Жажда. Роман о мести, деньгах и любви - Алексей Колышевский

Из раздумий его вывел голос жены за дверью. Она сказала, что звонил только что Сергей, предлагал им прийти в гости. Что он думает? Она не против.

– А почему бы и нет? – обрадовался Мемзер. – Я как раз думал, что неплохо было бы навестить Сережку. Ведь он живет где-то здесь, неподалеку? Кстати, я-то у него и не был ни разу! Скажи ему, что мы придем. Покупать ничего не надо, пусть лежит. Позвони в «Ермак», закажи побольше всего. Рождественские каникулы – это время обжорства. Ничто так не лечит, как русская кухня.

– Он предлагает к шести. Не рано?

– Думаю, в самый раз, – ответил ей Мемзер, и еще раз с сожалением поглядел на свою спину. – После можно поехать куда-нибудь вдвоем, развлечься. Ты не против?

– С удовольствием, – с готовностью, как будто еще не дослушав мужа до конца, согласилась Наташа.

...Она одевалась очень тщательно, словно готовилась к торжеству. Отыскала в шкафу великолепное, недавно купленное в Столешниковом платье – там был один из ее любимых в этом городе магазинов. Когда Наташа приезжала за нарядами, магазин закрывался, и она бродила между вешалками в одном нижнем белье, мерила все, что нравится. Такое позволялось не каждому. Кроме как для нее, магазин закрывали лишь для молоденькой телеведущей с громкой и дурной репутацией. Продавщица магазина как-то принялась рассказывать Наташе о повадках этой девчонки, но Наташа прервала ее, сказала, что подобные истории ей неинтересны, не ее уровень. Продавщица осеклась на полуслове, и Наташа видела, что мелькнуло у нее в глазах. «Чего же ты так бесишься, дурочка? Для тебя эта публичная лошадь так много значит. Ты польщена своей ролью, когда подаешь ей платье или поясок», – вот что она подумала тогда.

Надев чулки, платье и закончив свой образ на сегодня, Наташа воровато оглянулась на дверь: нет ли кого? – нагнулась и принялась что-то искать в шкафу. Достала небольшую, словно визитница, сумочку, открыла ее, проверила, все ли на месте, поглядела на себя в зеркало и перекрестилась.

Без нескольких минут шесть чета Мемзеров отправилась навещать любимого племянника. Было решено пойти пешком, прогуляться. Телохранители следовали на почтительном расстоянии спереди и позади, их присутствие совсем не ощущалось. Супруги беседовали о чем-то легком, старательно огибая неудобные углы воспоминаний о недавней трагедии. Мемзер дурачился, рассказывал анекдот в лицах, мычал коровой, хрюкал свиньей, что получалось у него особенно удачно, и возле самого подъезда подскользнулся, причем и это сделал шутки ради. Он вообще пребывал в великолепнейшем настроении.

– Странно, что нет консьержа или консьержки, – заметила Наташа, – видать, куда-то отлучились. Вот и чай стоит совсем горячий, пар из чашки...

– До ветру отправился твой ненаглядный консьерж, – не оборачиваясь, бросил Мемзер и шагнул в кабину прикатившего лифта. – Поехали, будет розыск чинить, пинкертонша.

Они поднялись на нужный этаж, и Мемзер, выходя, теперь уже не по собственной воле запнулся о порог лифта и чуть было не упал. Выругался, обозвав кого-то словечком стандартной колкости. Наконец позвонили в дверь нужной квартиры, Сергей открыл мгновенно, он стоял за дверью и ждал. Мемзеру он показался очень бледным.

– О! Да ты, я вижу, и впрямь не в себе! Слабость одолела? Немедленно в кровать. Агамемнон Лысьевич предупреждал, что так будет.

– Да нет никакой слабости, – Сергей пытался выглядеть беззаботным и естественным. – Просто давно не проветривал, не люблю сквозняков. Проходите скорее в гостиную. У меня тоже есть гостиная, между прочим. Да-да. И там довольно уютно, вот увидите.

– Мы заказали ужин, – покряхтывая отозвался дядюшка, стаскивая ботинок. – Его должны скоро привезти. Пальчики оближешь, гарантирую.

Наконец ботинок поддался, и Мемзер прошел следом за Сергеем. Наташа немного замешкалась возле входной двери, повернула вертушку замка влево, затем присоединилась к мужчинам. Сергей предложил чай, включил телевизор, нашел какой-то канал деловых новостей, но Мемзер издал протестующий вопль:

– Переключи сейчас же! Тошнит от всей этой лабуды! Толпа придурков, именующих себя аналитиками, пытается предсказать, когда в этой стране закончится кризис. Ха-ха! Как можно предсказывать то, в чем ни черта не смыслишь?! Все эти мальчики и девочки с куриными мозгами меня откровенно забавляют. Эта моя компания, в которой ты имеешь честь работать, сплошь состоит из таких же горе-предсказателей. Держу для отвода глаз, пусть думают, что они чего-то стоят.

– Когда же закончится кризис, дядя?

Мемзер выхватил у него пульт и переключился на какой-то канал с дикими зверями. На экране крокодил с хитрыми маленькими глазками закусывал антилопой.

– Когда закончится? Никогда он не закончится, Сережа. Нельзя остановить то, что начато много лет назад. Конечно, он закончится когда-нибудь, но это будет уже совсем другая страна, поверь мне. Я знаю...

Мемзер с удивлением уставился на внезапно появившегося в гостиной молодого человека. Тот был в верхней одежде, ботинки, нахал, не снял, и тянулся за молодым человеком влажный неопрятный след. Руки молодой человек прятал в карманах полупальто, и похоже, что его появление вызвало вопросы лишь у Мемзера.

– А вы кто такой? – удивленно спросил дядюшка, полагая, что это может быть только друг его племяшки, не вполне добровоспитанный и выросший в свинарнике.

– Морж в рыбьем пальто, – произнес Миша врезавшуюся в память фразу. – Молись, папаша. Сейчас убивать тебя буду.

Больше он сказать ничего не успел. Прямо через сумочку Наташа выстрелила из своей сорокапятки. Смит-вессон плюнул Мише точно в лоб. Бездыханный, он повалился на светлый пушистый ковер, и к имевшейся уже грязи с его ботинок прибавилась алая кровь из простреленной головы.

– Это у меня в первый раз так получилось, – хладнокровно прокоментировала Наташа. – Экспромты порой бывают удивительно точны. Сергей, погляди, успокоился ли этот словоохотливый юноша?

Сергей подошел к Плешакову, наклонился, засунул руку ему в карман, но не обнаружил того, что искал: Миша был левшой и пистолет оказался у него в другом кармане. Превозмогая непереносимое ощущение близкой тошноты, Сергей извлек оружие и ничего не чувствующими руками взвел курок, направил пистолет на Мемзера.

Впервые он увидел своего дядю таким. Тот словно уменьшился в размерах, съежился. Мемзер был в полном оцепенении, и Сергей вдруг подумал, что его хватил удар. Что ж, тем лучше. Ведь говорил он этому дураку Мише, что болтать не надо. Достал пистолет, значит, надо стрелять. Сергей выстрелил.

Эпилог

Вот я и подошел к одному из тех благостных для каждого рассказчика мест, когда можно с полным правом закончить свою историю и заняться чем-нибудь совсем другим. Например, подойти к зеркалу с тайным замиранием сердца и желанием не обнаружить новой, длинной, во весь лоб, морщины, одной из тех, что в последнее время так беспощадно состарили мое лицо. Впрочем, я благодарен им, этим знакам аномально быстрой старости. Они помогли мне вовремя обратить внимание на то, что со мной происходит нечто совершенно необъяснимое. Нечто такое, что смог разъяснить рыжий Агамемнон, заявив, что никаких личных причин пенять ему у меня быть не должно. Ведь он старался ради науки, а это должно заставить меня простить его. Очевидно, так же должны простить жертвы Хиросимской бомбардировки мудрых изобретателей атомной бомбы, но тут уж ничего не поделаешь. К тому же он, несомненно, во имя одной лишь науки, взялся за попытку исправить своих же рук дело, чем вселил в меня надежду. Все не так уж и плохо, если сравнивать мою судьбу с тем, что выпало на долю этого бедолаги Плешакова, а равно и моего дядюшки. Одно лишь бесспорно: к морщинам на моем лице, видимым окружающим, прибавились морщины внутренние – символы мудрости. Я вдруг стал запоем читать немецких философов и изъясняться на правильном и красивом русском языке, что, согласитесь, нынче большая редкость.

Теперь мне лишь остается по порядку изложить некоторые события, случившиеся после того, как отгремели выстрелы и рассеялся пороховой дым. Я помню каждую минуту, прошедшую с тех пор. Такое не забывается, не правда ли?

Первыми на место заявились... Впрочем, здесь наши с Наташей воспоминания разбегаются в противоположные стороны. Мне кажется, что первым появился повар из ресторана, весь нагруженный судками с ужином, который в тот раз так никому и не довелось отведать. Она же утверждает, что первым и, как всегда, совершенно некстати, нагрянул хозяин квартиры – этот веселый безумец, сыгравший свою роль самым чудесным образом и послуживший настоящим орудием в руках судьбы для многих из тех, кого я упомянул в свом рассказе. Видимо, он был сумасшедшим и не мог помнить своих обещаний, больше не сваливаться как снег на голову. Впоследствии он как-то признался мне, что пишет стихи, и это многое прояснило. Вы знаете хоть одного нормального поэта? Вот и я о том же. Что с ним теперь, я не знаю. Верно, он все так же продолжает сдавать свою квартиру в районе Арбата, а сам снимает подешевле, на московской окраине, и от нечего делать вмешивается в личную жизнь своих новых постояльцев.