Доверие - Димитр Ганев

— Ну и кто же это?

— Не спрашивай, мой сосунок… Важно, что кладут тебе под ноги раскаленные угли и ты начинаешь подпрыгивать.

— Ты остаешься один на эту ночь!

— Ягодиночка, а может быть… Или я стар для тебя?

— А ты что, удочерить меня решил? — засмеялась она.

— Слушай, женщина, ты понимаешь, что говоришь?

Она подсела к нему, запустила руку в его шевелюру…

— Ты человек с таким положением… — стараясь сгладить свою промашку, заговорила Ягода Шилева. Она уже дважды была замужем. Детей у нее не было. Выходила замуж, считая, что мужчины любят ее не на словах. Оказалось, что привлекали их только ее красивая белая шея и деньги, которые получала она с концертов и свадеб. В течение трех лет после второго развода она вела себя предусмотрительно. Отвергала легкомысленные обещания. Неожиданное предложение Ангелии, однако, воскресило ее поугасшие надежды.

— Эх, надо, чтобы и дочка узнала, но это не имеет значения. Решаю я. Марина не сегодня завтра выйдет замуж, и опять мне куковать, как прежде, одному?

Ягода вертелась перед ним, возбужденная, красивая, и Ангелии казалось, что она танцует.

— Не смотри, что голова седая. Я еще крепкий, ты меня знаешь, — заикаясь, говорил Ангелия Тонков.

Ягоде хотелось сказать «да», но что стоило ее согласие?

— Не спрашивай ответа этой ночью, прошу тебя, — садясь к нему на колени, тихо говорила она. — Ты — как огонь, с какой стороны ни пройдешь, все равно загоришься.

— Только одного хочу от тебя — песни и верности. Если меня поменяешь на кого-нибудь, спутаешься с каким-либо пройдохой… Спой что-нибудь… Когда ты поешь, страдания и муки проходят и хочется только одного — жить…

Ягода обняла его за шею своими пухленькими ручками.

— Задуши меня… Еще!

Рад Младенов закурил сигарету, глубоко затянулся, потрогал поредевшую шевелюру и написал: «Хочется вспомнить несколько случаев из летной практики. Однажды на малой высоте позволил исполнить «тоно» — вращение самолета вокруг продольной оси на повышенной скорости, около 1000 км/час. Учебное «тоно» выполняли на значительно меньших скоростях. Потом, когда ознакомился с некоторыми инструкциями по исполнению этого упражнения, понял, что самолет на больших скоростях вращается вяло, с быстрой потерей высоты.

В тот раз крыло чуть-чуть не зацепилось за борозду вспаханного поля; мне даже показалось, что из-под самолета выскочил напуганный заяц. Несколько раз оказывался в положениях, когда переставал верить не только себе, но и приборам. В этих случаях спасала высота. Был даже такой эпизод, когда я не мог прийти в себя до тех пор, пока с 1000 м не пробился сквозь толщу облаков и на высоте 200 м не увидел знакомый рельеф — речку, высоту, лесок. Случись такое ночью — катастрофа была бы неизбежной.

…Как ведущий четверки неожиданно заметил в двух метрах перед собой самолет правого ведомого. Пилот явно не видел меня, и даже если бы осмотрелся вокруг, все равно не смог бы меня обнаружить. Как он оказался почти подо мной, не могу представить. Спокойно приказываю: «Медленно снизить высоту». Летчик точно исполнил команду — столкновение было предотвращено.

В последний год летной практики был такой случай. С самолета Ан-2 мы разбрасывали гербициды по пшеничному полю. Второй мой пилот был человеком небрежным. Летели низко над землей, в системе разбрасывания что-то заело, и, так как самолетом управлял мой коллега, я на мгновение обернулся, чтобы посмотреть, поступают ли гербициды в аппарат. В следующий момент я почувствовал, как шасси коснулось земли, инстинктивно схватился за ручку и потянул на себя: так удалось предотвратить катастрофу».

11

По прямой дорожке, рассекающей пустое зимнее поле, шел Рад Младенов. На нем была легкая молодежная курточка, плотно облегающая мускулистые плечи, под мышкой, словно сноп, огромная тетрадь. Он налетел на Ангелию Тонкова: «Тебя спрашиваю, до каких пор правда о моем отце будет скрываться под семью замками?»

«Веялка отсортировала все. Утихла боль, затянулись раны. В одну сторону — зерно, в другую — мякина. Смутное время было, смешалось все. В том числе и дело с Лебедой».

«Садись, — пригласил его Рад, — послушаем, посмотрим. Ты говоришь то, о чем написано».

«Не может быть! Я нигде не давал показаний».

«Все занесено сюда. Даже то, о чем ты только что подумал. Один человек вручил мне эту книжицу. Здесь все учтено, все в наличии — так он мне и сказал. Все правда. Но почему ушел из жизни мой отец?»

Вместе с этим вопросом со скрипом открывается одна страница, словно дверь на ржавых петлях. А там красным начертано: «Ответ — у Ангелии Тонкова».

«Больше я тебе ничего не скажу, Радко».

«Так. Но то, что написано, ты должен услышать».

«Нет, нет смысла. Я, кажется, совсем запутался. Почему предали Лебеду? Почему не уберегли? Не знаю. Сыба, говорят, хочет иметь в снохах Марину. Ну хорошо, я соглашусь… Этого будет достаточно? Твой отец вернулся другой оттуда. Он был просто сам не свой».

«Конец, — закрыл тяжелую тетрадь Рад Младенов. — Но это был только протокол. Заверь. Распишись здесь!»

«Не могу подписываться под такими показаниями… Теперь я тебя спрошу: почему ты обманул Марину? Ты ее приласкал, и она полюбила тебя, мужчину не первой молодости. Подшутил над ней, закрутил голову».

Ангелия вскакивает, сердце обливается кровью, он рыдает. Плачет так, что его стенания слышит Марина, она начинает стучать кулаками в стену своей спальни.

Ангелия включил свет: комната, оклеенная обоями, никелированный будильник, гобелен… Обстановка знакомая и чужая. Машины гудят на окраине села: началась глубокая вспашка…

12

Памятник был укрыт белым полотном. Многолюдная толпа собралась на площади. Любопытству нет предела.

Байгына закатал рукава, стучал себя по костлявой груди и подбадривал бородатого мастера:

— Правда ли, маэстро, что ты смог бы купить три дома на деньги, которые мы собрали?

— Эх, да какие там три… На один не хватило. На один.

— Сколько ты возьмешь с меня, если я попрошу тебя высечь голову моей покойной жены? Будешь смотреть на портрет Жейны, смотреть и делать… Только учти, если будет непохожа, не получишь ни гроша! — шутливо говорил Байгына.

Рад наблюдал за суетой на площади. Напротив на тротуаре увидел Марину, строгую и молчаливую, в блестящем кремовом костюме. Вместе с ней — две подруги.

Кивком головы поздоровался, она ответила, удивилась от неожиданности, а может быть, от долгого ожидания.

«Ни разу не выслушал ее до конца, как подобает мужчине. Я понимал ее с полуслова, то, что она говорила, надоедало. Чего я добивался от нее?» — думал Рад.

Байгына пробрался сквозь толпу к Раду и взял его за обе руки:

— Прекрасная работа,