Чёрный день - Алексей Доронин

Подъём длился целую вечность. В тёмном однообразии шахты лифта сознанию было не за что зацепиться, и даже постоянное напряжение рук и переставление ног не могло внушить ему, что движение продолжается. Когда девушка шевелила головой, луч фонарика отражался от гладких металлических стенок, плясал вокруг двух туго натянутых тросов толщиной с детскую руку.

Чернышёвой уже начинало казаться, что она висит на одном месте, когда пятно света выхватило из темноты чётко прорисованную цифру четыре. Значит, закрытые заслонки на втором и третьем она проскочила, даже не заметив. Впрочем, в любом случае она не сумела бы открыть их на весу, практически на ощупь. У неё не было ни нужной силы, ни сноровки.

Она тихо выругалась. Всё это с самого начала было затеей, обречённой на провал. Должен был лезть Иван… если бы только она сумела его подсадить. Чернышёва уже хотела бросить всё и спускаться, когда на расстоянии вытянутой руки перед ней показалось чёрное отверстие, из которого тянуло холодом. И цифра пять.

Дверца была открыта лишь наполовину. Её тоже заклинило, но просвет оказался достаточно широким, чтобы человек Машиных габаритов мог проскользнуть внутрь. Иван, который ждал её на том же месте, всё это время напрягал слух, надеясь услышать хоть что-нибудь. Он нервничал, но не мог уловить ничего, кроме шума ветра за разбитым окном. Свой собственный противогаз он тоже снял. Внезапно у него в кармане раздался сигнал зуммера. Только теперь он вспомнил, что в суматохе они с Машей не оповестили остальных о том, что найден способ подняться на другие этажи. Хотя стоило ли оно того? Почему-то сам он не рвался туда. Мало ли что…

— Маша, спускайтесь, — ожила переносная «Моторола», которую Чернышёва оставила Ивану, отправляясь в неизвестность. — Стоянка отменяется!

Рации имели при себе только командир звена и она.

Когда Иван изложил Ефремову причину отсутствия старшей сандружинницы, тот пару секунд молчал, а потом выпалил:

— Ребёнок?! Вы там что, обкурились? Ладно, разбор полётов потом. Стой, жди её и смотри в оба, оружие наготове держи.

— А что случилось?

— Тут во второй квартире кровищи как на мясокомбинате. Кого-то зарубили, а потом волокли через все комнаты. И, похоже, не одного.

— Так может, это в первый день… — предположил Иван.

— Не умничай, судмедэксперт хренов, — оборвала его рация. — Кровь свежая. Короче, у вас пять минут, чтоб собрать манатки и выйти к нам во двор.

«По истечении этого срока вы считаетесь погибшими при исполнении», — мысленно закончил фразу парень. Хотя, конечно, такого не бывало. Своих у них не бросали.

Милости прошу к нашему шалашу.

Входная дверь была открыта. Зато запертой оказалась та, что вела из прихожей в глубину апартаментов. Но это уже была не проблема. Стекло в ней было выбито. Чернышёва просунула руку и нащупала задвижку. Миновав великолепный коридор, девушка оказалась в комнате, которую у них в семье назвали бы залой.

— Кучеряво живёте! — пробормотала она, разглядывая мебель и огромный, во всю стену, плазменный экран.

Всюду была чёрная копоть, но даже сквозь неё проглядывала былая роскошь обстановки. И тут из-под большого кожаного дивана донёсся громкий писк.

Вот дура набитая. Как же она сразу не догадалась?

— Кыс-кыс-кыс, — позвала Маша, садясь рядом на корточки и наклоняясь вперёд. — Иди сюда, моя радость. Да не бойся, не съем я тебя.

Животное, судя по всему, не верило и вылезать не торопилось. Незнакомое человеческое существо не внушало ему доверия. К тому же луч налобного фонаря девушки бил ему прямо в мордочку. От всего этого маленький комочек шерсти забился ещё дальше, в самый угол, и оттуда на Машеньку смотрели жёлтые глазищи, полные дикого ужаса.

Когда она протянула руку, тот ощетинился и зашипел.

«Ох ты, какой грозный. Ну, не хочешь по-хорошему…»

У неё не оставалось времени миндальничать с ним, но и бросать его здесь было не по-людски. Девушка принялась шуровать рукой под диваном. Через пару секунд тощее как скелет существо стрелой метнулось прочь и тут же попало в рюкзак, распахнутый на его пути. Вжикнула молния, и безымянный котёнок стал пленником Марии Чернышёвой.

Он тут же начал отчаянно царапаться, но его коготки только скользили по плотному прорезиненному материалу рюкзака, который было не просто разрезать и ножницами. Судя по размеру, котёнок был не старше трёх месяцев от роду. А вот насчёт породы сомнений быть не могло — шерсти он не имел, уши торчали как локаторы. Это был сфинкс. Только окрас его нельзя было определить, настолько он был выпачкан в копоти и саже.

— Кончай пищать, — она продела руки в лямки и закинула рюкзак за спину. — Будешь хорошо себя вести, придём домой, дам чего-нибудь вкусненького. А будешь плохо — отдам самого на пищеблок.

Строго говоря, проносить животных на территорию убежища строго воспрещалось по санитарным соображениям. Это было чёрным по белому написано во всех нормативных документах. Тех, кто после рёва сирены поспешил к подземному переходу, взяв с собой кроме паспорта и денег ещё и домашних любимцев, ждало разочарование. Четвероногих друзей пришлось оставить за бортом Ноева ковчега — на входе в туннель солдаты бесцеремонно отбирали их у владельцев, не обращая внимания на уговоры. До них ли тут? Самых упорных, не желающих расставаться с хвостатыми «членами семьи», никто вниз силой не загонял.

Их право.

По рассказам одного срочника, стоявшего тогда в оцеплении, Маша знала, что после того как поток желающих укрыться иссяк, на автостоянке поодаль остались два десятка кошек и почти столько же собак. Некоторых люди привязали, других просто оставили за высоким забором паркинга. Этим повезло чуть больше. Одного здоровенного дога пришлось пристрелить, когда он увязался за хозяевами вниз и никак не хотел уходить. Но большинство вело себя смирно до самого последнего момента, когда ручная сирена стихла и сами бойцы начали спускаться в подземный переход. Тогда, словно почувствовав приближение конца, вся орава разразились душераздирающим лаем. Говорили, что он не смолкал, пока не задраили наружную дверь.

Через сутки с лишним, когда первая разведгруппа покинула убежище, чтобы обследовать окрестности, на стоянке не было никого. Чернышёва не сомневалась, что даже если кому-то из зверей инстинкт и подсказал спрятаться за мгновения до вспышки, то судьба их была незавидной. Потеряв своих хозяев в водовороте катастрофы, они вряд ли имели шансы протянуть сутки. Даже притом, что радиация почти на всех млекопитающих действует в три-четыре раза слабее, чем на людей.

За эти дни многое изменилось. Теперь у администрации хватало других забот, помимо недопущения в убежище представителей фауны. Чего стоили одни только паникёры и жалобщики. Первых удалось обуздать, только припугнув расстрелом или изгнанием, со вторыми приходилось поступать не менее жёстко. Их лечили направлением на самые тяжёлые и грязные работы как в самом бункере, так и в подземном переходе над ним, который спешно переоборудовался в дополнительные жилые секции. Оптимизма после восьми часов с лопатой в обнимку прибавлялось у любого, а нехорошие мысли уносились вместе с пролитым потом.

Всего же остального недоставало — добровольцев, имеющих хоть какой-то опыт, врачей, медикаментов, койко-мест, чистой воды, калорийной еды, даже несчастных матрасов и одеял. Почти все в убежище спали на голых деревянных лавках и нарах, а самые невезучие — прямо на полу, на подстилке из картонных коробок и газет, укрываясь чем придётся. Но сильнее всего не хватало надежды. Их настоящее было ужасным, а будущее рисовалось в таких тонах, что волей-неволей приходилось жить одним днём и не думать о том, что будет завтра.

Солдаты и добровольцы валились с ног от усталости, а начальство не могло находиться всюду одновременно. Поэтому тех, кто появился в подземелье уже после, никто всерьёз не досматривал — считали по головам да фамилии записывали. К тому времени в убежище при желании можно было провести кого угодно. Администрация в лице зама коменданта по общим вопросам Демьянова махнула рукой: «Ведите хоть целый зоопарк, только кормите сами».

Но желающих делить скудный паёк даже с самыми близкими существами оказалось немного, и теперь во всех комнатах набралось бы от силы пять кошек и пара собак, из которых ни одну нельзя было назвать крупной. Хозяева всё время держали их при себе, не выпуская в коридор, и запаха от них не было. Как думаете, кем будет пахнуть в тесном плохо проветриваемом помещении — пятью тысячами человек или двумя собачонками?

Такая привязанность была за пределами Машиного понимания, хотя сама она не могла себя назвать человеком равнодушным. В кошках её отталкивал некомпанейский характер, но собаки у них дома не переводились, сколько она себя помнила. Но до них ли тут, чёрт возьми, когда такое творится?