Философские обрывы - Иустин Челийский

что и у нас, клещей, есть сердце. Во всяком случае, у нас есть то, чем мы чувствуем боль. Пусть наша боль настолько мала, что невидима для высших и вечных существ. Но в том-то и состоит наше мучение, что наша боль, хотя бы и маленькая, охватывает все наше клещиное сердце. И разве существует маленькое сердце и маленькая боль? Даже и бесконечно малая боль для самой себя бесконечно велика. А это – проклятая привилегия, которая навязана нам, клещам, неизвестно по какому праву и за что…

* * *

Каждая человеческая мысль, гонимая инстинктом сознания, уводит в безмысль, если не причастится Всесмысла. Также и каждое человеческое чувство. А такие мысли и чувства суть не что иное, как черные демоны в царстве человеческой души, да и сама душа есть не что иное, как ад.

Причастить мысль божественным Всесмыслом, божественной Логосностью означает – преобразить ее в богомысль. Так же и чувство: если оно причастится божественного Всесмысла, оно преобразится в богочувство. А богомысли и богочувства – как ангелы. Душа, полная ими, полна ангелов. Это и делает ее раем. Постоянно чувствовать и постоянно осознавать божественные логосности и божественные всеценности мира и есть рай для человеческой души. Не иметь такого чувства и сознания – ад для души. Постоянство и бессмертие в чувстве и сознании божественной логосности мира характерно для ангелов и святых. Полное отсутствие этого чувства и сознания характеризует бесов и людей, закоренелых во зле. Колебание в этом чувстве и сознании – удел человека полуверы. Рай состоит в постоянном и бессмертном чувстве и сознании божественной логосности мира. А ад – в полном отсутствии такого чувства и сознания. Диавол тем и диавол, что он полностью и вечно отрекается логосности и логичности мира. Для него – все бессмысленно, все глупо, поэтому все надо уничтожить. А человек поставлен на полпути между раем и адом, между Богом и диаволом.

Каждая мысль, каждое чувство понемногу отводит душу или в рай, или в ад. Если она логосна, мысль связывает человека с Богом Словом, со Всесмыслом, со Всеценностью. Но если она нелогосна, противологосна, она неминуемо связывает человека с Бессмысленным, с Обессмысливателем, с диаволом, а это уже – ад. От пребывания души с Богом и в Боге в человеке зачинается и рождается все, что бессмертно, вечно и богочеловечно; от пребывания же души с диаволом в человеке зачинается и рождается все, что смертно, грешно и адово. Человеческая жизнь на этой планете – это грандиозная драма: здесь постоянно сталкиваются преходящее с вечным, смертное с бессмертным, зло с добром, диавольское с Божиим.

* * *

Ничто так не преследует человека, как грех. Причем это делает даже грех самый маленький. Грех гонит человека по пустыням бессмысленного, глупого, отчаянного, самоубийственного. Каждым своим грехом человек в действительности гонит себя из боли в боль, из страдания в страдание, из отчаяния в самоубийство, из порожнего в пустое, из смертного во всесмертное. Прототип самопреследования – Каин. Грех сперва преследует человека как мысль, затем как чувство и, наконец, как страсть. Соделанный, он превращается в легион гонителей. Ибо он разлит по всему человеческому самоощущению и самосознанию. А разливает его совесть. И куда бы человек в себя ни посмотрел, он видит только его. И если спросить его, как ему имя, он отвечает наподобие евангельского бесноватого: легион имя мне, ибо нас много [ср. Мк. 5:9].

Грех никогда не бывает в единственном числе, но всегда во множественном. Каждый грех – легион, ибо из одного греха роятся многие грехи. И каждый грех по-своему что-то обезумливает в человеке, пока он от многих грехов не сойдет с ума и не лишится мира в себе и вокруг себя. Вспомните Раскольникова. Потому что, совершив убийство, которое до его совершения считал естественным, логическим и разумным выражением своей человеческой самостоятельности и храбрости, нормальным и рациональным человеческим поступком, он с изумлением почувствовал и увидел, что убийство – жуть и ужас для человеческого существа, а то и целый ад, а главное – мучитель и преследователь. Везде в себе и за собой Раскольников видит только свое преступление, только свой грех.

Он никак не может вырваться из него, за его пределы. Настолько не может, что, наконец, выходит на площадь, покаянно кланяется на все четыре стороны света и всем объявляет свой грех.

Вспомните Макбета. Шекспир гениально показал, что преступление, что грех никогда не может быть чем-то естественным и логичным для человеческого существа, даже если человек всеми силами старается оправдать логикой и разумом грех как средство человеческой жизни, как естественное выражение человеческого существа. Грех гонит человека из непокоя в ярость, из ярости в помешательство. Макбет – лучшая тому иллюстрация. Заметили ли вы: у Шекспира все преступники гонимы духом совершенного преступления, грехом. Всех их мучает этот невидимый и неумолимый мучитель – грех. Каждый из них терзается и задыхается в страшном аду своего собственного греха.

Только Фауст – исключение. Причем исключение неестественное. Он нейтрализует грех. Всей своей ученостью он старается превратить грех в негрех, чуть ли не в добродетель. Но в этом Гете как раз очень поверхностный человековед. Он даже не приблизился к свойственному Шекспиру и Достоевскому глубокому проникновению в те бездонные глубины человеческого существа, где неутомимо действует вулкан совести. Даже языческая антропология в этом отношении была глубже, естественнее, истиннее. Вспомните Эдипа, Антигону, Медею.

Своей человеческой истинностью библейская истина о грехе бессмертнее всех. После убийства своего брата Каин нигде не может успокоиться, земля его не держит и не терпит, и он мчится, убегая от самого себя, но никак не может убежать. Символически, он носит на челе печать своего греха. А каждый грешник носит печать своего греха на совести. Действительно, грех есть в первую очередь самоубийство, потому что убивает в человеке, пусть и немного, души, совести. А затем эта самоубийственная сила проецируется как убийственная, и тогда убивает то, что находится рядом с человеком. Все это свидетельствует: грех есть нечто неестественное и противоестественное и в человеке, и в мире.

Грех не стареет, напротив, чем дольше он живет, тем больше молодеет, если человек не победит его совестью. А совесть делает это, если имеет в себе Бога. Каждый может испытать на себе, как грех растет в душе от размера атома до космического размера. Самые очевидные примеры этого – Каин и Раскольников. Для каждого из нас не менее очевидным примером может служить любой грех в каждом из нас. Этого не ощущают