Рыцарь курятника - Эрнест Капандю

Барону де Монжуа:

через месяц стать любовником первой девушки, замужней женщины или вдовы, которую он встретит, выходя из кабака, хотя бы эта девушка, замужняя женщина или вдова была стара, безобразна и дряхла, или носить четыре дня парик из кабаньей шкуры».

Ниже следовали подписи двенадцати дворян.

– Так! – вскричал Морлиер. – Помню! Помню! У меня был такой же протокол, он пропал, когда меня посадили в тюрьму.

– Не к чему мне рассказывать вам конец этого ужина, – сказал граф А. – Вы дождались рассвета, чтобы выйти из-за стола, и условились, что разойдетесь не раньше полудня, так как надо было исполнять желания барону и графу.

– Верно.

– Барон должен был выйти первым, пять дворян должны были пройти улицу и стать напротив кабака, трое поместиться по правую сторону двери, а трое – по левую. Барон де Монжуа должен был выйти, повернуть направо или налево, как захочет, и идти медленно, в сопровождении своих товарищей, которые должны были идти по обеим сторонам улицы до той минуты, пока не встретят первую особу женского пола. В этот ранний час улицы были не очень многолюдны. Барон дошел до улицы Фоссэ, не встретив ни одной живой души, затем дошел до площади Лувра; там он поколебался и остановился на минуту напротив дворца. Он начал чувствовать некоторое беспокойство, сердце его сжималось, хотя он сам не знал отчего. Он оглянулся направо и налево – никого не было. Наконец он повернул налево, к последнему монастырю Сен-Жермен Л'Оксерруа. В ту минуту, когда он проходил мимо паперти, он увидел женщину, закутанную в мантилью так, что невозможно было разглядеть ее лица. Барон поежился: приключение началось – его требовалось продолжить. Женщина, увидев перед собой двенадцать человек, остановившихся и смотревших на нее, вздрогнула от ужаса…

– Благодаря этому движению мантилья упала, – подсказал Морлиер, – и мы увидели самое восхитительное личико, какое только можно вообразить. Все вскрикнули. Ужас ее увеличивался. Барон подошел к ней и успокоил. Таким образом началось их знакомство. Вы видите, что память у меня хорошая…

– Слуга, наученный заранее, – продолжал граф А., – должен был следить за этой женщиной и выяснить необходимые сведения. Женщина, успокоенная благосклонными словами Монжуа, продолжала свой путь к набережной Эколь; она жила на набережной Феррайль. В половине двенадцатого слуга пришел дать отчет в отель Шаролэ, куда отправились все эти дворяне. Женщина, которую встретил барон де Монжуа, звалась Урсулой Рено, а муж ее был оружейным мастером. Чтобы вымолить у Господа выздоровление дочери, восьмимесячного ребенка, отданного кормилице в Венсенн, она ежедневно ходила к обедне. У нее был сын, работавший с отцом.

Урсула Рено в свои тридцать лет слыла самой красивой женщиной во всем квартале; ее прозвали «красоткой-оружейницей с набережной Феррайль».

– Мне кажется, что я еще слышу слова слуги, – сказал Морлиер, – этого малого звали Сен-Клод, и он служил у графа Шаролэ. Это был преумный негодяй, мне хотелось бы найти теперь такого слугу.

– Приближался полдень, – продолжал граф А., – и вы решили выйти, чтобы Шаролэ мог встретить того, у кого он должен был отбить любовницу через неделю.

– Ах да! – воскликнул Морлиер, смеясь. – Дело Шаролэ я могу рассказать, если вы хотите, потому что помню его с мельчайшими подробностями. А если и забуду что-нибудь, мне напомнит Бриссо.

– О! – проговорила Бриссо, жеманясь. – Я была тогда так молода!

– Тебе было восемнадцать лет, моя красавица, а мне двадцать два года. Ах! Как я был любезен, а ты как была хороша! Чудно жилось во времена регентства! Какие веселые ужины, воспоминание об одном из которых вызвал граф!

– Но вернемся к ужину тридцатого января 1725 года, – сказал виконт де Сен-Ле.

– Мы собирались выйти из отеля Шаролэ, – продолжал Морлиер, – когда раздался звонок.

«Господа, – сказал граф де Шаролэ, – может быть, этот визит избавит нас от прогулки». Двенадцать часов пробило в ту минуту, когда в ворота въехал экипаж. «Вернитесь в гостиную, господа», – сказал Шаролэ. «Кого это послал нам случай?» – говорили мы, возвращаясь в гостиную. Как только мы уселись, дверь отворилась и слуга доложил: «Месье де СентФоа».

Услышав имя почтенного финансиста, мы с трудом удержались от смеха. Он вошел, поклонился и, приблизившись к графу де Шаролэ с самым любезным видом, подал ему деньги по векселю, который граф послал ему накануне. Шаролэ поблагодарил его, попросил совета дружелюбным тоном, который очень удивил финансиста.

«Ну, месье Сент-Фоа, – сказал Шаролэ улыбаясь, – вы все еще продолжаете быть благодетелем наших оперных нимф?» – «Увы, монсеньор! Я делал что мог, чтобы угодить этим девицам…» – «И удалось?» – «Не знаю… должен ли я…» – сказал смиренно де Сент-Фоа. – «Какая же раздушенная богиня теперь запрягла вас в свою колесницу?» – усмехнулся Шаролэ. – «Никакая». – «Ба!» – воскликнули мы все с удивлением, потому что ответ финансиста не показался нам смешным. «Ах, значит, ваше сердце свободно? – спросил Шаролэ. – Тем лучше – тяжелее будет касса». «Нельзя сказать, чтобы сердце было свободно», – отвечал Сент-Фоа. – «Если сердце ваше не свободно, значит, оно занято»? – «Признаюсь». – «И опера в этом не участвует?» – «Нет». – «Что же это такое?» – «Необыкновенное происшествие». – И Сент-Фоа откинулся на спинку кресла с видом знатного вельможи. «Расскажите нам!» – закричали со всех сторон. «Ну, господа, я влюблен, страстно влюблен в самую хорошенькую, самую очаровательную и остроумную особу…» – «Чья она жена?» – спросил Шаролэ. «Ничья, – отвечал капиталист, – это дочь Антуана Бриссо, живописца». «А она вас любит?» – «Я думаю». – «И она не сопротивляется вам?» – «Упорно!»

Шаролэ узнал то, что ему нужно было знать. Он отпустил Сент-Фоа, потом, вознамерившись исполнить пожелание, сделанное ему на Новый год, он, не теряя времени, принялся за дело. Ты была чертовски ловка! – продолжал Морлиер, обращаясь к Бриссо. – Какой дебют! Какое вступление в жизнь! Ты провела одновременно и графа де Шаролэ, и капиталиста Сент-Фоа! Да, господа! Эта Бриссо, которую вы видите и к колеснице которой я припрягался, как и многие другие, сделала первые шаги в свете, ловко обманув обоих кавалеров, так что на восьмой день она позвала графа ужинать в отель, который ей подарил Сент-Фоа. За твое здоровье, Бриссо…

– Все произошло так, как вы говорите, – согласился граф А., после некоторого молчания. – Теперь остается закончить приключение барона де Монжуа.

– Оно не так весело, насколько я помню, – сказал Морлиер.

– Гораздо меньше, поэтому я и не углубляюсь в многочисленные подробности. Урсула Рено была женой человека, обожавшего ее и питавшего к ней искреннюю страсть. Они прекрасно жили; у них было двое детей: сын двенадцати лет и восьмимесячная дочь. Эта девочка была отдана кормилице в Венсенн, и каждое воскресенье Урсула навещала ее с мужем.