Мужчины свои и чужие - Кэти Келли

– Давай, – простонала Донна. – Но только один стаканчик – и гони меня домой, пожалуйста.

– Обещаю, – улыбнулась Ханна.

Теперь, решив на Рождество поехать домой, Ханна чувствовала себя почти счастливой. Она уже не казалась себе унылой одинокой женщиной, питающейся готовой едой и коротающей вечера у телевизора. Нет, она была Ханной Кэмпбелл, имеющей корни и семью, пусть даже она и нечасто с ними видится. Как будто груз упал с ее плеч, и она бодро направилась к бару.

Какой-то незнакомый симпатичный мужчина улыбнулся хорошенькой женщине со сверкающими глазами и призыв ной улыбкой. На Ханне была серая шелковая блузка, верхний пуговицы которой были специально расстегнуты, чтобы виднелся красивый кружевной лифчик. Скромно, но дико сексу­ально.

– Может быть, разрешите вас угостить? – с надеждой спросил он.

Ханна искоса взглянула на него. Если Феликсу она не нужна, почему бы не пофлиртовать с другими мужчинами? Ей явно стоит укрепить уверенность в себе!

– Спасибо, – выдохнула она, одарив его многозначи­тельным взглядом.

– Вижу, ты развлекаешься вовсю, – прозвучал знако­мый сухой голос.

Ханна оглянулась и увидела нависшую над ней крупную фигуру Дэвида Джеймса. Он был в своем деловом костюме, выглядел усталым и казался не на месте в баре, где все бурно веселились.

– Откуда ты взялся? – Ханна немного смутилась: ведь он застал ее флиртующей с незнакомцем, когда подразумева­лось, что она по уши влюблена в Феликса.

– Задержался на работе и зашел на полчаса, – ответил Дэвид, неодобрительно оглядывая ее раскрасневшееся лицо, размазанную помаду и три расстегнутые пуговицы.

– Так что мы будем пить? – спросил мужчина.

– Ничего, – холодно произнес Дэвид. – Она со мной.

– Как пожелаете, – обиженно отозвался незнакомец. Ханна залилась пунцовой краской от стыда и негодова­ния.

– Мне показалось, тебя надо спасать, – заметил Дэвид. – Ничего подобного! – прошипела она, пробираясь через толпу, скопившуюся у бара.

Дэвид догнал ее, схватил за плечо и повернул к себе.

– Извини, Ханна, – сказал он. – Мне показалось, что этот парень к тебе пристает, и я решил, что тебе не понравит­ся.

– Дэвид, мне надоели люди, которые почему-то считают, что знают, что мне понравится, а что не понравится, – уста­ло сказала она. – Я иду домой. Приятного Рождества.

Ханна повернулась и ушла, остановившись только, чтобы взять свое пальто и махнуть на прощание пораженной Донне. Она затылком чувствовала на себе взгляд Дэвида и понимала, что он, скорее всего, обижен ее грубостью. Но у нее не оста­лось сил притворяться веселой и счастливой. Перед Дэвидом можно извиниться после Рождества. Он был с ней так мил после того дня, когда она заменила Донну; сказал, что она вполне может исполнять обязанности младшего агента. Ханна и мечтать о таком не смела, ей бы радоваться, но на­строение было из рук вон плохое. Черт бы побрал этого Фе­ликса!

…На следующее утро пораньше Ханна накупила продук­тов, спиртного, подарков – для матери она приобрела боль­шой флакон до смешного дорогих духов – и отправилась в путь. Под пение хоралов она вела машину, не обращая вни­мания на непрерывный дождь. Потом прослушала последние новости и передачу, в которой приглашенные выступающие обсуждали, что важного произошло в политике за последний год. Она обнаружила, что слушать все это ей легче, чем музы­ку. То же самое происходило с ней, когда она разошлась с Гарри. Он обожал оперу и постоянно слушал пластинки своей драгоценной Марии Каллас, когда они занимались лю­бовью. Ханна до сих пор не могла выносить оперу – в горле сразу образовывался комок, и она переключала канал. Траги­ческие звуки голоса Марии Каллас были для нее неразрывно связаны с потерей и бедой. С потерей Гарри, а теперь с поте­рей Феликса. Неужели ей суждено всю жизнь терять?

Прошло четыре часа. Все еще лил дождь, но пейзаж резко изменился. После того как она проехала патриархальную де­ревеньку Оутерард с-домишками, выкрашенными в пастель­ные тона, дома стали появляться редко; местность была серой и негостеприимной, на горизонте темнели горы. Среди холмов кое-где виднелись окруженные кирпичными стенами домики, из труб тянулся дымок. Запах горящего торфа всегда был для нее запахом дома. Слева время от времени показывался Атлантический океан. Господи, как красиво, но какая это суровая красота.

Она доехала до перекрестка и остановилась, ожидая возможности повернуть. В этот момент мимо проехал очень на вороченный трактор, водитель которого с энтузиазмом поехахал ей. Ханна не ответила, потому что не узнала его. Она уехала отсюда двенадцать лет назад. Трудно узнать людей, с которыми она вместе училась, – они выросли и наверняка выглядят иначе. Уж она-то точно выглядела иначе.

Раньше Ханна всегда носила длинные волосы, джинсы и бесформенные кардиганы. Теперь у нее волосы едва доходи ли до плеч и мягко обрамляли лицо. Да и одежду она теперь носила, чтобы подчеркнуть фигуру, а не для того, чтобы спрятать.

Через двадцать минут она подъехала к знакомым стол­бам, на которых когда-то висели ворота. Ворот здесь не было с незапамятных времен – только большие бетонные столбы, к которым до сих пор были привинчены петли, покрытые ржавчиной. Отец многие годы обещал навесить ворота, но это обещание, как и все остальные, осталось невыполнен­ным.

Ханна свернула на дорожку, всю изрытую ямами, и с опаской подумала о подвесках машины. Дом Кэмпбеллов располагался в полумиле от основной дороги, но, к счастью, все обошлось. Маленькая машина, подпрыгивая, проехала по дорожке, свернула, и Ханна увидела дом. Когда-то это было одноэтажное строение с четырьмя окнами по фасаду. Но за те годы, что семья здесь жила, дом достраивался без всякого определенного плана, и нельзя было сказать, что он произво­дит приятное впечатление.

За домом громоздились хозяйственные постройки: сви­нарник, давно превращенный в сарай для всякого хлама, не­сколько полуразрушенных строений, где когда-то жили куры и гуси. Мать Ханны уже много лет не разводила кур, слиш­ком тяжело было за ними ухаживать, да и лисы часто наведы­вались. Но в детстве Ханна очень любила кур, ей даже каза­лось, что она находит у них большее понимание, чем у чле­нов семьи.

Она не была дома полгода, но абсолютно ничего не изме­нилось. Только старенького семейного «Форда» не было у крыльца. Прекрасно. Это означало, что отца нет дома, он где-то пьет, а не отсыпается после предыдущей попойки.

Ханна заметила, как отодвинулась занавеска на кухонном окне. Она даже не успела открыть дверцу машины, а мать уже шла ей навстречу.

– Вот это сюрприз, – сказала Анна Кэмпбелл, слегка улыбнувшись. – Надеюсь, ты захватила с собой спальный мешок. Мэри и дети тоже здесь.