Неизвестный Байконур. Сборник воспоминаний ветеранов Байконура - Владимир Порошков

Первые две недели работы над спектаклем мы не могли провести даже обыкновенной читки текста: на репетиции стоял сплошной хохот. Отсмеявшись, мы вытирали слезы и принимались за работу. Эта пьеса настолько захватила нас, что работалось удивительно легко, репетиции затягивались далеко за полночь, прямо на ходу рождались остроумные актерско-режиссерские находки. Например, Саша Ильченко, игравший чернокожего слугу Тома, сначала изо всех сил старался скрыть свой невероятно «гэкающий» малороссийский акцент, а потом плюнул да еще и обыгрывать его стал: убирая со стола на поднос недопитые бутылки, он бормотал себе под нос: «Та хиба ж у нас так на ридной Алабамщине горылку пьють?» А рожа черная, как хромовый сапог! Ну — в зале сплошная «ржа»!

Или вечно полупьяный адвокат миллионерши Ник Шнапс. Когда разорившийся английский дядюшка мистер Падлер (!) пытается выведать у адвоката секреты американской тетушки, Шнапс вместо ответа вытягивает из кармана бутылочку с виски и невозмутимо делает глоток. Падлер с раздражением выхватывает эту бутылочку из рук пьяницы и сует себе в карман. Шнапс спокойно достает из другого кармана уже фляжечку с бренди и снова пьет. И эту фляжечку постигает та же участь. Наконец из третьего кармана извлекается невесть как попавший туда стакан, доверху наполненный водкой! Пока изумленный мистер Падлер пытается хоть что-то сообразить. Шнапс одним духом осушает этот стакан, и все дальнейшие расспросы становятся бесполезными.

В конце февраля 1964 г. спектакль был готов, и премьера прошла с оглушительным успехом. Зрители падали с кресел от хохота, стоны и визги стояли в зале, и нам приходилось делать длинные паузы, чтобы не потерялась ни одна реплика. В одном только Доме офицеров мы дали не менее десяти спектаклей, а потом объехали почти все солдатские клубы на дальних площадках. И везде результат был один и тот же. Даже политотдел великодушно смирился с «неактуальной тематикой» «Погони за счастьем». Всего было сыграно более двадцати спектаклей.

Целый год мы купались в лучах провинциальной славы, и нам тихо завидовали конкуренты.

А тут вдруг в начале 1965 г. было объявлено о подготовке и проведении Всеармейского фестиваля творчества воинов, посвященного, если не ошибаюсь, 20-летию Победы. Из Москвы приехала авторитетная комиссия, начала просмотр и отбор «творческих воинов». Смотрела она и спектакли двух наших коллективов — шароновского и корниловского. И тут нас ждал первый удар по самолюбию: вдоволь нахохотавшись, глядючи «Погоню за счастьем», комиссия, однако, решила, что пьеса не может участвовать в конкурсе из-за полного отсутствия в оной воинской тематики. Ну, разве что был там среди персонажей некий капитан флота Жак Бонэ, которого играл Володя Корнеев, тоже капитан, но авторы, к сожалению, не указали, в каком флоте служил этот морячок — в военном или торговом. Все равно ведь — в капиталистическом! Ну, а капитанские погоны ракетчика Корнеева — увы! — в расчет не принимались!

Зато «шароновцы», наши заклятые друзья по сцене, приготовили «забойный» спектакль, драму «Годы странствий», из которой воинская тематика прямо лилась через край.

Мы приуныли, но ненадолго: уже в феврале 1965 г. мы начали готовить к постановке жутко антирелигиозную комедию «Заставь дурака» из жизни то ли «пятидесятников», то ли «адвентистов седьмого дня» и напрочь забыли про московскую комиссию и ее приговор.

Но в конце марта из Москвы вдруг пришло указание отправить на заключительный концерт фестиваля сборную программу самодеятельности и спектакль «Погоня за счастьем». Вне конкурса.

Мы были на седьмом небе. Нам казалось, «что вне конкурса» — это значит вне конкуренции, и нам надо просто приехать и получить заранее заготовленные для нас лауреатские медали.

Наивные, мы только в Москве поняли и ощутили на себе весь жестокий смысл формулы «вне конкурса»! Но это было только в Москве, а в Тюра-Таме мы с огромным энтузиазмом готовили новые костюмы, обновляли реквизит и декорации, словом, собирались на завоевание столицы.

И вот в середине апреля мы со всем скарбом погрузились в самолет и поздно вечером взяли курс на Москву. Лететь пришлось в грузовом Ли-2, примостившись на узких ледяных скамьях вдоль бортов, согреваясь только коньяком и предвкушением триумфа. И вообще, чувства у нас были примерно такие же, как у Золушки, едущей в карете на бал к принцу. К утру мы были в Москве, на аэродроме Астафьево, слегка удивленные отсутствием хотя бы триумфальной арки.

Что ж, вылазили из фюзеляжа,Оглохшие и обалдевшие от моторного гула.М-да-а… Ни цветов, ни оркестра, ни дажеРоты почетного караула…

Это был первый удар. Второй ждал нас в Перхушково, в Доме офицеров, на сцене которого до седьмого пота репетировалась «ракетная часть» заключительного всеармейского концерта, который должен дней через десять состояться аж в Кремлевском дворце съездов. В Перхушково нам популярно объяснили, что никто нас не ждет, ни в какую программу мы не включены и нигде выступать не будем. Нас просто вне конкурса пригласили в Москву проветриться…

Удар был, конечно, жестоким, залечивать который мы в тот же вечер отправились в ресторан «Пекин», где, стуча себя в грудь кулаками, перекрикивая оркестр и проливая водку на плечи соседей, изливали боль незаслуженно оскорбленной души.

И только на следующий день мы по достоинству оценили всю прелесть внеконкурсного присутствия в Москве. Не связанные никакими обязательствами, предоставленные самим себе, мы «с головой окунулись в водоворот столичной жизни», как писали раньше в плохих романах. Мы жадно ходили в театры, обошли чуть ли не все музеи и магазины, щедро вознаградили себя за многолетнее неудобство тюра-тамского «сухого закона». Тогда никого не удивляло, что простой периферийный лейтенант имел достаточно средств, не то, что сегодня, и мог позволить себе купить два-три билета в Большой театр или кремлевский Дворец съездов, посетить Русский музей или Третьяковку и даже, к конце концов, посидеть вечером с друзьями в знаменитом ресторане. Для такого отдыха не было только времени.

И все же не хватало чего-то самого главного.

Поисками этого «чего-то» энергично занялся все тот же неистовый комсомолец Боря Посысаев — сценический псевдоним Генри:

И Генри трезвонил по всем телефонам,Не зная покоя, не ведая сна.Он всем говорил, что далась нелегко намПоездка в Москву, что нам сцена нужна,Что нам положительно необходимоКомедию эту в Москве показать…А смотр прошел стороной где-то мимоИ незачем было на сцену влезать…

Но Боря привел в движение все свои главпуровские связи, и нам все-таки удалось дважды сыграть наш спектакль. Сначала в НИИ-4 РВСН в Болшево, потом в санатории ЦК КПСС в Пушкино.

В Болшево подмосковная публика, избалованная большими и малыми театрами, едва ли на десятую часть заполнила крохотный зал старого клуба: что это, мол, еще за приезжие гастролеры? Но первое действие настолько разогрело впечатление немногочисленных зрителей, что второе действие прошло уже при битком набитом зале, и организаторы намекали нам: а не сыграть ли этот спектакль тут же с самого начала?

В санатории ЦК в межсезонье отдыхали одни только ветхие ветераны партии областного и районного масштаба, последний раз смеявшиеся, по-моему, еще до исторического материализма. Но даже они разошлись так, что в антракте к нам за кулисы прибежала испуганная дежурная врачиха и попросила во втором акте убрать самые смешные места, а то, мол, мои старички всю ночь спать не будут: давление, сердце, нервы и тому подобное.

Мы покидали Москву с чувством перевыполненного долга, хотя по итогам смотра нам достались только памятные значки. Но этот бело-синий эмалевый прямоугольник с выпуклой красной звездочкой на нотной строке и надписью «Фестиваль творчества воинов. 1965» дороже любых других лауреатских и прочих медалей, полученных мною за все последующие годы.

Потом была вполне профессиональная постановка оперетты «Свадьба в Малиновке». Мы принципиально не хотели делать ее в «усеченном» варианте, приспособленном к возможностям самодеятельности. У нас были замечательные исполнители с замечательными сценическими и вокальными данными. Например, роль Назара Думы очень подошла для подполковника Николая Петрова с его бархатным басом, Жанна Иванова стала обаятельной Яринкой, а ее маму сыграла Тамара Склянкина с ее глубоким контральто. Начальнику Дома офицеров Василию Дорохову, очень похожему на запорожца, только без усов и оселедца, досталась роль деда Нечипора, а его заместителю капитану Юрию Высоте — роль Андрейки. Яшка-артиллерист достался мне, а Горпина Дормидонтовна — Ларисе Третьяковой.

Кроме того, у нас были вполне профессиональные хор и танцевальный коллектив на базе гарнизонного ансамбля песни и пляски.