Мир «Искателя», 1998 № 03 - Борис Воробьев

— Поезжай тихонечко и остановись на повороте. Дом Юдоры — вон та бело-синяя мерзость справа — сказал я, а когда машина тронулась, быстро ввел Полу в курс дела. — Мне представляется, она хочет с кем-то связаться, — заключил я. — Я могу и ошибиться, но все же считаю, что пару часиков за ней следует понаблюдать. Единственная возможность для нас наблюдать за домом, не привлекая к себе внимания соседей, — это разыграть влюбленную парочку. Такое здесь запросто поймут.

— Жаль, что тебе пришлось остановить свой выбор на мне, — холодно сказала Пола.

— Ну, не мог же я пригласить Кермана, — несколько задетый, ответил я. — Позволь сказать тебе, что некоторые девушки с радостью бы ухватились за такую возможность.

— У некоторых девушек странные вкусы, — сказала она, останавливаясь на повороте. — Здесь?

— Да. А теперь, ради Христа, расслабься. Тебе вроде как полагается получать от этого удовольствие. — Я обнял ее за шею, она прижалась ко мне и задумчиво уставилась вдоль дороги на хижину. С таким же успехом я мог бы обнимать манекен. — Ты не могла бы проявить хоть какие-то чувства? — И я попытался укусить ее за ушко.

— Возможно, это и действует на других твоих подружек, — ледяным голосом сказала она, отстраняясь от меня, — но только не на меня. Открой «бардачок», там виски и пара сандвичей. Все будет тебе занятие.

Я снял руку с ее шеи и полез в «бардачок».

— Ты такая предусмотрительная, — сказал я, принимаясь жевать. — Это единственное в мире, что не даст мне зацеловать тебя.

— А почему же, ты думаешь, я прихватила это с собой?

Я уминал уже второй сандвич, когда по дороге с ревом пронесся оливково-зеленый «додж». Я сразу же понял, что это тот самый оливково-зеленый лимузин и что ведет его тот же самый громила-головорез.

Я опустился на сиденье пониже, чтобы меня не было видно.

— Тот самый тип, что следил за мной, — бросил я Поле. — Поглядывай, куда он поедет.

— Он остановился у дома Юдоры и выходит из машины, — сказала мне Пола.

Я осторожно приподнял голову, пока мои глаза не оказались вровень с ветровым стеклом. «Додж», как и сказала Пола, остановился у бело-синей хижины. Громила вылез и с такой силой хлопнул дверцей, что машина чуть не перевернулась набок, потом затопал по дорожке к парадной. Он не постучал, а просто повернул ручку и вошел: мужчина, который спешит.

— А это, ясноглазка, называется догадка, — сказал я Поле. — Я думал, она либо выйдет, либо позвонит по телефону. Ну, она позвонила. Громила прибыл держать совет. Безусловно, все говорит о том, что я обнаружил свои намерения. Теперь произойдет нечто интересное.

— Что ты будешь делать, когда он уедет?

— Зайду к ней и скажу, что не сумел раздобыть пять сотен. А потом посмотрим, как она сыграет.

Я доел сандвич и как раз принялся за виски, когда входная дверь хижины отворилась, и громила вышел. Судя по часам на приборной панели, он пробыл внутри дома одиннадцать с половиной минут. Он поглядел по сторонам, покосился на запаркованную машину Полы, но был слишком далеко, чтобы разглядеть, кто сидит в ней, вальяжно прошел по дорожке, перемахнул через калитку, влез в лимузин и спокойно уехал.

— Ну, пробыл он там недолго, — сказал я. — Если бы все вели свои дела так же быстро, работы выполнялось бы гораздо больше. Ну, золотко, мы можем и нанести визит. По крайней мере можешь подвезти меня, а сама подождать в машине. Мне бы хотелось, чтобы она нервничала.

Пола завела машину и подъехала к калитке сине-белой хижины. Я вылез.

— Возможно, ты услышишь крики, — сказал я. — А возможно, и не услышишь. Если все же услышишь, ничего особенного не думай. Считай, что просто я произвел на Юдору впечатление.

— Надеюсь, она стукнет тебя по голове утюгом.

— Возможно, Она непредсказуемая женщина. Мне такие нравятся.

Я перелез через калитку и прошел по дорожке к парадной. Постучал и подождал, тихонько насвистывая себе под нос. Дом притих, как мышка, наблюдающая за кошкой.

Я постучал снова, вспомнил, как громила посмотрел по сторонам, и это его действие показалось мне вдруг зловещим. Я тронул дверь, но она оказалась запертой. Теперь настала моя очередь посмотреть в оба конца дороги. Кроме Полы с машиной, она была пустынна, как лицо старика, у которого кончился табак, а денег нет. Я поднял молоток и стукнул им три раза, произведя довольно большой шум. Пола, неодобрительно нахмурившись, выглянула из окна машины.

Я подождал, однако и на этот раз ничего не последовало. Мышка по-прежнему наблюдала за кошкой. В доме царила тишина.

— Поезжай на Бич-роуд, — велел я Поле. — Жди меня там.

Она завела двигатель и, даже не взглянув на меня, отъехала. Вот что мне очень импонирует в Поле. Она моментально чувствует экстремальную ситуацию и повинуется приказам без лишних вопросов.

И снова я посмотрел в оба конца дороги, гадая, а не подглядывает ли кто за мной из-за занавесок других домов в пределах видимости. Без этого риска было не обойтись. Я обошел дом сзади. Дверь с черного хода была открытой, и я, проникнув в дом, заглянул в маленькую кухню, какую ожидаешь найти у такой девушки, как Юдора Дрю. Посуду она, вероятно, мыла раз в месяц. Повсюду — в раковине, на столе, на стульях и на полу — стояли грязные кастрюли, тарелки и стаканы. Мусорное ведро до отказа было набито бутылками из-под джина и виски. Из раковины мне мерзко улыбалась сковорода, полная подгоревшего жира и зеленых мух. В воздухе висел тонко смешанный запах гнили, грязи и прокисшего молока. Я бы не хотел так жить, но ведь у каждого свой вкус.

Пройдя кухню, я открыл дверь и оказался в небольшом неприбранном холле, куда выходили две двери, — очевидно, из гостиной и столовой. Мягко ступая, подошел к правой от меня двери и, заглянув в комнату, снова увидел пыль, грязь, беспорядок. Юдоры там не оказалось, как не оказалось ее и в столовой. Оставались верхние комнаты. Я тихонько поднялся по лестнице, гадая, уж не принимает ли она ванну, и по этой причине и не ответила на мой звонок, но решил, что это маловероятно. Она была не из тех, кто вдруг решит принять ванну.

Нашел я ее в первой же спальне — громила потрудился на славу. Широко раскинув ноги, она лежала поперек смятой кровати. Блузка была сорвана со спины, на шее затянут сине-красный шарф — вероятно, ее же. Глаза с ненавистью смотрели с посиневшего до черноты лица, язык лежал в небольшой лужице пены. Зрелище было не из приятных, да и умерла она тяжелой смертью.

Я отвел от нее взгляд и осмотрел комнату. Ничего не потревожено. Она была такая же неряшливая и пыльная, как и другие комнаты, и отдавала застоявшимися духами.