Вождь и призрак - Колин Форбс

— Стойте! — скомандовал полковник.

Спустившись на землю, где творилось Бог знает что, он побежал к Шмидту, и тут танк его помощника подорвался на мине. Большой кусок гусеницы соскочил и упал. Лежавший на боку Шмидт поднял голову.

— Уходите, полковник! Меня подберут санитары…

— Помалкивайте и лежите смирно!

Ягер сгреб Шмидта в охапку и потащил к своему танку. Он уже совсем было добрался до цели, как вдруг почувствовал удар в ногу. Однако полковник не обратил на это внимания и приподнял Шмидта, помогая нагнувшемуся радисту затащить раненого лейтенанта в люк.

— Полковник! Ваша нога! — прокричал радист, перекрывая оглушительный, ни на миг не смолкавший грохот.

— Затащите Шмидта в танк! А я сам залезу. Это приказ…

Брюки на бедре уже намокли от крови, и ногу пронзала острая боль. Над ухом Ягера просвистела еще одна пуля. Опять этот проклятый снайпер! Стиснув зубы, полковник проворно забрался на орудийную башню, влез в люк и задраил его.

— В Волчьем Логове есть шпион, и, черт возьми, я выведу мерзавца на чистую воду, когда выберусь отсюда! — сказал неделю спустя Ягер своему помощнику Шмидту, лежавшему на соседней койке в военном госпитале.

Используя имя фюрера, полковник СС добился, чтобы их обоих отправили в мюнхенский госпиталь. Он специально выбрал это место.

— А почему вы теперь так уверены? — спросил Шмидт.

— Да из-за истории на Курской дуге!

— Ну… мы проиграли битву, но это не значит, что война проиграна!

— Боюсь, дружище, — мрачно проговорил Ягер, — что ничего другого это не означает. Под Курском — поверьте, я не оригинальничаю — произошел исторический перелом. Мы ДОЛЖНЫ БЫЛИ победить, но большевикам каким-то образом удалось узнать наши планы. Я потом высказал свое мнение в присутствии фельдмаршала фон Клюге, и он со мной согласился. Фюрер был прав: в Волчьем Логове затаился крупный советский шпион.

— Но вы все равно ничего не можете с этим поделать, — пожал плечами Шмидт.

Они лежали вдвоем в небольшой палате, и оба быстро поправлялись от полученных ранений. Ягера ранили в правое бедро, пуля прошла всего в нескольких сантиметрах от старой раны, которую он получил в сороковом году, в конце французской кампании.

Доктор предложил списать его после выздоровления по инвалидности. Дескать, Ягер перенес столько лишений, что организм истощен. В ответ Ягер чуть было не уложил на больничную койку самого доктора. Схватив трость, прислоненную к кровати, полковник откинул одеяло и спустил на пол здоровую ногу.

— Вы, может быть, очень хороший врач, но зато никудышний психолог! — прорычал он. — Мне еще предстоит одно дело… особого свойства… И клянусь Господом Богом, я его сделаю!

Ягер грозно взмахнул тростью. Потом стащил с постели забинтованную правую ногу, встал и, опираясь на палку, сердито заковылял вперед. Доктор попятился назад и отступал до тех пор, пока не ткнулся в стену.

— Полковник, вам нужно лежать…

— Мне нужно в «Бурлящий Котел»! Я должен напасть на след, который приведет меня к человеку, чьими стараниями я оказался здесь… к человеку, из-за которого тысячи моих товарищей валяются мертвыми в пыли под Курском, а над ними роятся мухи! Я прошу вас об одном, доктор: поскорее поставьте меня на ноги…

— Я смогу выполнить вашу просьбу, только если вы будете соблюдать постельный режим…

Доктор побелел как полотно, — настолько его перепугал вид разъяренного Ягера. Ухватившись за спинку кровати Шмидта, полковник грозно поднял свою трость.

— Хорошо, но с одним условием. Вы будете каждый день увеличивать мне нагрузки, чтобы я смог поскорее выписаться. Или вам неизвестно, что идет война?..

— У меня к вам та же просьба, — вставил Шмидт. — Вы должны меня выписать тогда же, когда и полковника, день в день…

— Вполне вероятно, так и получится, — осторожно согласился доктор. — Ваша рана на груди хорошо заживает. Вам повезло, что пуля прошла навылет, не задев жизненно важных органов…

Он осекся на полуслове, увидев медсестру, которая застыла как вкопанная и изумленно уставилась на врача и раненых. Она не отличалась особой красотой, но держалась надменно, и Ягер в первый же день, когда его привезли в госпиталь, поставил ее на место.

— У нас очень важное совещание, — заявил Ягер, глядя на нее честным взором. — Не приставайте к нам со своими глупостями.

— К вам посетитель, господин полковник. Какой-то господин Майзель. Он уверяет, что вы его ждете…

— Да, он говорит истинную правду. Пожалуйста, проведите его поскорее сюда…

— Все в порядке, доктор? — спросила медсестра.

— Ему сегодня что-то тоже нездоровится, — сияя от радости воскликнул Ягер. — Видите, как он побледнел? Я предписываю ему покой и, может быть, даже — на короткий период — постельный режим!

— Вы действительно хотели меня видеть, полковник? — спросил Вилли Майзель.

Узколицый, темноволосый гестаповец был одет в синюю морскую форму, подогнанную точно по его фигуре. Он стоял, буравя своими пронзительными глазами попеременно то Ягера, то Шмидта. И при этом даже не удосужился справиться об их здоровье.

— Где, черт возьми, сейчас этот англичанин, подполковник авиации Линдсей? — резко проговорил Ягер.

Вилли Майзель сидел на стуле, придвинув его вплотную к постели полковника, и пил жидкость, которую в госпитале оптимистично называли «кофе». Ягеру постепенно удалось выведать у него, почему он сперва держался так отчужденно. Виноват в этом был Грубер.

Шефа гестапо, до сих пор торчавшего в Вене, буквально свели с ума нескончаемые звонки Мартина Бормана, который то и дело звонил ему из Волчьего Логова. Рейхслейтер мог побеспокоить Грубера в любое время суток, не считаясь ни с чем. Особенно он любил звонить в три часа ночи, так что Грубер уже чувствовал себя одним из своих собственных подследственных, которым намеренно не давали спать в застенках гестапо.

— Он вконец вымотался, — объяснил Майзель. — И когда услышал, что вы хотите повидаться со мной, принялся ругать вас на чем свет стоит. Он испугался, что я передам вам какую-нибудь информацию…

— Почему?

Ягер был заинтригован. Творилось что-то странное. Майзель, человек хитрый и умный, похоже, был рад отлучиться из штаба гестапо. И поговорить с кем-нибудь посторонним…

— По-моему, Борман срывает на Грубере зло и собирается сделать его козлом отпущения…

— Козлом отпущения? Но за что?

— За то, что никто не может поймать Линдсея. Борман просто леденеет от ужаса при мысли, что англичанин может добраться до Лондона. Йодль и Кейтель тоже. Они — каждый в отдельности — звонили Груберу и говорили с ним об одном и том же. Мне это кажется странным.

— А в чем дело? Как, по-вашему? — спросил Ягер.

— Наверное, фюрер хочет снова увидеться с Линдсеем. Очевидно, после Курска. Ходят упорные слухи, что Гитлер отчаянно ищет союза с Черчиллем…

— Вы полагаете, что чем больше людей охотится за Линдсеем, тем больше шансов его обнаружить? — вмешался Шмидт.

Ягер мысленно улыбнулся. В невинном с виду вопросе Шмидта таилась ловушка, и Майзель в нее угодил. Этот вопрос открывал Шмидту и Ягеру зеленую улицу для участия в поисках беглеца.

— Да, я думаю, это так, — согласился Майзель.

— А когда именно и где в последний раз видели Линдсея? — поинтересовался Ягер.

— Да вообще-то нигде… Я имею в виду, с той ночи, когда я говорил с вами из Марибора. Правда, наши люди на Балканах до сих пор передают какие-то сплетни. Якобы блондинка и Линдсей курсируют с партизанским отрядом… возможно, с тем самым, что совершил нападение на поезд, не позволив ему доехать до Загреба. И как ни странно, говорят, майор Гартман, из абвера, жив и тоже находится с ними. Во всяком случае, мы точно знаем, что он был на том поезде…

— Гартман?! — Ягер выпрямился. — Значит, умный мерзавец уцелел? А более подробных описаний блондинки не поступало?

— Ну, только сообщалось, что ей под тридцать, что она очень хороша собой и якобы носит имя Пако. Очевидно, это кличка. Еще, похоже, она пользуется большим уважением партизанского командира. А недавно мы услыхали, что в Югославии приземлилась целая военная миссия союзников; вроде бы они прилетели из Туниса. На Балканах вечно какие-то сюрпризы…

После ухода Вилли Майзеля Ягер какое-то время сидел молча. Зная характер шефа, Шмидт предпочел не лезть к нему с разговорами. Наконец Ягер принял решение. Откинув одеяло, он потянулся к трости, слез с кровати и начал расхаживать из угла в угол.

— Англичане храбро сражались при Дюнкерке. Вы помните, мы никак не могли тогда прорваться, Шмидт? Фюрер прав, надо заключить с ними союз. Зря он позволил этому жирному дебилу Герингу устроить бомбардировку Лондона. Если русские победят, они еще не одно поколение будут угрожать западному миру…