Диагноз: Любовь - Мегги Леффлер

Эд покачал головой, глядя, как пламя рвется вверх, к дымоходу, проглатывая все новые и новые дрова. Очаг трещал, словно неисправный радиоприемник, заполняя этим звуком весь коттедж по мере того, как огонь вздымался выше и выше.

— К сожалению, я заявил ей об этом в день нашей свадьбы.

— И это было незадолго перед твоим приездом сюда? — спросила я.

— Вообще-то да. Мне некуда было податься. В то время мы с ней жили в одной квартире, поэтому нужно было срочно упаковать вещи и выметаться ко всем чертям. Вся группа встала на ее сторону, они не хотели иметь со мной ничего общего. Так что я купил билет в Англию. — Эд взглянул на меня. — И я терпеть не могу разговоры об этом, поскольку чувствую себя полным засранцем.

— Правильно чувствуешь, — сказала я.

— Ну спасибо. — Он кивнул, потом спросил: — Как насчет тебя? Кто тот парень, что заявился на День благодарения?

— Мой бывший парень, — ответила я, хмурясь. Я думала, что несчастная девочка Ники не понимала, во что она влипла. Не понимала, чего стоит мужчина, который вручает обручальное кольцо со словами «Держи…». Чего стоит мужчина, который говорит тебе: «Ты классная, но…» — На самом деле он мой лучший друг, — продолжила я, приведя мысли в порядок. — По крайней мере был.

— Видишь, тебе повезло. Вы все еще дружите. Ну почему некоторые люди не могут оставаться друзьями?

— Могут, если им не разбивают сердце и не влияют на их самооценку, — сказала я, снова возвращаясь мыслями к Мэттью. Выдержала ли наша дружба этот удар?

— Как думаешь, мы сможем поддерживать нормальные отношения после того, как все закончится? — спросил Эд.

— Думаю… все уже закончилось, — медленно произнесла я, разворачиваясь и глядя ему в глаза. — Разве нет?

Глаза Эда расширились, и я снова заметила желтые крапинки на радужке его карих глаз.

— Уже?..

— А какой в этом смысл? И какого черта мы тут делаем? — спросила я. Мне стало предельно ясно, что лучше быть одинокой, чем находиться рядом с человеком, который меня не любит. Кроме того, я не останусь одна — со мной будет Роксана, со мной будут Алисия, Ди и даже Макс. Эд назвал их моей семьей, и, возможно, он прав.

— Ты сама пригласила меня на край земли. И я пришел. — Эд толкнул меня локтем. — Не хочешь подождать с разрывом отношений до конца уик-энда? До тех пор, пока мы не попробуем на скрипучесть бабушкину кровать?

Я перестала улыбаться.

— Холли, я шучу, — сказал Эд, обнимая меня за плечи. — Мне все равно. То есть мне не все равно, но я хочу достойно выйти из положения.

— Да ну? — воскликнула я, изучая его прекрасный профиль, который не достанется моим потомкам. Но это ерунда.

— Конечно, — с готовностью кивнул он. — Хочешь — верь, хочешь — нет, но ты мне нравишься.

— Ты мне тоже нравишься, — озадаченно ответила я.

— Кроме тех случаев, когда ты игнорируешь мои указания, — с напускной строгостью произнес Эд и рассмеялся. — Черт, да не будь ты такой серьезной! Улыбаться — не преступление. Смеяться — тоже. И дышать.

Я кивнула.

— Вот сейчас и начни.

Я вдохнула и замерла. Эд ждал.

— Ну же.

Я выдохнула и снова остановилась. Он ждал.

— Дыши, черт тебя возьми!

Мы оба рассмеялись.

— Воздух, — сказал Эд, — тебе нужно много воздуха.

Глава 20

Покупка времени

Или пациент будет жить, и ты попытаешься понять это, недоумевая. Или пациент не будет жить, и ты попытаешься понять это, недоумевая.

В последнюю неделю февраля я появилась на Лоррейн-авеню после смены, надеясь пообедать. Алисия, открывшая мне дверь, держала в руках газету, а Ди возилась в кухне, чистила фасоль. Внутри пахло итальянским рестораном.

Дом ощутимо изменился всего за несколько недель, прошедших с Нового года. Емкости, в которых пекся хлеб, соседствовали в раковине с контейнерами для рвоты. Целлофановые пакеты с памперсами для Макса соседствовали с памперсами для Роксаны. В холодильнике рядом с капельницами с соляным раствором лежали кульки с красными, зелеными и желтыми перцами. Но не эти признаки болезни сделали дом совсем другим. Дело было в ощущениях.

— С кем он говорит? — спросила я, показывая на Бена, разгуливающего в гостиной с беспроводным телефоном. То, как он мерил шагами комнату, заставило меня вспомнить о разговорах с бабушкой. Она, должно быть, просто вне себя, оттого что Бен не только спит со своей девушкой с самого Рождества, но и бросил семинарию, чтобы пойти работать в «Старбакс».

— Это твой отец, — сказала Алисия, не объяснив, однако, почему мой брат такой взволнованный.

— Как Роксана? — спросила я.

— Все по-старому, — ответила Ди, что означало «плохо». — С прошлой недели она почти перестала есть. Теперь она либо спит, либо ее тошнит.

Бен передал мне телефон, и я услышала, как папа поздравляет меня с днем рождения — на день раньше. Внезапно звук его голоса заставил меня со страшной силой заскучать по дому. Я почти увидела, как папа сидит в маленькой каморке с мягким кожаным диваном под маминым портретом. На портрете она изображена совсем девочкой, с красными лентами в косичках. На ее лице застыло выражение, какое обычно бывает у человека, от которого слишком многого хотят.

— Чувствуешь себя старше? — спросил папа.

— Вообще-то да, — ответила я. — А как насчет тебя? Чувствуешь себя старше, зная, что твоим детям завтра исполнится тридцать?

— Какой же я дряхлый, прямо жуть, — усмехнулся папа.

— Я скучаю по тебе, — я сказала это прежде, чем осознала, что мои губы шевелятся. — Мне бы очень хотелось, чтобы мы с Беном оказались дома.

— Я бы тоже хотел увидеть вас здесь. Вы бы помогли мне паковать вещи. Бен сказал, что я переезжаю?

— Ты переезжаешь? — повторила я, заставив брата вынырнуть из комикса, в который он ушел с головой, и посмотреть на меня. Бен кивнул и пожал плечами, словно тут не о чем было беспокоиться.

— Я не могу жить в одном городе с такими сутягами, которые не позволяют никому иметь собственную яхту, — пожаловался папа. — Я ищу дом у воды, поближе к Аннаполису.

— И когда ты переезжаешь?

— Как только я приведу в порядок кухню и продам этот дом. Я двадцать лет прожил в суете и неурядицах. Забавно было наблюдать, как вы уезжаете, оставляя мне все свои вещи, складывая штабелями картонные коробки. Мне порой кажется, что я живу на складе.

Он добавил, что очень удивился, когда выяснилось, что наши коробки практически пустые.

— По меньшей мере в половине из них нет ничего нужного. Например, твоя коробка с надписью «Личное». Она была забита футболками! Одними футболками, Холли! — засмеялся папа. — Раз уж ты столько лет их носила, может, мне отдать их в Армию спасения?

— Пап, я храню их, чтобы сшить лоскутное одеяло, напоминающее о некоторых моментах моей жизни.

— Памятное одеяло из футболок, — задумчиво произнес папа. По его голосу я поняла, что ему трудно представить себе одеяло из кусочков воспоминаний.

Я на секунду остановилась. Бен когда-то сказал мне, что я отношусь к типу людей, для которых воспоминания всегда дороже текущего момента. Так было с отъездом мамы. До тех пор пока я не нашла письмо Саймона, прошлое не казалось мне плохим. Да, было нелегко, да, были месяцы тишины, которую нарушали резкие команды моей бабушки и папины истерики со швырянием посуды, которую он, правда, никогда не бросал в нас (просто ему хотелось пошуметь). Но я всегда помнила о правиле Евы — никакого-смеха-за-столом — и помнила, как всякий раз после этих слов мне хотелось смеяться. Раньше я не придавала этому значения. Теперь я ни в чем не была уверена. Возможно, одеяло из футболок будет таким же отвратительным, как мамин отъезд и ее измена.

Но я все равно хотела вернуться в свой дом, в дом, где мы жили с мамой. И мне все равно, какие времена там бывали.

— А это дело с переездом никак не связано с женщиной, с которой ты познакомился в Интернете?

Бен отложил комикс и уставился на меня. Судя по выражению его лица, он ничего не знал.

— С кем, с Карли? Нет. Я просто пытаюсь взять собственную жизнь в свои руки. Мне надоело сидеть здесь и ждать.

— Чего ждать?

— Того, что Ева оставит меня в покое. Того, что вы, детки, вернетесь домой. Мне кажется, что Бен и ты застряли за границей навечно. Может, мне и повезет увидеть когда-нибудь внуков. Но говорить они будут с английским акцентом!

Мысль о детях с английским акцентом заставила меня вспомнить о Мэттью Холемби и о том, что он не ответил ни на мою открытку с благодарностью, ни на последующие письма.

— Папа, будь реалистом, — сказала я. — Мы приедем сразу же, как только сможем.

— Так вот, когда приедете, будьте готовы к тому, что я поменяю место жительства, — заявил он. В последних словах отца я определенно уловила новые нотки.