«Если», 2009 № 08 - Мэтью Джонсон

Через планшир опять скользнула розовая бечева. Она потыкалась в стороны и поползла к Маккенне, словно на его тепло или запах. Маккенна почувствовал, как бечева коснулась его парусиновой туфли на толстом каучуке. Острый страх прояснил сознание.

На бечеву обрушился нож; Маккенна с силой вогнал острие и распластал тварь по длине.

Он не стал крошить ее на куски и, нетвердо ступая, побрел к планширу. Взмах ножа — и обрубленный швартов отлетел от клицы. Маккенна кое-как, словно брал барьер, перешагнул через обрезок розовой бечевы и рассек второй линь. Почти вслепую. Он ощупью отыскал на корме кнопку стартера и руль. Подвесной мотор завелся сразу. Затарахтел движок, и, разгоняя его для прогрева перед быстрым стартом, Маккенна отжал рычаг газа вперед.

Моторка заложила вираж между опорами. Щелчок, и ослепительное сияние фонаря выхватило из темноты всю картину. В воде плавали розовые тяжи.

И ни следа Лебука.

Маккенна дал полный газ, стрелой вылетел на открытую воду и схватился за радиотелефон.

Хуже всего было ожидание.

Он маялся от жгучей боли, грудь и правую ногу пеленали полотнища текучего огня. Тварь прочно окольцевала щиколотку. Почему суд-мед ни словом не обмолвился о том, что оба трупа по уши накачаны животным ядом, подумал Маккенна… и понял: его бьют током, а не кусают. Нога и рука самопроизвольно вздрагивали.

Он ощупал трепещущие мышцы, припоминая то, что произошло.

Он убрался из-под платформы в темноту, забыв про «Пшик». Потом сообразил, что они могли сесть ему на хвост, ориентируясь на стук подвесника. Он вырубил движок и лег в дрейф. Связался с берегом и сообщил, что возвращается на электромоторе. К тому времени Маккенна трепыхался на палубе, сотрясаемый приступами изнурительных судорог. Дышал он с трудом и несколько раз терял сознание.

Потом из мрака вынырнул вертолет. Он завис над Маккенной, будто ангел с прожекторами и развернутой веревочной лестницей. В моторку спрыгнули люди в гидрокостюмах. На него надели специальную сбрую, и он, крутясь, вознесся в черное небо. На твердом полу вертушки над Маккенной, озабоченно хмурясь, встала женщина с большим шприцем. Распухший язык не слушался, и он не смог объяснить, что все не так просто. Женщина всадила ему полную дозу, и сердце забухало как молот. Это наконец разогнало одурь, но не избавило от внезапных прострелов в груди, ноге и других частях тела, возле которых, сколько он помнил, розовых веревок не было в помине.

Женщина между тем сделала ему еще какие-то инъекции, и тогда весь грохочущий, лязгающий вертолет отъехал на второй план. Все это напоминало фрагмент ночного телепоказа: увлекательность на троечку и сюжет смутно знаком. Женщина что-то рявкала в нашлемный микрофон и донимала Маккенну вопросами, но это была уже абстракция и строго говоря, не его забота.

Следующие несколько часов промелькнули кадрами из фильма, который назавтра не можешь вспомнить. Струи теплого душа, встроенного в серый больничный кафель; на кафеле лежит Маккенна. Незнакомый врач в белом втолковывает, как им придется что-то там денатурировать, он говорит, говорит, и занимательности в его объяснениях примерно столько же, сколько в школьном уроке химии. У Маккенны просят согласия на некое лечебное мероприятие, и он с радостью дает его в обмен на обещание отвязаться.

До него постепенно доходит, что ввиду Войны-с-наркотиками и ее процедурных требований белые халаты из реанимации не назначают ему болеутоляющих. На краю сознания брезжит: каково было бы юристу окочуриться от передозировки закона? Доктора Икс, потом Игрек и наконец Зет вынуждены умыть руки. Время равняется боли и еле плетется — тик… так…

Потом явился демерол, и спор благополучно разрешился.

На другой день он обнаружил дорожку из крохотных дырочек у себя на ноге. И на груди. По-видимому, большая часть этих точечных проколов у утопленников закрылась при разбухании, и на виду почти ничего не осталось.

Забежал судмедэксперт и говорил с Маккенной, словно с необычайно интересным музейным экспонатом. Зато он принес кортизоновую мазь на пробу, вдруг поможет, и она помогла. Маккенна сообразил, что судмед на самом деле врач, он не помнил какой. Он почему-то всегда думал о нем как о полицейском.

Два дня спустя команда федералов вывела его из дверей госпиталя и посадила в большой черный фургон. ФБР, разумеется, всецело заменяло местные власти, поэтому Маккенне вряд ли нужно было докладываться шефу или начальнику городского управления, тем паче, по большому счету, тот лучше всего умел позировать перед объективами.

В фургоне человек на переднем сиденье обернулся к Маккенне и улыбнулся. В улыбке не было ни грамма дружелюбия. Морпех.

— Где Темные Очки? — спросил Маккенна. Морпех озадаченно посмотрел на него и отвернулся, чтобы следить за дорогой. В гробовом молчании они приехали на Дельфиний остров.

Маккенну провели вверх по пандусу, вниз по коридору, по каким-то наклонным галереям, через странные округлые комнаты и, наконец, в маленький бокс, где от стен исходило бледное сияние. Пахло солоноватой сыростью; там его и оставили.

В дальней стене открылась раздвижная дверь, о которой Маккенна не подозревал. Вошел мужчина во всем белом, с громоздким ноутбуком. Следом вперевалку топал центаврий.

Маккенна не сумел бы ответить, как понял это, но перед ним был тот самый центаврий, за чьей посадкой на «Пшик» он подглядывал. Существо посмотрело на него знаменитыми глазами-щелочками. Потянуло непривычным запахом, который заставил Маккенну поморщиться.

Мужчина в белом уселся на один из двух принесенных с собой складных стульев и знаком велел Маккенне занять другой. Центаврий садиться не стал. Он осторожно поставил на пол маленькое устройство, грушу с распыляющей насадкой. Потом встал рядом с мужчиной и положил руки-ласты на большую клавиатуру ноутбука, приспособленную к моторике центавриев.

— Он будет отвечать на вопрос, — сказал человек в белом. — Печатать ответ. Компьютер переведет и покажет перевод на экране.

— Они не могут говорить по-нашему, да? — Об этом Маккенна читал.

— У них есть аудиодатчики, преобразующие земную речь в привычные им звуки. Но выговаривать наши слова центаврии не могут. Перевод — лучшее, чего нам пока удалось достичь. — Он как будто бы нервничал.

Центаврий поднял ладонь-ласт и с помощью принесенного устройства опрыскался, старательно обработав всю поверхность кожи. Во всяком случае, сейчас это больше походило на кожу, а не на броню рептилий, какую поначалу ожидал увидеть Маккенна.

— Увлажняется, — пояснил мужчина. — Это сухая комната. Землянам так легче.