Рыцарь курятника - Эрнест Капандю

Сказав эти слова, он обернулся назад. Его спутник выходил из передней к парадной двери отеля. Это был мужчина высокого роста, прекрасно сложенный, с благородной осанкой. На вид ему, казалось, было лет тридцать. Физиономия у него была выразительная, подвижная; цвет лица очень смуглый, как у араба; брови очень черные и густые; глаза блестящие, взгляд пронзительный. На нем был костюм из коричневого бархата с темно-зеленым атласным жилетом, без вышивки. При всей простоте и изяществе костюма, его украшали пуговицы и пряжки из бриллиантов необыкновенной величины.

Слуга, ждавший своего господина, бросился к карете и отворил дверцу.

– Садитесь же, мой милый, – сказал молодой щеголь, посторонившись, своему спутнику. Когда оба сели в ка-

рету, слуга с непокрытой головой почтительно ждал приказаний.

– В кабак «Царь Соломон»! – приказал щеголь.

Дверца закрылась, и карета поскакала, увлекаемая парой

великолепных нормандских лошадей. Молчание царило внутри кареты. Вдруг мужчина постарше, севший первым и занимавший правое, почетное место, обернулся к молодому щеголю.

– Хохлатый Петух! – сказал он шепотом, но тоном странно твердым. – Сегодня вечером мы вступим на новый путь!

– Патрон! – отвечал молодой человек. – Вы удостоили меня доверием – я буду его достоин!

– Ты знаешь половину моих тайн.

– А моя преданность всецело принадлежит вам.

– Я верю.

То, что теперь называется ресторанами, называлось в старину кабаками, и среди самых знаменитых в Париже был кабак «Царь Соломон». Тридцать лет за столами его кутили принцы крови, вельможи и буржуа; он занимал весь дом на улице Шостри, на углу улицы Тиршан.

В половине седьмого вечера яркий свет освещал внутренность кабака. В полуподвале размещались лавка, кухня и сад с боскетами. На первом этаже располагались обширные залы для больших обедов; на втором этаже – отдельные номера.

В седьмом номере середину занимал стол, на котором было приготовлены четыре прибора. Два канделябра на камине и два других на столе освещали комнату. Хотя на столе было четыре прибора, в комнате находились только две особы: мужчина и женщина. Женщина, высокая, красивая, нарядная, с бесстыдным взглядом и развязными манерами, была та самая,

которую встречали в обществе Рыцаря Курятника и которую публика называла просто Бриссо. Она сидела у камина в большом кресле и грелась у огня. На камине стояли графин и стакан, оба наполовину наполненные.

Мужчина, сидевший или скорее лежавший в кресле, был высок, худощав; лицо у него было утомленное, губы полные, глаза круглые и маленькие, взгляд хитрый, пресыщенный. На нем был костюм дворянина, когда-то щегольской, но теперь грязный и заношенный. Вытянув одну ногу к огню, а другую положив на стул, он держал в руке стакан, наполненный содержимым одной из трех бутылок, стоявших на столе.

– Ventre-de-biche, Бриссо моего сердца, любовь моих воспоминаний и воспоминание моей любви, – проговорил он. – Ты не ожидала, что будешь сегодня ужинать со мной?

– Действительно, я думала, что ты настолько окружен кредиторами, – отвечала Бриссо, – что не осмелишься и носа высунуть из дома.

– Ошиблась, моя красавица! Кстати, если я тебе говорю «ты», не слишком этим гордись: я имею привычку говорить «ты» всем, с кем ужинаю.

– Тогда ты должен «тыкать» всему Парижу.

– Но если я говорю тебе «ты», то тебе совершенно незачем так же обращаться ко мне. Ведь в моих жилах течет дворянская кровь.

– Да, но, когда к тебе пристают и ты нуждаешься в десяти луидорах, ты согласишься выслушивать от меня что угодно, только бы я дала тебе взаймы.

– А когда тебе нужно проткнуть шпагой кого-нибудь, кто тебя стесняет, разве я не к твоим услугам? Если я тебе даю взаймы мою ловкость и мужество, то ты, кажется, вполне можешь одолжить мне немного деньжат.

– Я только ради этого тебе и одалживаю.

– Зачем же тогда так фамильярничать со мною, обращаться ко мне на «ты»…

– Оставь меня в покое! Если ты еще будешь дразнить меня, я разнесу по всему Парижу, что Вольтер дает тебе пенсию в сто луидоров за то, чтобы ты аплодировал его трагедии.

– Можешь рассказывать, кому хочешь. Вольтер неблагодарный…

– Ах, и он отказал тебе в кредите?

– А, кстати, он мне уже не нужен: я теперь самое счастливое существо во всей Франции и Наварре.

– Каким образом?

– Со вчерашнего дня у меня есть отель, сад, слуги, лошади, экипажи и я к черту послал всех моих кредиторов.

– Где же твой отель, я приеду к тебе с визитом!

– В Тампле[10], у принца Конти. Его высочество просил меня занять комнату в его отеле, что чрезвычайно удобно, потому что Тампль, как жилище принца крови, неприкосновенен и я из моего окна могу орать прокурорам и агентам месье Фейдо все, что захочу, а они не смогут сделать ничего, кроме как кланяться мне, как дворянину дома принца.

– Ты дворянин дома принца Конти?

– Да. Я, Шарль Жак Луи Огюст де Рошель, кавалер де ла Морлиер, родившийся в Гренобле 12 мая 1701 года[11] от благородной и старинной фамилии, имею честь занимать должность в доме принца Конти.

– Должность… какую?

– Человека любезного, приятного и услужливого.

– А! Ты ему нужен, это понятно.

Морлиер опорожнил свой стакан.

– Просто дикая мысль, – продолжала Бриссо, – принцу взять к себе такого человека…

– Молчи! Не забывай, с кем ты говоришь.

– Кто тебя представил принцу?

– Я сам. Представь себе, в настоящее время я нахожусь в дурных отношениях с Вольтером, с начальником полиции, с коллегией клермонтских иезуитов, с моими кредиторами, которые гоняются за мной, как собаки за кабаном. Желая обрести спокойную жизнь, я однажды утром принарядился, надел на шею орден Спасителя[12] и отправился к его высочеству.

– Он тебя принял?

– Очень любезно. Принц завтракал…

– И пригласил тебя?

– Нет, но он выслушал меня. И вот что я ему сказал.

Морлиер встал и принял позу, которую он, вероятно,

принимал, когда говорил это принцу Конти.

– Монсеньор, я пришел предложить вам дело, которое считаю превосходным. В положении принцев есть разные поступки, попытки, розыски, фантазии – словом, потребности, которые нельзя удовлетворять, и действия, которые невозможно предпринимать по своему желанию и по своей воле. Поэтому каждому принцу крови следует иметь возле себя преданного служителя, которого можно было бы использовать в случае надобности, который имел бы имя, приличное звание, но подмоченную репутацию. Этот полезный человек, который все видел, все читал, все знал, все испробовал, который и годится на виселицу, и бывает в хороших домах, у которого есть друзья во всех классах общества, который может совершить как хороший, так и дурной поступок, который не боится ни черта, ни полиции, ни удара шпаги, ни Бастилии, этот человек, единственный в своем роде специалист – я! Я – кавалер де ла Морлиер, я – служивший в мушкетерах, я – имеющий другом Шаролэ, Бульона, Рогана, Монморанси, Тремуйля, я – присутствовавший на ужинах Ларошфуко, Коссе, Креки, Мальи, Бово, Бофретона, Ришелье, я – промотавший отцовское наследство для того, чтобы не иметь с ним хлопот, я, наконец, знающий все, видевший все, делающий все! Поверьте мне, монсеньор, возьмите меня к себе: второго, подобного мне, вы не найдете.