Дневник путешествия Ибрахим-бека - Зайн ал-Абилин Марагаи

Однако сам город имеет торговое значение: в нем большие базары, хорошие караван-сараи и склады. Но в них, увы! — нет ни малейших признаков отечественных товаров и продуктов. Разве что можно услышать только упоминание о пшенице, которую эти почтенные господа купцы ссыпали в темные амбары, навесили на них по восемь замков, ключи же кинули в реку Аракс, а сами сказали беднякам, будто каждый ман пшеницы стоит сорок мискалей[197] их собственной крови и за деньги зерно не продается. И сколько бедняки не взывали к ним: «Господа, в наших жилах не осталось крови, это тело, что вы видите, пусто и обескровлено!» — ничто не помогало.

Итак, я намеревался поехать в Джульфу, что находится на берегу реки Араке на русско-иранской границе.

Наш любезный хозяин очень настаивал, чтобы я задержался еще на несколько дней, но я, извинившись, отказался и послал человека на почтовую станцию нанять двух верховых лошадей, так как решил во избежание неприятностей и для быстроты ехать таким способом.

Краткий вывод из путешествия в Тебриз. Люди этого города почти все чванливы, обуреваемы жаждой роскоши, всечасно готовы к раздору и не ведают о благе единодушия. Мысли их постоянно устремлены на то, как бы навредить друг другу, а сердца ликуют, если между двумя людьми возникают разногласия в сделках или вражда по любым другим причинам.

Дело доходит до того, что они разбиваются на два лагеря, начинают враждовать между собой, дают и берут взятки. Они устраивают сборища и, объедаясь на них пловом, всячески изощряются в поисках средств для уничтожения противной группы. Никто из них и не подумает в таких случаях подать кому-нибудь добрый совет, они только и ждут случая, чтобы отомстить друг другу и, заставив своего врага поскользнуться, растоптать его ногами.

Таково их занятие. Не ведая о запросах времени, они лишены жизни и здесь, на земле, и в будущем мире. Предел их желаний — повесить под потолком каждой из их комнат роскошную люстру и почитать ее главным основанием своей гордости.

Мертвы, хотя как будто и живые,

Живут, но в сущности мертвы.

Итак, погонщик привел нам лошадей, и в тот же день, распрощавшись с хозяином дома, с сердцами, отягощенными грузом печали и тоски, выехали мы в направлении к Араксу. Миновав город, возница пришпорил лошадей и гнал их до тех пор, пока окрестности города не остались далеко позади.

Вдруг я увидел, что по обеим сторонам дороги сидят какие-то люди, вперившись в нас глазами, словно ожидают нашего прибытия.

Я спросил у нашего погонщика, зачем эти люди, заняв обе стороны дороги, сидят в таком диком, удаленном от жилья месте.

— Ага-джан, это сеиды города, — отвечал погонщик. — Они здесь ждут нашего приближения.

— Зачем? — удивился я.

— Да, это — сеиды, — повторил он. — Они, конечно, хотят что-нибудь у вас выпросить. Надо им подать, чтобы благополучно проехать.

— Что ж делать, придется дать, — сказал я. — Юсиф Аму, приготовь пять-шесть кран, дашь им, как подъедем.

Тут я заметил, что погонщик не может удержаться от смеха.

— Чему ты смеешься, любезный? — спросил я.

— Думаю, что с вашими пятью-шестью кранами сделка не состоится.

— А сколько же надо дать?

— Сейчас подъедем, увидите сами, — ответил он.

Тем временем мы поравнялись с этой группой. Вижу, их человек десять-пятнадцать, по одеянию они и вправду сеиды — на них особые чалмы, а также голубые или зеленые кушаки.

Обступив нас с обеих сторон, они остановили наших лошадей и поздоровались. Мы ответили им таким же приветствием.

Тогда они дружно закричали:

— Будьте любезны, пожалуйте нам за приветствие, а бог воздаст вам за это!

Юсиф Аму дал им приготовленные деньги и сказал:

— Больше у нас нет мелких денег. Разделите это между собой. Услышав это, они завопили в один голос и, бросив деньги прямо в лицо Юсифу Аму, заорали:

— Купи себе на эту мелочь макового соку да потри голову. Один из них закричал:

— Если у вас нет на расходы, мы можем пожертвовать несколько кран. Бессовестный человек, разве вы даром даете нам деньги?

Вижу, в суматохе несколько человек подбирается с обеих сторон к Юсифу Аму, чтобы вынуть из стремян его ноги и стащить на землю, а другие, сбросив свои аба на руки рядом стоящим, с палками в руках готовятся к нападению на нас. Ну, думаю, быть свалке!

— Дорогие господа, — вмешался я, — оставьте этого старика! Подойдите ближе и скажите, чего вы желаете?

— Мы желаем получить плату в память наших предков и больше ничего, — ответил один из сеидов.

— Да стану я жертвой ваших предков! — ответил я. — Сколько же мы вам должны? На что вы претендуете?

— Пятая часть всего, что имеете,[198] не больше — вот наша претензия. Даже из пяти пальцев на вашей руке один — доля сеидов.

— Дорогой ага, — заметил я, — во-первых, откуда вы знаете, что мы люди состоятельные? Во-вторых, откуда вам стало известно, что у нас есть что-то для сеидов, какая-то специальная их доля? В-третьих, разве вы нас знаете, осведомлены о нашей вере и обычаях? В-четвертых, почему мы должны вам верить на слово, что вы сеиды и потомки пророка? В-пятых, разве наш пророк — да благословит господь его и его род! — отдавал когда-нибудь приказ нападать в пустыне на путешественников, палками вымогать у них деньги и грабить их донага?

— Придержи-ка поток своего красноречия! — заорал один из них. — Собери-ка мысли в башке, да сначала подумай, а потом уж говори! Откуда это ты набрался дерзости, что спрашиваешь, сеиды ли мы, и требуешь от нас отчета? А к тому же, мы тебя как раз знаем: тебя зовут Ибрахим-бек и живешь ты в Египте. Твой отец оставил тебе в наследство двести тысяч туманов наличными деньгами, и у тебя есть одна сестра. Ты побывал у гробницы Имама Ризы — да будет над ним мир! Затем поехал в Тегеран, оттуда в Тебриз, а сейчас намереваешься вернуться в Египет. Да вразумит господь твоего отца, он отдал сеидам много денег, был он почтенный и благородный человек, так же, как и ты. Теперь ты видишь, что мы хорошо тебя знаем и не стали бы задерживать тебя, не имея