Под чужим знаменем - Игорь Болгарин

Когда они приехали к Холодногорскому кладбищу, Кольцов отпустил машину. Он понимал, что мальчику не хочется быть чем-то связанным, угадал он и невысказанное желание Юры остаться в одиночестве и, проводив его к могиле отца, отошел и присел на мраморную скамью, вделанную в стену пышно и аляповато разукрашенной часовенки – усыпальницы какого-то купца.

Сквозь ветви боярышника ему хорошо была видна фигура Юры, сидевшего в скорбной позе придавленного горем человека. Вспомнилось, как много лет назад, когда в аварии на корабельных доках погиб его отец, он, в таком же возрасте, как и Юра, дождавшись, когда разошлись все пришедшие проводить отца, когда увели маму, долго сидел у свеженасыпанного холмика, предаваясь своему отчаянию и горю. Однако ему было легче, у него оставалась мама, и жизнь его тогда уже определилась в главном. А Юре, в его совершенном одиночестве, кто сможет помочь найти свою дорогу в это бурное время?

Кольцов вдруг остро почувствовал ответственность за судьбу мальчика, с которым так упорно сводила его жизнь. Он готов принять эту ответственность, хотя, может быть, и не вправе делать этого. Но и жить рядом с Юрой только сторонним, пусть и доброжелательным, наблюдателем он не мог. «Мы же русские люди», – подумал он и вдруг осознал, что эта простая нужная мысль лишена всякого классового содержания. Не важно, кто белый, кто красный, если речь идет о детях.

Они пробыли на кладбище долго, час, быть может, два, наконец Юра поднялся, бережно прикрыл за собой калитку в ограде и пошел к выходу.

Юре хорошо было рядом с Кольцовым. В той пустоте, которая образовалась в его душе, нашелся уголок для этого человека, такого ненавязчивого и, как был уверен Юра, очень сильного. Он не лез с расспросами, не надоедал сочувствием и все время поступал так, будто Юра сам подсказывал, что лучше, необходимей для него. Вот и на кладбище он оставил Юру одного, но не ушел совсем, словно понимал, что возвращаться в одиночестве Юре было бы тяжело.

И Юра доверчиво вложил свою руку в ладонь Кольцова.

«Мы же русские люди».

Глава пятнадцатая

В Киеве установился жаркий, налитой сухим, недвижным безветрием август.

По вечерам вместе с легкой, настоянной на тихой днепровской воде прохладой слабый ток воздуха доносил в город горький запах дыма и едкой гари – так пахнет на скорбном пепелище выгоревшее, покинутое хозяевами жилье… Люди давно отвыкли от добрых запахов домашнего очага и свежеиспеченного хлеба.

Фронт был еще далеко, отгороженный истоптанными бешеной конницей степями, тишиной притаившихся у рек и излучин еще не разоренных хуторов. Но люди чувствовали, что он неуклонно движется к Киеву. Так движется только суховей, ни перед чем не останавливаясь. В воздухе повисла тревога. Люди знали, что несет с собой фронт, и лица у них были озабоченные и растерянные.

Положение с каждым днем становилось все более угрожающим. 44‑я дивизия 12‑й армии, измотанная бесконечными оборонительными боями, лишившаяся почти всех боеприпасов, под напором петлюровцев вынуждена была оставить Сарны, Ровно и Здолбунов. Начдиву 44‑й Н.А. Щорсу было приказано во что бы то ни стало закрепиться на линии Сущаны, Олевск, Емельчино, Малин и удержать Коростенский железнодорожный узел.

В юго-западной части Правобережья петлюровцы захватили Винницу и начали развивать наступление на Киев и Умань. 2‑й Галицкий корпус рвался к Житомиру… С востока приближалась белая армия Бредова.

…Выписавшийся из госпиталя Фролов, осторожно держа руку на перевязи, тихо, без скрипа, открыл дверь в кабинет Лациса. Положил на стол перед председателем ВУЧК тщательно расправленный листок бумаги. Лацис натруженными бессонницей глазами вопросительно посмотрел на него.

Фролов, не в силах скрыть волнения, объяснил:

– Только что получено. Донесение Кольцова… – Помолчал и твердо продолжил: – Суть в том, что Ковалевский поручил Щукину связаться с каким-то Николаем Николаевичем и через него получить копии карт Киевского укрепрайона.

– Ни много ни мало – укрепрайона? – хмуро переспросил Лацис. Судя по всему, донесение Кольцова озадачило его. Как же так? Он прочистил весь Киев, он уничтожил всех, кто мог хотя бы пассивно сопротивляться, а вот какого-то Николая Николаевича вычислить не смог.

Мысль Лациса работала – и работала хорошо. Он был сам конспиратором в давние годы, а сейчас приобрел опыт контрразведчика.

– С такой просьбой можно обращаться только к работнику штаба, – сказал Лацис. – Притом крупному. Имеющему доступ к секретным документам. Это ясней ясного. Теперь понятно, что провал операции «Артиллерийская засада» – непременно его работа… Что еще ясно?

Фролов помолчал – он понимал, что Лацис нащупал верное звено в цепочке.

– Больше ничего… А что мы можем предпринять, чтобы выявить врага? Или хотя бы локализовать пока его враждебную деятельность?

– Имя… Николай Николаевич… Может, попытаться в этом направлении? – неуверенно предложил Фролов. – Что-то в этом есть… Можно найти совпадения.

– Просто агентурная кличка. В этом я не сомневаюсь. Щукин – не простак, на таких вещах не ошибается! – озабоченно произнес Лацис. И опять зашагал по кабинету, ища нужное решение, пока не остановился возле окна.

Фролов встал рядом. Молчал, с какой-то бесцельной тщательностью рассматривая сияющие купола собора и плывущие над ними облака.

– Я думаю, начинать надо вот с чего. Ограничить круг штабных работников, имеющих доступ к картам Киевского укрепрайона, – наконец произнес Фролов.

– Пассивно, но верно, – согласился Лацис. – Выяснили у картографов, сколько комплектов карт изготовили?

– Четыре.

– Нужно все их взять под особый контроль. Может быть, даже собрать их и выдавать исключительно при строжайшей необходимости. Не спускать с карт глаз. Проверить всех людей, кто так или иначе уже занимался картами и кто будет работать с ними в ближайшие дни!.. – Это уже был приказ.

После беседы с Лацисом Фролов подробно выяснил, где и у кого находятся карты. Затем собрал сотрудников, изложил им суть дела, дал каждому определенное задание. В оперативный отдел штаба 12‑й армии послал Сазонова: один из четырех комплектов карт хранился в сейфе у начальника отдела.

Сазонов незамедлительно отправился в оперативный отдел, застал там Басова и Преображенского, которые корпели над составлением каких-то сводок.

– Простите, я из Чека, – кашлянув, сказал он и каждому протянул руку, как бы успокаивая их. – Сазонов!

– Чем обязаны? – поинтересовался Басов, мельком оглядев Сазонова с головы до ног.

– Велено получить под расписку карты Киевского укрепрайона, – объяснил им чекист цель своего визита.