Мужчины свои и чужие - Кэти Келли

Дети вбежали в дом и в испуге остановились при виде развалившегося в кресле Вилли Кэмпбелла. Насколько его жена была худа, настолько он был толст. Он выглядел даже комично в потрепанном твидовом пиджаке и рубашке, которая когда-то была белой, а сейчас вся покрылась пивными пятнами. Все еще густая шевелюра совсем поседела.

– Мэри! – сказал он слегка заплетающимся языком. – Добро пожаловать. И малышка Ханна приехала… Не поцелу­ешь старенького папочку?

Ханна смотрела на это безнадежное существо и удивля­лась, почему он всегда представлялся ей таким монстром. Она вдруг поняла, что он совсем не плохой, просто слабый. Слабый и пьяница. И не его вина, что ей так не везет с муж­чинами и она постоянно выбирает таких, кто ее подводит, как делал всю жизнь ее отец.

– Привет, папа, – сказала она, не собираясь его обни­мать. – Давненько не виделись. Счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества, дядя Вилли, – сказала Мэри, подталкивая к нему упирающихся девочек.

– Пойдемте, дети, – решительно сказала Анна, беря их за руки. – Вам надо переодеться. А ты, Вилли, умойся и сме­ни рубашку. Все-таки Рождество. Если захочешь отдохнуть, мы разбудим тебя к ужину.

«Ничего не изменилось, – подумала Ханна. – Мать по-прежнему дает ему возможность не опозориться, в завуали­рованном виде предлагая проспаться, потому что к столу его ждут чистым и трезвым». Когда-то Ханну возмущало слепое принятие матерью его алкоголизма. Ей хотелось крикнуть: «Прекрати искать ему оправдания. Уйди сама или заставь уйти его!» Но мать никогда бы этого не сделала. Кроме бра­ка, у нее ничего не было, а ее учили безропотно принимать все, что дает жизнь.

Когда отец, шаркая ногами, ушел в спальню, Ханна с об­легчением вздохнула. Казалось, она сдала трудный экзамен. Мириться с собственной жизнью значит принимать родите­лей такими, какие они есть. И ей это почти удалось.

Рождественский ужин благодаря девочкам получился ве­селым. Правда, Кортни сначала закапризничала, заявив, что не будет есть ничего зеленого, и с силой швырнула вилку через стол, когда перед ней поставили брокколи.

– И я не хочу! – поддержала ее Кристи.

– Удивляете вы меня, девочки, – вдруг спокойно произ­нес Вилли, – не едите свой ужин, а ведь знаете, что Санта за вами наблюдает.

– Мы уже получили подарки, – самодовольно ответила Кристи.

Вилли поднял брови.

– Но ведь он может забрать их назад, правда, Мэри?

Брокколи исчезла за пять минут. Ханна больше всех уди­вилась, что ее отец счел возможным вмешаться в детские дела. Он ведь никогда не умел обращаться с детьми! Но вне­запно в голове ее возникло смутное видение – она сидит у него на коленях, а он читает ей сказку. У них было большое кресло цвета ржавчины, которое он любил, и в его отсутствие она свертывалась в нем калачиком и скучала…

На глаза ей навернулись слезы, и она невольно шмыгнула носом.

– Ты не простудилась, Ханна? – спросила мать.

– Нет, мам, я здорова.

В доме никогда не держали алкоголь, но в этот вечер отец тем не менее казался слегка поддатым, хотя она не видела, чтобы он пил. Видно, где-то припрятал бутылку. На следую­щий день он уехал и не вернулся, а три женщины прекрасно провели время. Они играли с детьми, ходили на прогулку в горы и вернулись усталые, но довольные, и долго пили чай у огня.

В ту ночь Ханна проснулась в половине второго, услы­шав, как кто-то возится у входной двери. Она вздрогнула, как вздрагивала когда-то ребенком, когда раздавался скрип клю­ча в замке. Никогда нельзя было предугадать, в каком он явится настроении: веселом и жизнерадостном или мрачном. Тогда он принимался ворчать и винил всех, кроме себя, в том, что у него нет работы и будущего.

Боясь, что он расшумится и разбудит детей, Ханна молча встала и пошла на кухню. Отец сидел на полу, пытаясь ти­хонько снять ботинки.

– Ханна, – сказал он театральным шепотом, – не свар­ганишь ли мне чашечку чая? Тогда я утром не буду мучиться от похмелья.

Он неожиданно показался ей смешным и совсем безвред­ным. Широкое лицо расплылось в улыбке, ноги расставлены, как у ребенка, играющего на полу. Ему никак не удавалось расшнуровать ботинки.

– Сядь на стул, я тебе помогу со шнурками, – приказала она. – И не шуми.

– Да, Ханна, – послушно сказал он. – Ты точно, как твоя мать. Женщина, на которую можно положиться.

На следующее утро, когда Ханна ставила свой чемодан в багажник машины, она казалась себе совсем другой жен­щиной – не такой, какая приехала сюда три дня назад. За­падная Ирландия всегда так на нее действовала.

Мать стояла у машины, держа в руках груду пакетов и банок, завернутых в газету.

– Тут джем, четыре банки варенья и свежие яйца, я взяла их у соседей через дорогу. Еще черный хлеб и немного вче­рашнего бекона. Мэри собирается ехать завтра.

– Куда? – поинтересовалась Ханна, аккуратно уклады­вая пакеты в багажник.

– К своему любовнику, я в этом не сомневаюсь. От неожиданности Ханна выпрямилась.

– Так она тебе сказала? Я думала, ты разозлишься… Анна пожала плечами:

– Нет смысла. Чего нельзя вылечить, придется вытер­петь. Слышала такую поговорку?

– Ты не перестаешь меня удивлять, мама, – призналась Ханна. – Стоит мне только решить, что я знаю, как ты про­реагируешь, так ты поступаешь совсем по-другому.

– Например?

– Например, ты сказала Мэри, что у меня все в жизни прекрасно и что ты мною гордишься… – Она замолчала, уже жалея, что начала весь этот разговор.

– А разве ты не знала, что я тобою горжусь? – резко спросила Анна. – Горжусь тем, что ты сумела выбраться от­сюда и наладить свою жизнь? Думаешь, мне самой не хоте­лось сделать то же самое, если бы я могла? Конечно, я тобой горжусь, вот только ты этого никогда не замечала.

– Ты всегда так сурово со мной обращалась, – возразила Ханна. – Любимчиком был Стюарт.

Мать фыркнула:

– Парни всегда будут любимчиками, так уж жизнь уст­роена. Они – мужчины и в жизни получают то, к чему стре­мятся. А если женщина добивается того, чего хочет, ее счита­ют старой девой, которой просто не повезло подцепить муж­чину. Стюарт не нуждался в помощи, а тебе она была нужна. Иначе бы ты выросла мягкотелой. Я сурово с тобой обраща­лась, потому что хотела, чтобы ты стала жесткой и не попала в ту же западню, что и я.

– Вот как.

Они немного постояли. Анна никогда не была ласковой, не любила целоваться и обниматься, но сегодня Ханна решила забыть об этом. Она крепко обняла мать и прижала к себе. Анна расслабилась и оставалась в объятиях дочери с минуту.

– Тебе лучше ехать, – хмуро сказала она. – Сегодня все будут возвращаться домой, так что стоит выехать пораньше.