Чёрный день - Алексей Доронин

Для Чернышёвой даже человеческая жизнь никогда не была абсолютной ценностью, и всё же её она ставила несколько выше, чем жизни других живых существ. Но не на порядок, а на несколько пунктов.

Иногда её мысли возвращались к тем, кто остался наверху и разделил судьбу своих питомцев. Конечно, вряд ли дело в романтическом принципе «Мы в ответе за тех, кого приручили», из-за которого-де люди добровольно выбрали смерть. Они просто недооценили опасность. Так почему же так муторно становится от таких мыслей на душе?

Девушка обыскала просторную кухню, оборудованную всеми нужными и ненужными достижениями технической мысли. Огромный холодильник разочаровал её пустотой. Только в просторном морозильнике сиротливо лежало мясо в целлофановом пакете, килограмма полтора. Всё бы хорошо, но оно источало запах, который говорил о происходящих в нём бактериальных процессах. В убежище его могли бы обрезать с краёв, вымочить в уксусе да и бухнуть в котёл, поперчив посильнее, чтобы отбить амбре. Но Маша себя уважала и не собиралась набивать желудок тухлятиной. Уж кто-кто, а она о возможных последствиях была осведомлена. Даже коту она достанет что-нибудь получше.

Больше на кухне не оказалось ничего интересного. Даже в мини-баре — вот как жили, сволочи! — было шаром покати. Видимо, покидая дом, хозяева забрали с собой всё съестное и горячительное и всё мало-мальски ценное. Чёртовы буржуи. Или нет… как-то не складывается. Если у них было время забрать туалетные принадлежности из ванной, то почему забыли котика? И почему в комнатах такой разгром, будто Мамай прошёл? Телевизор раскурочили, всё раскидали. И следы грязные вокруг. А… ну, конечно. Мешочники прошлись. Знаем такую породу.

Наверно, дверь с кодовым замком на первом этаже сначала была открыта. Стервятники беспрепятственно проникли в здание, перевернули его вверх дном, а уходя, случайно захлопнули хитрую штуковину, которую теперь было не открыть без автогена.

Сучьи ублюдки. Вон как всё перерыли, да ещё нагадили в коридоре. Подчистую подмели, ничего не пропустили. Расстреливать таких уродов мало.

Нет, кое-что они всё-таки забыли. В шкафу отыскался целый блок хороших сигарет, оставленный хозяевами и пропущенный стервятниками. Было ихнее — стало нашенское.

Это была бесценная находка. Настоящий дефицит, учитывая то, как быстро расходовались сигареты. Мужская половина убежища дымила почти поголовно. Уж здесь Демьянову и его распорядку пришлось уступить. Зная, что бороться с пагубной привычкой бесполезно, Сергей Борисович поступил мудро и локализовал её, объявив общественной курилкой один из шлюзов-«предбанников».

Посему сигареты — такая же твёрдая валюта, как спирт. Даже лучше, ведь за попытку сбыть его можно было нарваться на любые санкции, в зависимости от настроения майора. Тот не одобрял спаивание подчинённых, да и простых укрываемых тоже. А вот из-за сигарет ещё никому не попадало. Кроме того, они не относились к списку вещей, которые запрещалось иметь в личном пользовании. Личный запас продуктов нельзя было создавать, они сдавались подчистую и без всякого вознаграждения, а вот сигарет — пожалуйста.

Пора было возвращаться. Чернышёва глянула на часы. Вся её вылазка заняла десять минут, но всё же незачем было в очередной раз испытывать терпение спутников. Оставалось проверить одну теорию.

Маше не хотелось спускаться тем же путём. Вряд ли, думала она, изнутри эти чёртовы двери нельзя открыть без карточки. Кому нужен такой геморрой? Там должна быть кнопка, как на обычных дверях с домофонами. Заодно она окажет услугу всему звену, открыв им путь к любым апартаментам в здании.

Проходя по коридору, напоминавшему гостиничный, в сторону лестничной площадки, Чернышёва в последний раз оглянулась и вздрогнула, чуть не подпрыгнув на месте. В дверях ближайшей квартиры возвышался тёмный силуэт.

Пока девушка стояла, онемев, и пыталась унять колотящееся о рёбра сердце, человек сделал шаг вперёд и вышел из тени. Фигура загородила собой широкий проём, и Маша получила возможность разглядеть его, о чём тут же пожалела.

С высоты своего роста на неё взирал монстр. Он был здоровенным — под два метра. На нём были спортивные штаны, костюм «Адидас» и кроссовки с оплавленными до черноты подошвами. Пустые, лишённые выражения глаза незнакомца смотрели сквозь неё так, будто он не замечал её присутствия. Внезапно в горле у него забулькало, и вместе с лающим кашлем чудовище сплюнуло себе под ноги кровавым комком.

— Эй… — нарушила молчание Чернышёва. — Вам помочь?

В конкурсе на самый глупый вопрос она заняла бы первое место.

«Если он сделает ещё шаг в мою сторону, я побегу», — решила она.

Может, он и не был опасен, но от одного его взгляда у неё по коже поползли мурашки. Девушка пятилась к лифту, уже чувствуя, что может не успеть.

Ему не нужна была помощь. Последнему, кто пытался ему помочь, он размозжил голову дубовой дверью. После этого были и другие… Теперь он умирал сам, но всех, кто встречался на пути, по-прежнему пытался забрать с собой.

Не чувствуя ни голода, ни усталости, человек догадывался, что его дни сочтены, а холод, который постепенно разливается по телу, означает смерть.

Холод пришёл не сразу. В первые дни был жар. Сначала обжигающий жар снаружи. Потом глухой и давящий жар изнутри — с ударами молоточков в ушах, с бесконечной рвотой и ломотой. Но не жар был страшен. Вместе с ним пришла боль, поселившись в голове и начав грызть лицо, как голодный волк.

Затем жар перестал ощущаться, а молоточки смолкли. Осталась только боль, не стихающая ни на минуту, рвущая тело когтями. Настал момент, когда человек попытался сорвать её с себя вместе с кожей, но это было бесполезно — она впивалась ещё сильнее и в отместку начинала жрать его с удвоенной силой.

Человек ел, спал и испражнялся. Более сложные побуждения давно покинули его разум. Сознанию негде стало обитать в мозге, который потоки заряженных частиц превратили в фарш. Всё остальное время он сидел на диване в одной из квартир, стараясь не шевелиться. Когда он не двигался, было не так больно.

Но время от времени приходили они. Всё делали нарочно! Будто не знали, что от них становилось хуже! Их голоса, прикосновения, даже запах — всё усиливало страдания. Они помогали боли, и он убивал их. Резал, пластовал и кромсал до тех пор, пока не стихали их крики, а тела не переставали дёргаться на полу, застыв окровавленными грудами. Тогда он возвращался к себе в комнату и снова впадал в оцепенение, становясь похожим на статую. Из этого состояния его мог вывести только звук приближающихся шагов.

Смертельная болезнь день за днём подтачивала его организм, обещая скорый конец, но в огромном теле оставалось сил на несколько дней странной жизни на грани забытья. Единственным его побуждением было прогнать боль прочь. Он помнил, что пока люди корчились у него под ножом, та затихала.

Вряд ли он жил здесь. Уж слишком не походило это создание на пресловутый типаж нувориша или «эффективного менеджера». Но вовсе не его одежда привлекла внимание Маши в первую же секунду.

Его лицо. Мать честная, такого не бывает…

Девушка не понимала, как можно быть живым с такими ранами. Мир сразу показался ей зыбким, ненастоящим. Это просто кошмарный сон, сейчас она ущипнет себя и….

Лицо человека покрывал серый налёт из грязи и сажи. Но куда хуже оказалось то, что находилось под ним. Правая щека была разорвана осколком — кожа свисала там рваными лоскутами, открывая слои эпителия и жировой ткани, как у макета в кабинете биологии. Ожоги первой и второй степени покрывали до половины лица. Остальное представляло собой дикую мешанину. Щёки, лоб и подбородок были изборождены язвами размером с пятак. Некоторые волдыри присохли, а другие ещё сочились желтым гноем.

Маша зажмурилась до рези и снова открыла глаза, но ничего не изменилось. На неё, чуть пошатываясь и подволакивая левую ногу, шёл восставший мертвец.

Усилием воли Чернышёва отогнала наваждение. Нет, перед ней был человек. Больной, получивший большую дозу радиации и, похоже, ставший жертвой сильного шока. Но человек.

Надо было обладать очень устойчивой психикой, чтобы, пережив крушение мира, сохранить здоровый рассудок. Таких людей было мало даже в убежище. Каждый организм реагировал на запредельный стресс по-разному. Обычно шок подавлял человека, рвал тонкие нити, связывавшие его с внешним миром. Одни бились в истерике, обвиняя себя в смерти близких. Других охватывала суицидальная апатия. Третьи ударялись в приступы параноидального бреда, доходившего до навязчивых галлюцинаций. Четвёртые просто забивались в тёмный угол и дрожали как ребёнок или побитая собака.

Она встречала немало людей, оглушённых катастрофой. Но бывало и другое — агрессия, когда человек без видимых причин бросался на соседа так, будто тот был виноват во всех его бедах, и хорошо если с кулаками, а не с топором.