Миры Пола Андерсона. Том 19 - Пол Андерсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это похоже на опьянение?
— Есть немного, — ответил Свобода, силясь поставить горизонт на место. Но тот навис над головой, сияющий в центре и потемневший на флангах от приближения ночи. Идиотство какое-то — разве можно идти под горизонтом?
— Зачем люди напиваются? — Коффин обхватил голову руками, чтобы не дать ей улететь.
— Я не напиваюсь. — Свобода услышал, как его голос колокольным звоном бьется о стенки исполинского каньона. — Не часто… только для веселья…
Его скрутила тошнота. Он упал на колени. Коффин поддерживал его, пока его рвало.
Они опять пошли вперед и шли до тех пор, пока не набрели на скалу. Она торчала прямо из травы, открытая всем ветрам, похожая на тридцатиметровый языческий идол из серого камня. Высоко над ней, сверкая крыльями в закатном свете солнца, парила меч-птица. Когда они прошагали мимо скалы, локаторная антенна повернулась назад.
Коффин остановился.
— Вы можете… посмотреть… циферблат? — спросил он. — У меня в глазах… плывет.
Свобода сощурился. У него было такое впечатление, будто он смотрит на шкалу сквозь струю бегущей воды. Всякий раз как только он пытался определить, где находится стрелка, ее подергивало рябью. Циферблат то приближался до невозможности — белая планета с таинственными знаками на челе, — то уходил в бесконечную даль. Лихорадочное жужжание исходило от него, наполняя вселенную, и стены вселенной рушились, и галактики разбегались в пустоту.
Свобода не сдавался. Он затаился, подобно коту, подстерегающему мышь. Наконец, как он и надеялся, рябь на секунду прекратилась. Ян впился глазами в шкалу. Стрелка стояла на максимуме. Дэнни здесь!
Свобода с криками обежал вокруг скалы. Ее основание, около семидесяти метров в окружности, было усыпано обломками обвалившихся камней. Наткнувшись на Коффина, Свобода сел, тяжело дыша, и показал на вершину.
— Он там, наверху? — Коффин, как заведенный, повторял один и тот же вопрос. — Он там, наверху? Он там, наверху?
Свобода вытащил стимулирующие таблетки. Оба они уже так наглотались пилюль, что сердце колотилось, сотрясая ребра. Дополнительная доза чуть не взорвала их изнутри, но в голове немного просветлело. Язык перестал заплетаться, и они смогли поговорить и даже немного подумать. Они кричали, стреляли в воздух. Никто не отвечал, кроме ветра. Меч-птица кружила в небесах.
Коффин уставился в бинокль. Через минуту молча протянул его Свободе и застонал, сгорбившись. В бинокле ночного видения прекрасно просматривалась вершина скалы. Над ее краями беспорядочно торчали во все стороны ветки, пучки травы и засохшие цветы.
— Гнездо, — сказал Свобода, объятый внезапным ужасом.
— Его хозяйка, наверное, та самая птица вверху, — отозвался Коффин безжизненным тоном. — Мы, похоже, спугнули ее.
— Значит… — начал Свобода и умолк. И с удивлением услышал, как Коффин продолжил его мысль:
— Значит, птица схватила Дэнни или нашла его тело где-то поблизости. Его кости там, в гнезде.
Лицо Коффина казалось Свободе смутным пятном во мгле, но он увидел, как космолетчик протягивает ему руку.
— Ян, — сказал Коффин, и голос его дрогнул. — Мне жаль, что я угрожал вам пистолетом. Простите меня за все.
— Все нормально. — Свобода сжал его руку и долго не отпускал.
— Боюсь, — наконец проговорил Коффин, — больше мы ничего не можем сделать. Когда О'Малли вернется из Искандрии, я попрошу его слетать сюда на аэрокаре и поискать останки для похорон.
— Не думаю, что он найдет их, если здешние меч-птицы так же периодически чистят гнездо, как и их сородичи на плато.
— Вообще-то это неважно. Я хотел бы похоронить мальчика в основном ради Терезы. Но Господь все равно разбудит его в судный день. — Слова не приносили утешения. Коффин отвернулся. — Нужно подниматься к краю каньона, пока не стемнело. Мы не должны больше оставаться на этой глубине. Меня опять начинает тошнить.
Свобода посмотрел на его согбенную спину, и что-то — он так никогда и не понял что — вдруг заставило его сказать:
— Нет, погодите.
— Кхе? — прокряхтел Коффин, как древний старик.
— Раз уж мы добрались сюда, надо довести дело до конца. На эту скалу можно забраться.
Коффин покачал головой:
— Я не смогу. Нет сил. Я еле стою на ногах.
Свобода скинул на землю рюкзак и присел рядом с ним.
— Я пойду, — сказал он. — Я помоложе, у меня еще осталась капелька энергии. За полчаса я обернусь. И мы еще успеем подняться к краю каньона до темноты. Облака так сильно рассеивают свет, что сумерки здесь могут длиться часами.
— Нет, Ян, вы не должны. Джудит…
— Где эта проклятая веревка?
— Ян, подождите хотя бы до завтра. — Коффин схватил его за плечи. — Мы вернемся сюда поутру.
— Утром там, быть может, даже косточек не останется. И мы всю жизнь будем терзаться сомнениями. Пристегните-ка мне лучше к запястью фонарь. И давайте сюда шиповки.
Свобода вскарабкался уже на несколько метров и лишь тогда всерьез задумался: а зачем? Смысла-то нет никакого! В сгустившемся мраке он почти ничего не видел, кроме светлого пятнышка от фонаря. Спускаться, правда, будет легче: он вобьет в гору крюк со взрывчаткой, свесит веревку и соскользнет по ней. Он может даже попытаться спустить вниз то, что лежит в гнезде. Но подъем оказался опасным. С земли не было заметно, как сильно выщерблена скала. Неровная, она предлагала сколько угодно выступов для рук и ног, но камни постоянно крошились под пальцами. И все же эта сторона была единственной, пригодной для подъема. Со всех остальных сторон от скалы обвалились целые глыбы, оставив кучи острых обломков у подножия и такие скользкие стены, по которым даже муха не заберется. Если у него из-под ног, не выдержав тяжести, оборвется глыба весом в несколько тонн — конец Яну Свободе.
А ради чего? Чтобы найти несколько косточек? Он этим косточкам не нужен. Зато он нужен Джудит и детям. Своим собственным детям, а не чьему-то там приемышу.
Камень под рукой надломился. Свобода выпустил его и услышал, как тот со стуком падает вниз. Под ногами было черно. Пока он лез наверх, ночь поглотила подножие скалы, скрыв во тьме и Коффина, и травы, и валуны. Теперь она быстро подползала к Яну. А вершина — ее что, тоже накрыло мраком? Или это просто приступ головокружения? Ян посмотрел на камень в нескольких сантиметрах от носа. Камень колыхался мелкой рябью. В голове гудело. Свобода потащился дальше, потому что это было легче, чем думать.
Он карабкался, пока его не остановил совсем свежий разлом. Ближайшие три метра скалы над головой выглядели светлее и были совершенно отвесными. До вершины оставалось всего ничего, но с таким же успехом она могла находиться на Ракше. У Свободы было всего два крюка. С ними разлом не преодолеешь.
Ян привалился всем телом к скале. Ветер шумел у него в ушах и бил в спину. Успокоив немного нервы, он открыл глаза. Я сделал все, что мог. Мысль принесла такое облегчение, что он вдруг понял, почему Коффин вел его под дулом пистолета и почему он сам, Ян Свобода, поступил бы точно так же, если бы потерялся его собственный сын. Но теперь все было кончено. Он вытащил из-за пояса крюк, тщательно выбрал место — чтобы не вызвать нового камнепада — и нажал на кнопку.
В этом воздухе детонация от взрыва была громоподобной. Не будь на нем шиповок, Ян вряд ли удержался бы на ногах. Преодолевая слабость, он привязал конец веревки к железу. Сейчас он спустится на землю и чуток отдохнет, а потом — марш-бросок наверх, где давление будет достаточно низким, чтобы можно было заснуть без опаски.
Ох и спать же он будет, Боже мой! Часов тридцать подряд, не меньше.
— Папа!..
Свобода вздрогнул. Нет, пробормотал он себе под нос. До такого я не мог еще дойти. Не должен был. Мне это не послышалось. Мне просто почудилось, будто мне послышалось.
— Папа! Папа!
Дэнни глядел на него, свесившись из гнезда.
На фоне фиолетового неба, где не было ничего живого, кроме хищной птицы, лицо его казалось поразительно белым. В свете фонарика Свобода разглядел, как оно осунулось, это лицо, какое оно грязное и исцарапанное. Один глаз заплыл черным синяком, под носом размазана кровь, от рубашки остались одни ошметья. Но Дэнни Коффин, живой, глядел сверху и звал своего папу.
Свобода крикнул в ответ.
Дэнни заплакал. Засуетился, попробовал сползти вниз. Свобода руганью загнал его обратно.
— Идиот, придурок чертов! Не видишь, что ли, какой тут разлом? Хочешь свалиться и свернуть свою глупую шею? Как ты туда забрался?
Рыдания продолжались недолго; у Дэнни уже не осталось слез. Когда он заговорил, прекратились даже всхлипы и придыхания. К концу его рассказа ломкий от жажды голосок звучал даже отчетливее, чем голос Свободы, а ответы были осмысленнее вопросов, которые ему задавали.