Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Процесс мистера Топмана, подобно многим возвышенным открытиям, был сам в себе чрезвычайно прост и ясен. С быстротой и проницательностью гениального человека, он вдруг понял и сообразил, что надобно в настоящем случае держаться двух существенных пунктов: должно, во-первых, палить таким образом, чтобы не сделать вреда своим собственным костям, и во-вторых, палить так, чтобы не было никакой опасности для присутствующих. При соблюдении этих двух условий, остается только зажмурить глаза как можно крепче и выпалить на воздух.

Случилось однажды, что мистер Топман, после успешного выполнения всех этих условий, открыл глаза и увидел в воздухе застреленную куропатку, падавшую на землю. При этом он уже хотел принести обычное поздравление мистеру Уардлю, как вдруг этот джентльмен, подбежав к нему, с жаром схватил его руку.

— Это вы, Топман, подстрелили? — вскричал мистер Уардль.

— Нет, — сказал мистер Топман, — нет!

— Не запирайтесь, Топман, вы… вы… я видел собственными глазами, я наблюдал, как вы метили, и могу вас уверить, лучший охотник в мире не обнаружит высшего искусства. А я, скажите пожалуйста, воображал, что вы совершенный новичок в этом деле. Нет, Топман, теперь меня не проведете.

Напрасно мистер Топман протестовал с улыбкой самоотвержения, что он не брал ружья в руки до этой поры: эта самая улыбка служила, некоторым образом, обличением в притворстве. С этой минуты слава мистера Топмана утвердилась на прочном основании раз и навсегда.

Нам известно из достоверных источников, что многие блестящие славы в этом подлунном мире приобретаются с такой же легкостью, с какой мистер Топман, зажмурив глаза, подстрелил легкомысленную куропатку. Это в скобках.

Между тем мистер Винкель надувался, пыхтел и кряхтел, не отличившись за все время ни одним знаменитым подвигом, достойным внесения в памятную книгу. Заряды его иной раз летели к облакам без всякой определенной цели, и в другой — направлялись по низменным пространствам, подвергая опасности жизнь двух легавых собак. Как фантастическая стрельба, подчиненная порывам поэтического вдохновения, его манера стрелять была, конечно, интересна и в высшей степени разнообразна, но во всяком случае не имела никакой важности, как занятие, обращенное на предмет житейский. Пуля, говорят, виноватого находит всегда, и это едва ли не аксиома в стратегическом искусстве. Принимая в соображение это обстоятельство, мы невольно придем к заключению, что куропатки, в которых метил мистер Винкель, ни в чем не провинились перед его особой.

— Ну что, — сказал мистер Уардль, подходя к миниатюрной тележке и отирая пот со своего веселого чела, — жаркий день, а?

— Да, да, — сказал мистер Пикквик, — солнце прожигает насквозь даже меня. Не понимаю, как вы переносите этот зной.

— Жарко, нечего сказать. Теперь, я думаю, уж первый час. — Видите вы этот зеленый холм?

— Вижу.

— Там мы станем закусывать, и вон уж, кажется, мальчишка притащил корзину. Аккуратен, пострел, как часовая стрелка.

— Славный парень, — сказал мистер Пикквик с радостным лицом. — Я подарю ему шиллинг. Ну, Самуэль, пошевеливайтесь.

— Держитесь крепче, — отвечал мистер Уэллер, обрадованный перспективой угощения. — Прочь с дороги, кожаный чертенок. «Если ты ценишь во что-нибудь мою драгоценную жизнь, не опрокидывай меня, болван», как говорил своему кучеру один джентльмен, когда везли его в Тайберн5.

И, ускорив свой бег до лошадиной рыси, мистер Уэллер мигом привез своего господина на зеленый холм, где стояла красивая корзинка, которую он и начал развязывать с величайшей поспешностью.

— Пирог с телятиной, — сказал мистер Уэллер, рассуждая сам с собой при разгружении корзинки. — Хорошая вещь — этот пирог с телятиной, если леди, которая готовила его, знает, что это не кошка; а я уверен, что знает. Оно и то сказать, теленок почти все то же, что котенок, и сами пирожники иной раз не видят тут ни малейшей разницы.

— Вы это откуда знаете? — спросил мистер Пикквик.

— Ну так! Я ведь, сэр, прошел, что называется, сквозь огонь и воду на своем веку! — отвечал мистер Уэллер, притронувшись к полям своей шляпы. — Однажды, сэр, имел я честь квартировать в том же доме, где жил пирожник со своим подмастерьем. Был он, что называется, забубенный малый и мастачил пироги из всякой дряни. Раз как-то прихожу я к нему в пекарню, когда уж мы с ним стояли на короткой ноге, прихожу да и говорю: «Здравствуйте, мистер Брукс». — «Здравствуйте, мистер Уэллер», — говорит он. «Как много у вас кошек, мистер Брукс!» — говорю я. «Да таки нешто, есть малая толика, — говорит он, — разводим с успехом». — «Должно быть, вы очень любите кошек?» — говорю я. «Нет, — говорит он, подмигивая мне, — другие джентльмены их любят. Теперь, впрочем, мы приберегаем их к зиме». — «К зиме!» — говорю я. «Да, — говорит он, — к зиме, мистер Уэллер: осенью мясо не в ходу». — «Как? — говорю я. — Что вы под этим разумеете, мистер Брукс?» — «Разумею? — говорит он. — Мясники, видите ли, большие скалдырники: я не имею с ними никакого дела. Посмотрите, мистер Уэллер, — говорит он, крепко пожимая мою руку, — вы человек добрый, мистер Уэллер: сора из избы не вынесете, а ведь, сказать вам по секрету, все эти пирожки начинены кошачьими кишками. Эти благородные зверьки заменяют у меня телятину, баранину, зайчатину иной раз, смотря по обстоятельствам. Бифштекс, котлеты, жареные почки, соусы с трюфелями — все это приготовляется у меня из кошачьего мяса, мистер Уэллер. Джентльмены кушают, облизываются да похваливают, а я себе и в ус не дую!»

— Должно быть, он большой пройдоха, этот Брукс! — сказал мистер Пикквик, подернутый легкой дрожью.

— Да, сэр, большой мошенник! — отвечал мистер Уэллер, продолжая опоражнивать корзинку. — Пирожки у него — что в рот, то спасибо: деликатес! Копченый язык… ну, и это не дурно, если только не женский язык. Хлеб, ветчина, холодная говядина в кусках — очень хороша. — А что в этих кувшинах, мальчуган?

— В одном пиво, — отвечал чумазый мальчишка, снимая со своих плеч два больших кувшина, перевязанных ремнем, — в другом — холодный пунш.

— Вот этого только и недоставало на тощий желудок, — сказал мистер Уэллер, обозревая с видимым удовольствием лакомые блюда, расставленные в правильной перспективе на зеленой траве. — Ну, джентльмены, милости просим за работу.

В другом приглашении не оказалось нужды. Проголодавшиеся джентльмены, вооруженные вилками и ножами, окружили разгруженную корзинку, между тем как мистер Уэллер, долговязый лесничий и двое мальчишек уселись на траве в недалеком расстоянии. Старый развесистый дуб представлял очаровательный приют для этой группы, тогда как перед глазами ее на огромное пространство расстилались зеленые луга, украшенные по местам разрастающимся лесом.

— Как здесь хорошо, боже мой, как здесь хорошо! — воскликнул мистер Пикквик, высвободившийся наконец из-под жгучего влияния солнечных лучей, запечатлевших яркие признаки загара на его выразительном лице.

— Да, любезный друг, здесь очень недурно, — сказал старик Уардль. — Не угодно ли стакан пунша?

— С величайшим удовольствием.

И это удовольствие яркими чертами изобразилось на щеках ученого мужа, когда он опорожнил свой стакан.

— Хорошо, — сказал мистер Пикквик, облизывая губы, — очень хорошо. Не мешает еще стаканчик. Прохладно, очень прохладно… Ну, господа, — продолжал мистер Пикквик, нагибая кувшин с холодным пуншем, — я намерен теперь предложить тост за здоровье наших друзей из Дингли-Делля.

Тост был принят с громкими рукоплесканиями.

— Знаете ли, что я выдумал, господа, — сказал мистер Винкель, посылая в рот кусок ветчины. — Я привешу к столбу застреленную куропатку и буду в нее стрелять, отступив сперва только на два шага и потом постепенно увеличивая пространство. Мне кажется, это будет превосходная практика.

— На своем веку, сэр, — перебил мистер Уэллер, — я знал одного джентльмена, который именно, как изволите говорить, начал стрелять в двух шагах; только после первого выстрела птица его совсем пропала, так что не доискались от нее ни одного пера.

— Самуэль, — сказал мистер Пикквик.

— Что прикажете?

— Вы сделаете хорошо, если оставите свои анекдоты до другого времени.

— Слушаю, сэр.

Здесь мистер Уэллер принялся моргать обоими глазами с таким уморительно-остроумным искусством, что мальчишки, поджав животы, должны были приникнуть к земле своими головами. Сам степенный лесничий не мог никаким образом скрыть от взоров публики своих веселых улыбок.

— Да, господа, превосходный пунш, — сказал мистер Пикквик, искоса поглядывая на кувшин, наполненный живительной влагой. — Всего лучше то, что он холоден: в жаркий день его можно употреблять вместо лимона. — Топман, любезный друг, хочешь стаканчик?

— С величайшим удовольствием.

И, выпив этот стакан вместе с любезным другом, мистер Пикквик налил еще другой, единственно для того, чтобы испробовать, не было ли в пунше апельсинной корки, которой он терпеть не мог. Оказалось, к счастью, что апельсинной корки совсем не было; поэтому мистер Пикквик выпил еще стаканчик за здоровье отсутствующего поэта. Затем немедленно предложил он тост во славу неизвестного изобретателя пунша.