Серебряное зеркало - Роберта Джеллис

Все еще рассерженная, Барбара позволила ему уйти. Она больше не собиралась заводить разговор о том, чтобы Альфред остался в Сент-Бревелсе, потому что на самом деле не опасалась, что он может быть ранен в Данстебле. Если бы она боялась этого, то изобрела бы какое-нибудь средство удержать его или даже призналась бы, что ревнует, лишь бы уберечь его. Но она не могла заставить Альфреда бросить друга в трудный момент лишь потому, что желала утихомирить свою ревность.

Кроме того, он скоро вернется, забыв обиду и в прекрасном настроении. Барбара понимала, что он может связать ее слова о других женщинах с упорным нежеланием выпускать его из виду и сделать выводы. Но выдать свою ревность было хуже, чем позволить, чтобы он знал, что она его обожает. Так что она была более уступчива, чем обычно, когда он стал ласкать ее в постели, и на следующий день позволила ему уехать в Данстебль. Он пообещал удержать Гилберта от сражения и не подстрекать его.

Альфред уехал из Сент-Бревелса двенадцатого февраля. Шестнадцатого прибыл посыльный от Мортимера с благодарностью за то, что продлено разрешение остаться, и с предупреждением, что его господин уступил два своих укрепленных поместья прожорливым Монфортам. Посыльный доложил также, что лорд Мортимер не желает нанести оскорбление и хочет поговорить лично с Глостером, но не может преодолеть сомнение, что эта встреча — уловка, чтобы посадить его в тюрьму подобно Дерби, который еще недавно считался сторонником Лестера. Мортимер хотел, чтобы на место встречи приехал заложник, который сможет свободно покинуть его, если свободе Мортимера ничто не будет угрожать.

Сэр Томас в отчаянии воздел руки горе. Он был оскорблен тем, что Мортимер не доверяет слову чести его брата, и хотел сразу отказаться, но затем вспомнил, что они, возможно, находятся на грани войны и он не может позволить себе отвергнуть союзника. Барбара, готовая на любой шаг, лишь бы избежать битвы Глостера с Лестером, в которую будет вовлечен ее муж, пришла к быстрому решению: она настаивала, чтобы Томас предложил в качестве заложников Мортимеру ее с Альфредом.

— Я не могу пойти на это! — воскликнул молодой человек, ужаснувшись. — Гилберт убьет меня, если узнает, что его гостей превратили в заложников.

— Не убьет, если предложение исходило от самих гостей. И кого еще может послать Гилберт? Кроме того, я не вполне уверена, что Мортимер примет нас, он может подумать, что мы не представляем для Гилберта достаточной ценности, но сделать предложение — значит, выиграть время. Посыльный должен съездить к Мортимеру и вернуться обратно. Я уверена, что к тому времени Гилберт будет здесь…

Она запнулась. Она представила Альфреда, убитого на дороге, а не летящего впереди армии, но оба видения оказались ложными. Во второй половине дня двадцать седьмого февраля, за день до очередного, четвертого, прибытия посыльного Мортимера, Глостер и Альфред въехали в Сент-Бревелс. Они замерзли и были перепачканы, но только с такими опасностями они и столкнулись в пути. Красно-коричневые полосы на их одежде и доспехах, заставившие Барбару в ужасе прикусить губу, оказались ржавчиной, а не кровью.

Сначала все задавали вопросы, и никто не отвечал, но, когда кольчуги были сняты, мокрая одежда заменена на сухую и все уселись вокруг потрескивающего огня, мало-помалу все стало проясняться. У Глостера не возникло открытой ссоры с Лестером, но не получил он и его заверения в том, что кто-либо из его людей будет прощен за прошлые нарушения. Так что он рад был использовать тот повод, что его уэльсским землям грозит опасность, и покинуть Лондон, отправившись в Сент-Бревелс. Тогда Томас посвятил его в сущность требований Мортимера.

— Заложников! — воскликнул Глостер. — После того, как я, рискуя собой, откладываю его изгнание в Ирландию…

— Гилберт, — прервала его Барбара, — не принимай близко к сердцу то, что говорит или делает Мортимер. Я могу поклясться, что страх быть захваченным в плен сильнее разумной мысли, что тебе можно доверять. Во всяком случае, не воспринимай как оскорбление то, что оскорблением быть не может.

— Не может? — переспросил Глостер, но скорее с любопытством, чем рассерженно.

— О, Гилберт, человек, который желает нанести оскорбление, не присылает посыльного в четвертый раз. Мортимер сделал первый шаг к примирению. И тебе, возможно, уже известно, что по моему настоянию ему предложены в заложники мы с Альфредом.

Глостер взглянул на Альфреда, который сидел позади Барбары. Он взял ее руку в свою, когда она сказала это, поднес к губам и поцеловал. Тогда Глостер снова посмотрел на Барбару.

— Я думаю, что тебе следует знать, Барбара, что Альфред уже признался мне, что на самом деле вас не держали в Уигморе как заложников. Я должен сказать тебе также, что меня больше не устраивает то, что граф Лестер управляет королем, принцем, правительством, то есть всеми. Я вынужден перейти в открытую оппозицию, и, возможно, это сделает меня врагом твоего отца.

— Почему? Отец тоже одобряет не все поступки Лестера. Норфолк выступает только против сумасбродства короля. Я не думаю, что мой отец будет считать тебя врагом, пока ты не нападешь на него и на его земли.

— Можешь быть уверена в том, что я этого не сделаю, — заверил ее Глостер, улыбаясь.

— Я думаю, Барби придумала великолепный ответ на просьбу Мортимера, — сказал Альфред, возвращаясь к вопросу о заложниках.

Глостер заворчал, что не может использовать своих гостей как заложников, но Альфред только рассмеялся.

— Если Мортимер примет нас, ты можешь рассматривать это как явный признак того, что он тебе действительно доверяет и просит заложников для какой-то цели, о которой мы пока не догадываемся. Ты знаешь, Мортимер не дурак и должен понимать, что если ты человек чести, то не сможешь задержать его, используя нас как приманку.

Глостер снова начал возражать против того, чтобы подвергать опасности тех, кто находится под его защитой, но Барбара поняла, что он говорит для соблюдения приличий, а не по убеждению. Она успокоилась, добившись задуманного, взяла свою корзинку и достала воротник который вышивала для придворной одежды Альфреда Слушая разговор мужчин, она принялась бережно вынимать нитки, но они зацепились за что-то тяжелое, и корзинка сползла с колен Барбары.

Только когда она подхватила корзинку, а половина ниток и ткани вывалилась из нее, Барбара вспомнила, что, когда Альфред уехал из Сент-Бревелса, она положила туда серебряное зеркало. Краска залила ее щеки, и она спрятала его под корзинку. Можно было заметить только, как блеснуло серебро, и символ ее порабощения скрылся из виду. Когда она взяла нитку, чтобы продеть ее в иглу, то робко взглянула на Альфреда. Казалось, он не обратил на нее внимания, занятый мужским разговором, перешедшим к обсуждению места встречи с людьми Мортимера.