Литература и фольклорная традиция, Вопросы поэтики - Д Медриш

(Что шире синего моря?

-Шире синего моря небо).

(Milosevic V. Bosanske narodne pjesme. Knj. 3, N 64).

144 Ср. с аналогичной сценой в болгарской песне про Станкевича Дуку (для наглядности сравнения строки даются в русском переводе А. Потебни):

Разыгралось соленое море:

Сильный ветер с четырех сторон (всех)...

....................................

Разыгралось соленое море...

.......................................

Еще пуще море разыгралось...

(см.: Потебня А. А. Объяснения малорусских и сродных народных песен. II Колядки и щедровки. .Варшава, :1887, с. 306).

145 В повествовательном фольклоре реальность видения абсолютна. Только по недоразумению два человека могут одно и то же увидеть по-разному - это уже сюжет для анекдота. Таков, например, чешский народный анекдот о двух свидетелях, один из которых рьяно утверждал, что украденная корова - белая, другой - столь же убежденно доказывал, что бурая. Оказалось, один из свидетелей видел пеструю корову спереди, другой - сзади (Stanovsky V. Na strile. Uvahy, anekdofy, dia-gramy, zarikadia, recepty, citaty a tradicni pohadce lidove a take trochu о pohadce moderni. Praha, 1968, s. 17).

146 См.: Акинин В. П. Изменение и устойчивость традиционного языкового стиля и образности в былинах. -В кн.: Русский фольклор. Л., 11974, т. XIV, с. 17-18.

147 Стихи предоставляют автору значительно большую свободу в отношении к "чужим" речевым нормам, чем проза: "И о чужом поэт говорит на своем языке" (Бахтин М. Слово в поэзии и прозе. - Вопросы литературы, 1972, No 6, с. 75). Знаменательно, что и чешская литературная сказка начинала со стиха (Лангер, Эрбен, Яблонский), и только с приходом Вожены Немцовой перешла к прозе (См.: Dvorzak К,, a Vo-dicka F. Velenovati folkloru do obrozenske literatury. Ceska literatu-ra, 1955, N 4, s. 330).

Стихотворная форма пушкинской сказки одновременно и маскирует, и мотивирует переключение повествования в иную систему: в стихотворном тексте отклонения от "нормы" прозаического источника воспринимаются как неизбежные и естественные, ибо различие между прозаическим и стихотворным изложением существует и в пределах самого фольклора. Следует также учитывать, что в литературе стихи, в отличие от прозы, являются потенциально-устной речью ("звучат"); однако совпадение между литературой и фольклором и в этой части кажущееся, это внешне сходные элементы разных повествовательных структур.

Стихотворное изложение сказочного сюжета оказывалось как бы на скрещивании двух жанров-фольклорной сказки и литературной поэмы. Это, между прочим, открывало возможность такого изображения волшебного мира, при котором он, оставаясь сказочным, поддерживает местами скрытый, а порою и явный контакт с современностью - через рассказчика-поэта. Такая позиция повествователя позволяла о многом говорить шутя, и в пушкинских сказках мы можем проследить весь смеховой спектр, .одним своим краем - мягкой улыбкой - обращенный вовнутрь сказки, другим - едкой насмешкой - вне ее.

Стихотворная форма не только помогла сказке естественно войти в поэзию благодаря ей подготовлено и создание поэмы, в подтексте которой будет присутствовать сказка,-"Медного всадника" (сказочные аллюзии и реминисценции в "Медном всаднике" анализируются в гл. III).

148 Русские народные сказки Урала. / Редакторы-составители П. Галкин, М. Китайник, Н. Куштум. Свердловск, L969i, с. 182.

149 См.: Погодин, А. Л. Космические легенды балтийских народов. - Живая старина, 189|5, вып. III и IV, отд. II, с. 431, 433.

150 Севернорусские сказки в зап. А. И. Никифорова. М.-Л., 1961, с. 128.

151 Надо отдать должное проницательности Глиньского. В то время как в польском фольклоре (то же и в гриммовском варианте) сюжет известен поя "бинарным" названием "Рыбак я его жена", а Пушкин, верный себе, следуя как ;будто традиция ("бинарность" сохранена!), своим заглавием намекает на отмеченные выше переакцентировки в сюжете, Глиньский дает пушкинскому сюжету несколько громоздкое и прямолинейное,, но отражающее своеобразие именно этого литературного произведения "тройственное" заглавие: "Сказка о старике, старушке и золотой рыбке".

152 Bajarz polsld, s. 72.

153 Тамбовский фольклор. Труды Московск. ин-та философия и литературы им. Н. Г. Чернышевского, кафедра фольклора. 1941, No 11, с. 99.

154 Там же, с. 313,

155 Вопрос об источниках ряда других записей не может быть решен с той прямотой, которую находим у В. Н. Морохина: "Итак. в пересказе неграмотной, а следовательно, никогда не читавшей книг исполнительницы..." - Подобная робинзонада при решении проблем фольклоризма явно неуместна: исполнительница могла слышать Пушкина в чужом чтении, в исполнении домашних, прежде всего школьников, по радио и т. д. (запись 1067 года!). И потому мы не можем принять вывод фольклориста: "Носителями сказок, близких записям Пушкина, являются преимущественно малограмотные или совсем неграмотные люди старшего поколения, что, безусловно, исключает предположение о письменных .источниках записанных в ходе экспедиции фольклорных текстов" (Морохин В. Н. Пушкинские сказочные сюжеты в современном бытовании. - В кн.: Болдинские чтения. Горький, 1976"c.il54).

156 Сказки Филиппа Павловича Господарева. Запись текста,, вступит. статья, примеч. Н. В. Новикова. Петрозаводск, 1941, с. 352, No 23.-В комментариях текст характеризуется как "пересказ пушкинской сказки".

157 рукописный отдел Института русской литературы. Колл. 78, п. .13, No ,28.

158 Сказки и предания Северного края. / Запись, .вступит, статья и комментарии И. В. Карнауховой. М.-Л., 1934, No 107.

159 Чернышев В. И. Сказки и сказочники "Пушкинского .уголка". - В кн.: Сказочная комиссия в 1,9й7 г./Обзор работ под ред. предс, комиссии акад. С. Ф. Ольденбурга. Л., 11928, с. 16.

160 Чернышев В. И. Сказки и легенды пушкинских мест. М.-Л., ilQBO, No 21 (серия "Литературные памятники").

161 Аналогичное построение - в карельской сказке: "Hy, иди, старик, домой! Идет старик домой..." (Карельские народные сказки. М.-Л., 19ЙЗ, No4.1).

162 Автор интересного исследования об этой пушкинской сказке Е. И. Токарева, видимо, все-таки, чрезмерно категорична, когда, характеризуя средства художественной выразительности, утверждает, что "Пушкин пользуется только теми из них, которые хорошо знакомы народной сказке...". (Токарева Е. И. Народные варианты "Сказки о рыбаке и рыбке" А. С. Пушкина. - В кн.: Вопросы жанров русского фольклора. М., 1972, с. 115).

163 Даже в 1,936 году в комментарии к переизданию сказок А. Н. Афанасьева, написанном Н. П. Андреевым при участии М. К. Азадовского, читаем: "Близкий к изложению Пушкина вариант записан также в Белоруссии"-при этом дается ссылка на третье издание сборника Глиньского. Исследователя еще верят в то, что текст сказки Глиньским записав в Белоруссии, тогда как в действительности он описан у Пушкина.

164 См.: Polivka J. Lidove povidky slovanske. Praha, 1929, t. 1, s. 4-5.

165 Krzyzanowski J. Polska.bajka ludowa w ukladzie systematycznum, 2, s. 120.

166 Krzyzanowski J. "Bajarz polski" Glinskiego i jego zrodia literackie. In: Paralele, s. 506.

167 Волков А. Р. "Сказка о рыбаке и рыбке" А. С. Пушкина и сказка А. Ю. Глиньского "О staruszku i staruszce i о ziotej rybce". - В кн.: Учен. зап. Черновицкого ун-та, 1958, т. XXX, серия филологических наук, вып. 6, с. 131.

168 См.: Лупанова И. П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX века, с. 165.

169 Непомнящий В. К творческой эволюции Пушкина в 30-е годы. - Вопросы литературы, 1873, No 11, с. 144.

170 "У Ирвинг" волшебные талисманы не разговаривают (медный петух, медный всадник). У Пушкина золотой петушок .иронизирует над царем" [Ахматова А. Последняя сказка Пушкина.-В кн.: Ахматова А. Избранное. М., 1Q74, с. 504).

171 См.: Благой Д. Мастерство Пушкина. М., 1955, с. 1|13, 265.

172 Это объясняется, по-видимому, тем, что сказка как жанр .сложилась еще до появления причитаний.

173 Кошанский Г. В. Паралингвистика. М., 1:974, с. 21.

174 У Ирвинга владыка, разделив участь своего царства, гибнет оттого, что нападают враги, - сюжетный ход, обычный в преданиях подобного рода. Заметим попутно, что у "Сказки о золотом петушке", помимо твердо установленной Анной Ахматовой повести Ирвинга, были, .возможно, еще и другие источники. Назовем изданное в 1828 году "Предречение о падении Турецкой империи, возвещенное султану Амурату Аравийским звездословом Муста Эддыном, с присовокуплением к сему любопытного предсказания стошестилетнего швейцарского старца Мартына Задека о взятии Константинополя, столицы Турецкой Империи, и о пророчестве, найденном на гробе Константина Великого на, греческом языке, с преложением оного на российский я с прибавлением предречения о том же предмете славного Иакова Спона". Звездослов предостерегал султана, что его нападения на русские земли повлекут за собой крах его империи; когда же султан пренебрег предупреждением и предсказанное стало сбываться, звездослова убили" а "его же вертоград, столп и вся орудия Султан повеле разорита и со-крушити" (Предречение..., М., 1828, с. 14). Этими словами собственно "Предречение" и заканчивается. На странице 42 содержится справка: "Сие Предречение напечатано при стихах, поднесенных Императрице Анне 28 января 11737 года". Возможно, издание это было Пушкину известно. Во всяком случае, легенда, рассказанная американским писателем, не была ни единственной, ни исключительной в своем роде.