Охотник за бабочками 2 - Сергей Костин

Медуза прилипла к люку и стала медленно просачиваться внутрь. Заголосил Кузьмич, предлагая в последней попытке обрушить на незваную гостью всю корабельную огневую мощь. Заорал я, требуя от Вселенского принятия спасательных действий. И даже Хуан со своим потомством чего-то требовал, но молча.

И в то самое мгновение, когда медуза затащила в Корабль свою последнюю молекулу, Глаз в центре командирской рубки вспыхнул холодным голубым огнем.

— Кранты нам, — дрожа и от страха и от холода, обобщил данное явление Кузьмич.

Со стороны переходной камеры послышались торопливые топотания. Двигались они в нашу стороны.

— По запаху идет, — заскулил первый помощник.

Топотание приближалось. Неотвратимое, как тройной абсолютный минус. Вот оно уже в коридоре. Вот у дверей в командирскую рубку. А вот и оно само.

Тело медузы, часто срываясь на скольжение по заиндевевшему полу, ворвалось в отсек, повертело головами по сторонам, обнаружило наше укрытие и радостно заверещав бросилось вперед.

Я стиснул как мог заиндевевшие скулы, прижал к себе Кузьмича и Хуана и приготовился погибнуть совсем не геройской смертью.

Медуза откинула край одеяла, откинула взглядом нашу компанию, и быстро засунуло под одеяло все восемь голов.

— Зззамерзззаю! — пропищала она тоненьким голосом.

Первым пришел в себя Кузьмич. Я даже представить себе не мог, что мой друг и самый смелый бабочек во вселенной, начнет пинками выгонять медузу из-под одеяла и приговаривать:

— Тут нам места мало, зараза! Вали отсюда, падла, пока все морды не набили.

Медуза жалобно скулила, но территорию оставлять не желала. Кузьмич не успокаивался. Упершись руками в мой бок, ногами он уткнулся в третью голову медузы и, пользуясь правилом разогнутого домкрата, стал потихонечку выталкивать медузу из единственно существующего теплого места в районе ста световых.

— Тут не чум. И мы в гости никого не звали. Вылеза-ай!

Оставшись без укрытия, медуза забегала вокруг нас, скуля и плача. Мне даже ее жалко стало.

— Слышь, Кузьмич. Все одно замерзнем. Какая разница, с ней, или без нее. Мы все-таки цивилизованные существа и обязаны делиться.

Кузьмич похлопал носом, переваривая информацию, потом согласился.

— Будь по-твоему, командир. Но если она начнет на себя одеяло тянуть, то моментом вылетит. Эй, желе сливочное, дуй сюда, пока шеф не передумал.

Медуза быстренько засунула под одеяло девять голов, положила их все мне на колени, прикрыла глаза и блаженно вздохнула. Была она ощупь твердая, с мелкими щетинками и многочисленными шрамами от Кузьмических художественных выстрелов.

Я неосторожно шевельнулся, отчего медуза приподняла вторую голову, со шрамом вместо выбитого метким выстрелом глаза, и пискнула:

— Папаша, че дергаешься. Не съем.

На что тут же отреагировала шестая голова:

— Да дерганные они все тут. Особенно таракан.

В общение вступила первая верхняя конечность:

— Он наверно и предложил на планету эту дебильную припланетиться. И глаза у него, смотрите, какие наглые. Здесь не место таким наглым. Ставлю на голосование. Кто за то, что бы выгнать из-под одеяла таракана без права возврата в течении десяти планетных лет. Голосуем. Папаша, ты можешь руками не дергать. Твое мнение не учитывается. По кочану звездному. Ты заинтересованная сторона. Принято единогласно. Попрошу особо наглых покинуть одеяло. И забери с собой кота, у нас на него аллергия.

В доказательство существования аллергии все девять голов одновременно чихнули.

Обалдевший Кузьмич, всегда привыкший выполнять законы и постановления, по привычке вылез наружу. Следом за ним отправился Хуан и все его немногочисленное семейство.

— А ты чего, папаша, пялишься, — это мне третья голова, — Будешь пялиться, пялилки отсохнут. И вообще, валил бы ты тоже отсюда. Да, ребята!?

Ребята поддержали третью голову дружным хором.

Меня выгонять не надо. Я и сам хотел уйти. Я всегда со своей командой.

— И тебя попросили? — губы у Кузьмича были синие-синие.

— Кузьмич, а ты то что мерзнешь, — я обхватил себя поплотнее руками и стал прыгать, — Ты ж не мерз никогда.

— А я ни не мерзну, — бабочек перестал трястись и гордо распрямил крылья, — Я от обиды дрожу. Лихорадка нервная у меня. Я первым это одеяло приспособил. А эти… Сволочи. На все готовенькое.

— Зато, когда они там, то безопасны, — прыгать становилось с каждым разом труднее. Подбитые гвоздями спец ботинки все время липли к мерзлому полу, — Волк! Ты то там как?

— Работаю.

Это что-то новенькое.

— Крест железный делаю. С названиями населенных систем, где мне пришлось побывать. Поставлю на самой своей высокой точке. Пусть все видят, что замерз здесь не простой туристический теплолет, а самый настоящий боевой корабль. Представляете, пройдут столетия, и даже тысячелетия, а крест как стоял, так и стоять будет. Если мимо вдруг пролетят якудзяне, то пошлют эфирограмму. Привет, мол, дорогой ВОЛК. Или те же тимуровцы-батоны забредут ненароком. Покрошат на меня хлебушком, добрым словом вспомнят.

— Ты только там не захнычь, — Кузьмич, заложив руки за крылья, торопливо вышагивал вокруг меня, окончательно прилипшего к полу, — Распустил сопли, понимаешь. Не крест сооружать надо, а о законном командире думать.

— А я уже, — грустно ответил Волк, — Его имя на самом видном месте. Со словами прощения у всех невинно им обиженных.

— Дурак, — Кузьмич плюнул в сторону внутренней обзорной камеры. Плевок не долетел, а застыл, повиснув в воздухе. Это позволило Кузьмичу повторить свои слова: — Дурак.

— Я и тебя, мой друг не забыл. Написал красивыми ровными буквами «Кузьмич» и общий тоннаж съеденных тобой сухарей. Нормально?

Из-под одеяла высунулась голова медузы. По счету не знаю какая, не видно.

— Вы совсем здесь офанарели. Вы что, не можете перед смертью о чем-нибудь возвышенном поговорить? Какие-то низменные у вас интересы, прям стыдно за вас.

— Стыдно, кого не видно, — взбунтовался первый помощник, — Занял одеяло, так сиди там и помалкивай, людям помереть не мешай. Правильно говорю, командир?

А я уже почти заснул. И даже сон видел, кажется. Про куколку свою, про кого еще. Не на Кузьмича же перед смертью любоваться.

— Кто-то здесь слишком много на себя берет, — медуза поднялась с пола, закутавши основное тело в наше одеяло. Снаружи остались только головы, четыре попы и с каждого бока по два щупальца, — Ты че гонишь, таракан? Ну-ка, где твой паспорт?

Кузьмич ловко увильнул от протянутого к нему щупальца и отлетел к центральному обзорному.