Дипломат - Джеймс Олдридж.

– Именно. Общей ситуации. – Эссекс кивнул.

– Да. Совершенно очевидно, что левые и коммунистические элементы, захватившие в Азербайджане власть, действуют под диктовку русских. Иранский посол в Соединенных Штатах, мистер Хуссейн Ала, уже заявил о том, что восстание было организовано Советским Союзом. Это совпадает с сообщениями, которые мы получили из Тегерана. Мы считаем, что чем скорей русские уйдут из Ирана, тем лучше. Мы уже направили русским ноту, в которой предложили, чтобы все войска были выведены к первому января. Русские ответили, что не видят оснований для вывода войск ранее намеченного срока.

– Об этом у нас уже шли переговоры с вашим посольством в Лондоне, – сказал Эссекс. – Мистер Бевин раньше делал русским аналогичное предложение. Можно считать, что идея ускоренной эвакуации потерпела неудачу. Потому-то я и нахожусь сейчас здесь, мистер Эдди. Потому-то нам и нужна эта комиссия. Мы не можем форсировать вывод русских войск, но мы можем еще спасти Азербайджан. Если можно рассчитывать на вашу полную поддержку в комиссии…

– Разумеется, мы лично тут никак не заинтересованы, – сказал Эдди.

– Разумеется.

– Наша позиция совершенно беспристрастна.

– О, безусловно, безусловно.

– Что ж, тогда давайте приступим к делу.

О подробностях договорились легко. На препирательства времени не тратили. Разговор шел между деловыми людьми на основах полного равенства. Эссекс даже простил Ричмонду Эдди его курчавые волосы. Ричмонд Эдди понимал, что к чему, и позаботился о том, чтобы речь шла не только об английских интересах. Мистер Эдди сразу же подчеркнул значение американской позиции в Иране ввиду наличия там большого числа американских экспертов. Правда, они не являются официальными экспертами правительства США. Но тем не менее… и с этого «тем не менее» началось изложение американской позиции. Когда мистер Эдди закончил свою речь, Эссекс уже был его компаньоном в коммерческом предприятии. Оставалось только навязать интерес к этому предприятию русским. Но тут Дрейк выразил свое скептическое отношение.

– Не думаю, чтобы русские так легко проглотили это, – сказал он.

– Я вам уже говорил, Френсис, – возразил Эссекс, – для русских желателен такой выход из создавшейся ситуации, который предотвратил бы наше обращение в ООН. Эта комиссия – как раз то, что им нужно, а нам она даст возможность выжить их из Ирана.

– Чтоб сдвинуть их с места, одной комиссии недостаточно, – сказал Дрейк.

– Комиссия – это только начало, – упорствовал Эссекс. Спор продолжался. О Мак-Грегоре забыли, и он весь ушел в свои невеселые мысли.

Зачем он здесь, в Москве, зачем он слушает этих людей? Здесь ему не место. Это посольство – опасный закоулок, где втихомолку вырабатывается план, по которому должен быть перекроен мир. Но это не его мир. Этот мир принадлежит вот этим троим. Они так уверены в себе, так сплочены, так твердо убеждены в своей правоте. А Мак-Грегор, глядя на них, знал, что они неправы. Здесь готовится заговор, в изумлении сказал себе Мак-Грегор, и я оказался в нем замешан. Нужно выбираться отсюда, а то может быть поздно.

И, словно выбираться надо было сейчас же, немедленно, Мак-Грегор встал, извинился и вышел из кабинета. Эссекс поглядел ему вслед без удивления, зато Дрейк явно был недоволен. Впрочем, ни слова по этому поводу не было сказано, и совещание скоро пришло к концу.

– Ну что ж, милейший, – сказал Эссекс Ричмонду Эдди вставая. – Я вполне удовлетворен. Как выяснилось, наши точки зрения в этом вопросе совпадают, а это – главное. Значит, дело будет сделано. До свидания. Спасибо, что пришли.

– Надеюсь, о дальнейшем вы меня поставите в известность, – сказал Эдди.

– Как только русские сообщат мне что-нибудь, – заверил его Эссекс.

Эссекс предвкушал небольшую сцену с Мак-Грегором, но Мак-Грегор исчез. Он отправился в Московский университет разыскивать профессора Онегина. Его он не нашел, но ему удалось познакомиться с одним профессором-палеоботаником, который знал Онегина, хотя и не мог сказать, где он находится в данное время. Об ученом споре Мак-Грегора с Онегиным профессор слышал впервые, но Мак-Грегор посвятил его в существо спора, и не прошло и часу, как они всесторонне обсудили этот вопрос. Ботаник был армянин, временно откомандированный из Ереванского университета в Московский. Это был брюнет ярко выраженного армянского типа; по-русски он говорил с акцентом, так что Мак-Грегор понимал его не без труда.

Все это время Мак-Грегору удавалось гнать от себя мысли о Кэтрин и о своем позоре, но после обеда, оставшись один в своей комнате, он почувствовал, что эти мысли снова овладевают им. Не желая сдаваться, он сел писать письмо профессору Уайту. Он спрашивал профессора, может ли он рассчитывать на свое старое место в Англо-Иранской компании после того, как уйдет из департамента по делам Индии. У него не было никакого желания возвращаться в Англо-Иранскую компанию; это было частью все того же главного спора, который он вел с самим собой. Но лучше Англо-Иранская компания и своя привычная работа, чем опасность погрязнуть в этом дипломатическом штукарстве. Однако, даже придя к такому решению, он не мог полностью освободиться от чувства ответственности за то дело, которым был занят сейчас. Пусть, приехав в Лондон, он уйдет с этой работы, но ведь пока что Эссекс еще пытается вершить судьбы Ирана. Мак-Грегор чувствовал, что интересы Ирана слишком близки ему.

Но письмо профессору Уайту он все-таки написал.

В дверь постучалась Джейн Асквит и была очень удивлена, застав Мак-Грегора за письменным столом.

– А я думала, что вы больны и лежите, – сказала она. – Я позвонила, чтобы вы пришли пить кофе, но Джон Мелби сказал, что вам нездоровится. – Она держала в руках какой-то пузырек и чайную ложку и явно собиралась лечить его.

– Да нет, я здоров, – сказал он, немного смущенный.

– Правда?

Мак-Грегор надел пиджак.

– Я здоров, – повторил он.

– А вы не разбились, когда упали на лед?

– Значит, и вы видели весь спектакль, – сказал он.

– Ничего я не видела. – Она стояла совсем близко и пытливо всматривалась в него своими продолговатыми глазами, словно искала знаков какого-то душевного неблагополучия. – Но если вам нездоровится, примите лучше хинин. Он горький, но простуду как рукой снимет. Вы вообще малярией не болели? Может быть, это приступ?

– Нет, я не болел малярией, – сказал Мак-Грегор.

– А мы с Джоном оба малярики. – Она огляделась по сторонам. – Вы очень аккуратный и подтянутый человек, мистер Мак-Грегор, – сказала она, и он вспомнил, как то же самое говорила ему Кэтрин. – Когда я вышла замуж, я все пыталась сделать из своего мужа образец аккуратности, но теперь уже давно отказалась от этой мысли. Он просто обожает беспорядок. Он похож на Кэтрин.

– Вы сядьте, пожалуйста, – попросил Мак-Грегор.

– Я вам не мешаю?

– Нет, что вы. Я просто писал письмо.

Она села в кресло. – Вы, наверно, скоро уедете отсюда?

Ее присутствие было настолько ненавязчивым, что Мак-Грегор почувствовал себя совсем легко.

– Да, через несколько дней, – сказал он и тоже сел.

– Не жалеете?

– Нет. – Он провел рукой по волосам, стараясь пригладить их. – Здесь очень интересно, но мне хочется вернуться в Лондон.

– Вот не думала, что вы любите Лондон, – сказала она.

– Не так уж и люблю. Просто хочется снова взглянуть оттуда на мир и посмотреть, какой он.

– А отсюда вам не видно?

– Может быть, перспектива не та, – сказал он.

– Вы как будто очень успешно работаете. Думаете остаться на дипломатической службе?

Мак-Грегор отрицательно покачал головой. – Это не для меня.

– А мне казалось, у вас есть такое намерение.

– Я думал об этом, – сказал Мак-Грегор, – и решил, что я настолько отстал в своей области, что уж лучше мне оставаться дипломатом. Но потом я раздумал.

– У вас хорошо шла научная работа?

– В свое время, пожалуй, неплохо, – ответил он. – Но теперь я очень отстал.

– А наверстать нельзя?

– Можно, но это все-таки будет не то. Я вот как раз пишу человеку, с которым работал в Англо-Иранской компании, спрашиваю, возьмет ли он меня обратно. Да не знаю, стоит ли посылать письмо.

– Конечно, стоит, – сказала она.

– Не так это все просто, – сказал Мак-Грегор. – Мне очень не по душе Англо-Иранская компания.

– А ведь, говорят, это превосходная организация.

– Не спорю, – сказал Мак-Грегор. – Работать у них хорошо. Они предоставляют большие возможности для научной работы. Но только если б это было не в Иране.

– Значит, вам не хочется возвращаться?

– Очень не хочется. Но больше мне негде по-настоящему заниматься моей работой. Придется опять проситься туда. Не знаю только, захотят ли меня взять теперь.

– Мне кажется, вы о себе слишком скромного мнения, мистер Мак-Грегор.

– Благодарю вас.