Стинг. Сломанная музыка. Автобиография - Стинг

как англичане их водят, даже тогда, когда мы уже в Голландии. Его приступы агрессии могут быть такими сильными, что мне иногда кажется, что у него синдром Туретта.

Я стою за ним в очереди на таможенном контроле, вижу его паспорт и, к моему величайшему удивлению, обнаруживаю, что мистер Кроули, в черной косухе с клепками и серьгой в виде серебряного кинжала, оказывается англиканским епископом. Я, конечно, не уверен, что передо мной настоящий епископ, но вся эта компания настолько странная, что меня уже ничего не удивляет. Барабанщик группы – одетый в легкую летнюю одежду седой беженец-венгр по кличке Крис Даст. Он подал документы на политическое убежище в Англии и не должен выезжать из страны до окончания рассмотрения его дела. Я спрашиваю, почему он садится на паром, направляющийся в бельгийский город Остенде.

«Мне деньги нужны, чувак. Кушать хочется каждый день. И неплохо было бы купить зимнюю одежду», – отвечает он, показывая на свою поношенную гавайскую рубаху.

Басист группы – англичанин по имени Адриан, но все называют его Валь Халлой. У него огромная челюсть, словно у обезьяны, и иссиня-черные крашеные волосы, из-за которых он похож на Маппета в плохом парике.

В состав нашей группы входят Стюарт, я и корсиканский пират Генри. Вместе с американцами мы выглядим как группа фриков. Корабль отплывает из Дувра в десять минут после полуночи. Штормит и хлещет дождь, но я умудряюсь даже час поспать. Мы приплываем в Остенд в четыре утра. Темно и по-прежнему идет дождь. Мы забыли подписать в английской таможне декларацию на вывоз звукового оборудования, поэтому на бельгийской стороне этот документ – просто бесполезная бумажка, на которую местная таможня даже смотреть не хочет. Таможенник говорит, чтобы мы дождались его начальства, которое придет в восемь утра, уходит в свой офис и закрывает дверь. Генри сидит за рулем микроавтобуса, дождь кончился, и ворота выезда с территории таможни и порта открыты. Мы думаем, что делать, решаем, что к восьми утра мы можем быть уже в Голландии, и уезжаем. До пересечения границы мы чуть было не застреваем на дороге из-за нехватки бензина, но к рассвету мы уже в Голландии, в которой бельгийские власти нас не достанут.

Питер Кроули, или Алистер, как я его теперь открыто называю, предлагает сеть за руль. Все мы к тому времени уже порядочно измотаны, и я совершаю ошибку, разрешая ему сесть за руль. Оказывается, что этот персонаж не только крайне неприятен в общении, но является одним из самых ужасных водителей, с которым меня угораздило ездить. Он хочет ехать максимально быстро, держит руль одной рукой и, видя впереди стоящий автомобиль, стремится подъехать к нему как можно быстрее, чтобы потом резко ударить по тормозам. Я уже устал спорить с Алистером, и мое терпение подходит к концу. Бедный Генри в темных очках окончательно изнервничался от такой опасной езды.

Мы стоим перед красным светофором. Стоящая справа от нас машина буквально на пару сантиметров вылезла через белую линию в нашу полосу. Я вижу, как Алистер прищуривается, тихо произносит сквозь стиснутые зубы: «Мазерфака» и бьет углом бампера в крыло соседнего автомобиля.

«Ты охерел?!» – ору я.

«Этот козел был на нашей полосе», – вопит Алистер в ответ.

«Да ты его специально ударил!»

«Козел» из соседней машины вышел и осмотрел помятое крыло. Вид у бедняги становится запуганным, когда он видит фрик-шоу в нашем микроавтобусе.

Алистер опускает стекло, видимо, чтобы объяснить водителю свое поведение.

«Гребаный козел!» – орет он. Светофор переключается на зеленый, и Алистер топит газ в пол на первой передаче.

«Сам ты гребаный козел. Ты совершенно не умеешь водить», – говорю я.

Тот резко тормозит, вероятно, надеясь на то, что я вылечу через лобовое стекло. В результате с дальнего конца микроавтобуса в нашу сторону, словно ракета, летит монитор Генри. Я настолько разозлился, что готов убить этого Алистера.

«Сказать мне, что я не умею водить, все равно что говорить Киту Муну, что он – фиговый барабанщик».

У меня нет слов, я поражен поведением этого персонажа. Где я успел подпортить свою карму настолько, чтобы оказаться вместе с этим идиотом? Через некоторое время я успокаиваюсь и убеждаю Алистера, что ему больше не стоит садиться за руль, если он хочет вернуться в Штаты живым.

Наше первое выступление запланировано в Гронингене в здании, которое похоже на сельсовет. Спикеры должны привести из Амстердама. Колонки подвозят только к половине восьмого, поэтому времени на саундчек у нас нет. Мы выходим на сцену, и тут звук начинает жестко плыть. Раздаются оглушающие звуки фидбэка, бас гудит, высокие частоты визжат, публика затыкает уши ладонями. За этот день я очень устал и закатываю истерику, что со мной случается нечасто. Я заявляю людям промоутера, что мы не будем играть, пока они не разберутся со звуком. Пока я говорю все это в микрофон, Стюарт продолжает ожесточенно стучать по барабанам. На наш концерт пришли главным образом укуренные хиппи, которые расселись по-турецки на полу и уверены, что панк-рок должен быть обязательно связан с насилием. Хиппы считают, что все происходящее – часть заранее продуманного нами плана. Оттого что мне не верят, я теряю самообладание, слезаю с низкой сцены и пытаюсь достучаться до аудитории – пинаю и бью их. Хиппы сначала просто падают на пол, но потом, слава богу, начинают сопротивляться, после чего я ретируюсь на сцену.

Звук как-то сам по себе становится нормальным, и мы устраиваем выступление в лучших традициях рок-шоу. Мы рубимся как сумасшедшие, публика вскакивает на ноги, а Стюарт играет так яростно, что металлический штырь педали большого барабана ломается пополам, после чего вся его барабанная установка рассыпается по сцене и катится в разные стороны. Мы с Генри перестаем играть, в зале воцаряется неловкая тишина. Мы уходим со сцены. Как только закрываем за собой дверь гримерки, слышим громкие аплодисменты. Публика топает ногами, свистит и хлопает. Мне кажется, что люди сошли с ума. Мы сыграли очень плохо, но нас вызывают на бис, правда, сыграть еще пару песен мы не в состоянии, так как у нас нет барабанов. К тому времени у нас уже пятнадцатиминутная программа, а не десятиминутная, как раньше. На сцену выходит группа Вейна. Так как мы уже отлично разогрели аудиторию, Вейн тоже показывает публике, что такое настоящий рок-н-ролл.

После концерта каждому из нас выдают по двадцать гульденов и отвозят в небольшой отель в районе красных фонарей. В окнах сидят грустные женщины средних лет. Они читают дешевые бульварные романы в мягких обложках или в свете ламп под