвельта.

Во встрече 30 мая участвовали Маршалл и Кинг. Обращаясь к ним, президент заявил, что в Лондоне Молотов не получил определенного ответа касательно второго фронта, а задача советского представителя – добиться определенности. Мы полагаем, продолжал Рузвельт, что имеются основания для открытия второго фронта в 1942 году. Причины – неблагоприятное положение на советско-германском фронте, возможность отступления советских армий, чреватого ухудшением общего положения союзников. Цель – предпринять операции, чтобы оттянуть с Восточного фронта 40 дивизий, и сделать это в 1942 году.

В. Молотов делал ударение на разницу между вторым фронтом в 1942 году или в 1943 году. Если бы США и Англия смогли оттянуть с Восточного фронта хотя бы 40 германских дивизий, то обстановка в корне изменилась бы к пользе союзников. В отсутствие второго фронта в 1942 году возможно дальнейшее смещение сил в пользу Гитлера[574].

31 мая Рузвельт телеграфировал Черчиллю, что с учетом складывающейся ситуации «я более, чем когда-либо, хочу, чтобы в контексте операции „Болеро“ были предприняты определенные действия уже в 1942 году». Без высадки на континент, писал президент, «нельзя разбить немецкие ВВС или фактически вести воздушную войну в такой мере, чтобы оттянуть их с русского фронта». Он особо выделял заинтересованность в том, чтобы Молотов «увез с собой некоторые реальные результаты своей миссии и дал сейчас Сталину благоприятный отчет». Рузвельт известил премьера, что «объединенный штаб работает над предложением об увеличении числа судов для использования в операции „Болеро“ путем сокращения значительной части материалов для отправки в Россию, кроме военного снаряжения, которое может быть использовано в этом году»[575].