Коромысло Дьявола - Иван Катавасов

Посматривая на шедевр, Филипп лениво плескался на спине, на животе в мелком месте, когда к нему игривой нимфой-наядой плюхнулась Ника… И хвать за шею! Оседлала голышом, как нереида дельфина, и приказала возить ее туда и обратно:

— Шесть раз, неофит, от бортика до бортика… Из конца в конец!..

Ногами шибче работай, разгильдяй. Тебе полезно лишние калории сжечь и ягодичные мышцы не мешало бы в плавании укрепить.

— Удобно ли вам сидеть, мадмуазель Ника?

— Ишь, о чем размечтался, растленный типус! Я — барышня скромная. Из серебряного века, чтоб ты знал. Меня только в дамском седле учили на лошади скакать… Тереться о тебя п… не собираюсь, конь водяной.

— Могла бы и помягче сказать, барышня из серебряного века.

— Перебьешься. Не про твою честь мой клитор и прочая гинекология, Филька. Темп давай, лодырь!

Вконец загоняв своего водяного конька, Вероника привольно раскинулась отдохнуть в шезлонге.

«Божественное зрелище!»

В восхищении, глядя на нее, Филиппа вдруг страстно потянуло прикоснуться, погладить, потрогать… ее бронзовую копию. Но ввиду неприкасаемого оригинала это было бы неприличным жестом. Посему он не нашел ничего лучшего, как спросить:

— Ника, а почему бы тебе не стать скульптором в миру? У тебя ж истинный талант…

— А я им и была одно время. Не по мне это, Филька. К тому же артистическая и богемная жизнь не очень-то способствует аноптическому образу жизни — мелкопакостной природной магии в окружении до черта, вся издергалась в коромысло диавольско. Ушла в тряпочный и модельный бизнес, там спокойнее.

Потом поднялась до уровня орденского арматора, но в деловом мире осталась. В нем я никто и звать меня никак, то бишь Ника Триконич — женщина без возраста, но с умом.

В бизнесе умных баб навалом, встречаются и вроде меня, бывшие модельки типа молодой женушки твоего крутого олигарха синьора-мафиозо Рульникова. Сам знаешь, хоть он ее изваял, поднял, она его круче.

— Эт-то точно. Произведение искусства. Operam superabat materia…

— Ого! Наш неофит за латынь и за ум взялся. Классику Овидия уже перелицовывает. Только поясни: где материя выше исполнения, у меня или у твоего олигарха? Кого из нас ты имеешь в виду, искусствовед?

— Вас, конечно, наша божественная Вероника Афанасьевна, и ваш дивный образ в этой бронзе.

— Вы низкий льстец, сударь. Но ты прав, Филька, яко младенец, истину глаголющий.

Чтоб ты знал! Я, когда ее обрабатывала, шлифовала, полировала тут ей всякую сись-пись, чуть в самое себя не влюбилась. Пускай ни к лесбиянству, ни к нарциссизму с фетишизмом сроду не привержена и не подвержена. Не так меня воспитали, сударь мой.

Не то что ваше испорченное поколение. Моя секулярная горничная-лесбушка и садовник-фетишист на пару этому дивному образу, понимай, мне самой всякий Божий день буфера, п…ду и все остальное до зеркального бронзового блеска пид…т, х…т, извращенцы…

Вероника назвала вещи своими несколько грубоватыми именами, и глагольчики ей на язычок уж очень жаргонно подвернулись. Но Филиппа это ничуть не покоробило. Богине оно простительно и позволительно. Будь она в сверкающей недвижимой бронзе или во плоти с подрагивающими напряженными сосками…

«Ох соблазн… Как это она давеча сказала: видит око… да х… битому неймется…»

— Вон в том шкафчике, Филька, выберешь халат подлиннее. Пошли к обеду переодеваться.

— Когда б я так пробежался?

— Тогда я те погремушки-мудяшки оборву. У меня по парку и в доме голые нудисты не шастают, милок.

— Понял. Верю. Одеваюсь…

За обедом трем очень важным персонам никто не мешал доверительно общаться. К тому времени прислуга из субалтернов, кроме классифицированного охранника-кинолога, укатила на выходные в город.

— …Мой дом — моя крепость. Сейчас лишь на вас доступ настроен, мои почтеннейшие гости. Почти как в убежище…

— А в асилуме можно гостей принимать?

— Никак нет, рыцарь Филипп. Он ваш и только ваш.

Правда, иногда встречаются асилумы на двоих-троих, но это лишь в тех редких случаях, когда рыцари сравнительно продолжительное время работают в одной команде миссионеров. Или же в ритуале приобщены к особому командному тандему.

— Скажите, мой друг, — поддержал разговор за обедом и продолжил наставлять неофита прецептор Павел, — сколько раз на этой седмице вы заходили в убежище, Филипп Олегыч?

— Один раз, Пал Семеныч.

— Настоятельно рекомендую бывать там почаще. Хоть на несколько минут. Ему, должно быть, без вас скучно и грустно…

— Да и ретрибутивность тебе не повредило бы впрок снять. Или боишься опять в нелинейность угодить? — риторически добавила Вероника Афанасьевна.

Напрасно. Такие фокусы с пространством-временем не то что раз на раз не приходятся, они, как правило, довольно редки. У большинства харизматиков один-два случая на тысячу посещений, по анналам гильдии арматоров.

— А как это впрок снять ретрибутивность?

— Это если твое сверхразумное убежище удостоит тебя, дорогой наш Фил Алегыч, полномасштабным видением. А пропо, ничего у тебя такого визионерского, исторического на этой неделе, случаем, не было?

— Было бы, рассказал, как договаривались. Или вы мне не доверяете?

— Прошу покорно простить меня, рыцарь-неофит Филипп. Мой вопрос риторичен, неприличен, а мои арматорские замашки мало отвечают требованиям хороших манер. Извините, пожалуйста.

— Боже мой, Вероника Афанасьевна! Я нисколько на вас не в обиде. Но давайте вернемся к видениям в асилуме.

— Тут все элементарно, а бывает абсолютно непостижимо, рыцарь Филипп. Приходишь, удобно устраиваешься на ложе, для тебя заботливо приготовленном, и через три-четыре секунды ты в ясном уме и трезвой памяти вспоминаешь, чего и как с тобой произошло Бог знает где и когда.

Порой время и место удается определить, но чаще всего нет.

У меня, например, час от часу случаются видения о фантастическом будущем, где я ни бельмеса не понимаю в их технологиях. Очень редко мне удавалось вытащить из видения в асилуме что-либо полезное и применимое в нашем пространстве-времени.

— Согласно одной из гипотез, коллега, предполагается, убежища с нами пытаются общаться с помощью видений, своего рода форма контакта, — дополнил арматора наставник Филиппа.

— А то, что мой асилум предугадывает мои мысли, разве не контакт, Пал Семеныч?

— Увы, мой друг, к вашим действительным мыслям данный феномен не имеет никакого отношения. Это обычнейшая эмпатия, наподобие той, какую мы время от времени наблюдаем у наших домашних питомцев: собак, кошек, волнистых попугайчиков…