Я сделаю это сама - Салма Кальк

там водились, я просто взяла небольшую свободную, применила к ней очищающую магическую силу – на всякий случай, нацедила беленькой прозрачной и закупорила пробкой. Так и вынесла на улицу Марусе.

- На, держи. Если ещё что-нибудь придумаю – ещё пришлю, но у меня у самой не очень-то есть.

Та растерянно поблагодарила и исчезла, только её и видели.

А чуть позже, когда мы с Ульяной уже взялись за тряпки обе и шпарили кипятком стены бани, к нам в дверь тихонько поскреблись. Я вышла, и увидела на пороге двух девочек, видимо – те самые, дочки Маруси. Одна держала в руках большую накрытую полотенцем миску, из неё пахло солёными огурцами. У второй был пирог – судя по запаху, с капустной начинкой.

- Матушка велела кланяться, - сказала старшая девочка. – И остаться помочь.

- Благодарствую, - кивнула я. – Несите пирог и огурцы в дом и поставьте там, куда Пелагея скажет. И возвращайтесь. Помощь нужна, всё верно.

В восемь рук мы вымыли баню довольно быстро, отворили все окна-двери – пусть проветривается. И собрались ближе к ночи затопить.

- Слушай, Ульяна, а как зимой от бани до дому? Замёрзнуть же недолго!

- Если быстро, не замерзнешь. А то – платок надень, голову спрятать, да шубу, да валенки – и беги себе до дома. Не успеешь замёрзнуть-то.

Ну, может и так. Но вообще нужно подумать про крытый переход до дома. Бегать по морозу – такое себе, а мороз будет.

А шубы-то у меня пока и нет. Но ничего, я о ней ещё подумаю.

Тем временем солдаты с горы завершили реставрацию моего забора. Калитка осталась цела – до неё огонь не дошёл. Остальная часть представляла преграду для приличных людей и домашнего скота – коровы время от времени по деревне бродили. Неприличным людям и собакам преграды не было, ну да и ладно. Сержант Леклер хотел откланяться, но я потащила их в дом и спросила, есть ли чем накормить. Пелагея только кивнула – мол, как не быть. Каша с грибами, огурцы и рыба – и наши работнички отправились к себе на гору сытыми и довольными. А я сказала – пусть ещё приходят прямо завтра, и дело найдём, и накормим.

Мы сами тоже подтянулись за стол – выпить чаю с Марусиным пирогом, а там уже можно затопить баню и подумать, что ещё нужно сделать, чтобы сегодня уже ночевать здесь. Мне прямо очень хотелось остаться в этом доме, уже сегодня. И проверить, как тут спится. Почему-то казалось, что хорошо.

К чаю собрались все, кроме Дарьи с Настей – те спали, их не трогали, как Дуня велела.

- Что, болезная, твёрдо решила остаться? – спросила меня Пелагея.

- Решила.

- Ладно, поможем сейчас.

Пелагея, наверное, собиралась сказать что-то ещё, но в двери сначала постучали – сурово и властно, а потом отворили и вошли.

Стуча тростью по полу, в залу вступила маленькая сухонькая старушка, которую поддерживали под руки две женщины. Ой, да я же их знаю, поняла я. Матушка Ирина, супруга отца Вольдемара, и её дочь Софья, будущая невестка Пелагеи.

- Доброго тебе вечера, Федора Феоктистовна, - поклонилась Пелагея в пояс.

26. Люди могут всё

26. Люди могут всё

Я тоже поднялась и поклонилась старушке, как сумела. И посмотрела на Пелагею – мол, представь меня, кто это тут ко мне пожаловал.

- И вам, девоньки, доброго вечера, - голос у старушки был сильный, уверенный и вовсе не старческий. – Кто это у нас тут такой завёлся, что прямо дым коромыслом? То пожар, то ещё какое бедствие?

И смотрит на меня, вот прямо глаз не сводит. Тоже, что ль, маг какой местного разлива? Или просто сама по себе такая, жизнь заставила?

- Женевьева Ивановна теперь владеет этим домом, - пояснила Ульяна.

- То-то, я вижу, дом чуть не сожгли, так владеет, - жёстко усмехнулась старушка.

- Так это сбрендивший Валерьян, - пожала Ульяна плечами. – От такого всего ждать можно. – Он тут, понимаешь ли, Федора Феоктистовна, душегубством занимался, а ему помешали. Вот он на Женевьеву и обозлился.

- Ну покажись, - старушка глянула на меня хмуро и сурово. – Так ли ты хороша, как о тебе говорят.

- С чего хороша-то? – не поняла я. – Была, наверное, хороша, лет двадцать-тридцать назад. А сейчас – обычная.

- Ну-ну, - она не сводила с меня пристального взгляда. – Обычная королю не сгодится, а ты, говорят, сгодилась весьма и весьма. Или брешут?

Я пожала плечами – ну и пусть себе, что я, не понимаю, что ли, что им тут вообще мало о чём можно разговаривать?

- Чем просто так языком болтать, пусть лучше скажут, что от Валерьяна беречься надо, если вдруг в гости зайти надумает, - пожала я плечами.

Почему-то мы не говорили о том, что делать, если он потащится не к себе домой, а к каким-нибудь приятелям или собутыльникам.

- А ведь может, - серьёзно кивнула Ульяна. – К Ваське Камню, Ерошке Лихоплёту или ещё кому, с кем выпить ходил.

- Так-так-так, - старушка внимательно оглядела мой зал.

- Располагайтесь, Федора Феоктистовна, чаю желаете? – спросила я. – Ирина и Софья, располагайтесь тоже. Рада видеть вас всех, дамы.

И глянула на Пелагею – спасай, мол. Чем тут у нас можно задобрить этакое явление? Та не растерялась, тут же кивнула Меланье, чайник с печи, подать оставшуюся половину пирога, и мёд в мисочке, и бруснику.

Блинов испечь, что ли? Ну, попробовать в здешних условиях. А то гости ко мне, а угощают их другие.

- Ульяна, это кто? – спросила я шёпотом.

- А это матушка отца Вольдемара, - тихонько рассмеялась та. – Чуть что не по ней – бьёт своей клюкой, не раздумывает.

- Всех, что ли?

- Всех, - закатила глаза Ульяна.

Одета старушка была с ног до головы в чёрное – юбка, кафтан, платок. Но платок заколот серебряными булавками, и брошь на кафтане тоже серебряная, похоже. До того я ни на ком здесь украшений не видела – ну, кроме мужиков с горы. Сильно любит матушку отец Вольдемар?

Федора Феоктистовна отведала чаю с пирогом, одобрительно покивала, потом