Три запрета Мейвин (СИ) - Марина Дементьева

отдано тепла и света, что втуне растворятся в пустоте, тогда как я могла бы обогреть тебя в стуже вечной зимы и озарить твой путь. Как много ласки перегорело во мне напрасно, и руки не раскрылись для объятий, и на губах нецелованных остывал пепел несбывшейся любви; сколько ночей обратилось цепью холодной пустоты, когда могли бы свиться в огненное ожерелье… Так случилось, что великое счастье вошло в мою судьбу, но я разминулась с ним, проведя по краю своей жизни. Королева Мейв в гордыне своей и жестокости не умела ответить на дарованную ей любовь и разменяла великий дар на низменные страсти. Мейвин осудили расплачиваться за слепоту золотой королевы, желать любви и не сметь превозмочь запреты.

Уплывая во тьму невозврата, тихо прошу:

— Забери меня с собою… устала…

Яблоневый остров

Мы приходим в этот мир слабыми и беспомощными. Умирая, на недолгий срок вновь превращаемся в младенцев. Когда я родилась, Орнат положила меня матушке на грудь, и она нежно обняла свое дитя. И вот жизнь моя уж вся вытекла кровавым ручейком, держится в одной-единственной, готовой сорваться капле, и в объятьях, бережней материнских, меня уносят за пределы мира людей. Сознание уплывает; усталую душу привораживает, не отпуская, то ли песня, то ли колыбельная, то ли колдовской наговор. И переставая быть, слышу голос, что тихо поёт мне о дивном острове, скрытом волшебными туманами, о стеклянной ладье, что провезёт нас дорогой чар. Песня удерживает сознание, и я почти чувствую паутинное касание тумана, и плавный бег ладьи по хрустальному зеркалу вод. Льётся дале колдовской напев, и я слышу перезвон серебряных ветвей, и пьяный аромат волшебных яблонь, что вечно цветут и плодоносят…

Поднимаю ресницы и вижу, как рассеиваются навороженные туманы, что скрыли путь к Острову Яблонь, кипенно-белому, дивно-прекрасному, вечноцветущему. Стеклянная ладья, без паруса и вёсел, сверкающе-прозрачная в мягком свете, плавно причалила к благословенной земле, что укрыта благоуханным покровом белых лепестков. Тонкие ветви белого серебра склоняются над нами, осыпая нежнейшим кружевом, блистают золото-хрустальные налитые плоды. Дорога вьётся в сверкающую даль, целительный воздух легче вливается в грудь, сила Той Стороны, что разлита здесь так щедро, утишает боль.

— Благодарю… — шепчу. Полупрозрачный лепесток спархивает с ветви, кружится в хрустальном воздухе, нежно касается щеки. — Мне будет легко умереть здесь…

Я стою на пороге небытия, но и теперь чарует меня дивная прелесть Острова Блаженства, Самайн же точно и не видит её. Остров Яблонь кажется ему не милее осенней топи. Лицо его бледно и строго, словно перед битвой.

— На Острове Яблонь мы не за тем, чтоб ты умерла, мы здесь ради того, чтоб ты жила, — отвечает Самайн.

Жить? Мыслимо ли это? Но сил на вопрос уже не осталось. Магия Той Стороны замедлила падение последней капли, но вот она уже срывается… летит…

— Великая мать, я вновь пришел за твоей помощью.

Узорные врата ветвей размыкаются, и навстречу нам выходит женщина в белых одеждах. Красота её такова, что не может принадлежать ни смертной, ни сидхе. Лишь богине.

— Дважды ты просишь у меня и дважды за неё. — Дивный её голос не только звучит, он проницает всё существо, наполняя дурманящим ликованием, оставляя тоску по чему-то неведомому, несбыточному. Бригид не упрекает, не усмехается, она равна со всеми, и все равны перед ней.

Голос Самайна обретает силу, коей немыслимо было не подчиниться, хоть даже и не мне были сказаны слова:

— Тебе ничто не будет стоить это, а я отплачу вечной благодарностью! Видишь: она умирает! Не для того я прошел весь этот путь, чтоб потерять её, когда остался последний шаг! Бригид!..

Богиня отступила на шаг, и светлое чело ее омрачилось думой. Облик ее чаровал без магии. Сомнение Бригид вскоре разрешилось, она согласно кивнула.

— Следуй за мной, князь, — молвила и пошла, указывая путь, невесомая, вечно юная… вечная. Косы несколько раз обвиты вокруг головы, многажды подогнуты в кольца, но так они длинны, что концы их достигают пят.

Перед Бригид расплетаются ветви и клонятся, свиваясь в свод долгих врат. Там, где ступает богиня, поднимаются цветы и травы, какие мне и видеть не доводилось. Птицы в радужных опереньях перепархивают ближе, и звери без страха и злобы подходят к нам, и те, что в мире людском поделили участи хищника и добычи, примирились в дивном краю. Веки мои смежаются, но некая сила, бережная и властная, замыкает во мне жизнь.

Наконец, ход приводит нас к озеру, что красотой подобно было хрустальному зеркалу в оправе старой меди и хризолита. Свет, что исходил не от солнца, не от луны и звезд, преломлялся в воде, чистой, как слеза, золотил травы, в изобилии оплетшие берега озера, пронизавшие воду, поднимаясь со дна.

— Источник Слане… — прошептал Самайн, не сводя глаз с одного из величайших чудес Туата де Даннан, что помогло им в битве с Фир Болг.

— Верю — ты знаешь, что делаешь, князь, — произнесла Бригид перед тем, как раствориться в сиянии. — Я вижу её, но не узна`ю; там, где была ненависть, теперь любовь, там, где была тьма, теперь покой. Прежде я не верила, считала твою надежду слепой, напрасной… теперь я радуюсь своей ошибке. Века я не видела такой любви. Следуй и впредь своему предназначению, и пусть та, ради которой ты избрал его, поддержит тебя на нелёгком пути. Впусти счастье в душу, иной благодарности я не испрошу с тебя.

И светлый лик богини озарился улыбкой, став ещё прекрасней, хоть это, казалось, было невозможно.

— Я вечный твой слуга, великая богиня…

Самайн принёс меня на берег волшебного источника, где росли триста шестьдесят пять трав, дарованных Миахом, сыном Диан Кехта для исцеления.

— Закрой глаза и ничего не бойся. — Самайн опустился на колени перед источником.