Три весны - Анатолий Чмыхало

Алеша плохо слушал шофера. Думал он о том, что наконец-то определился. Чего хотел, того и достиг.

Он ходил в горком комсомола. Соня узнала об Алеше всю подноготную. Что там постановка «Медведя»! Алеша рассказал ей о фронте, о госпитале, и еще о многом другом. Она бледнела и покусывала алые губы от его рассказа. И слезы навертывались на ее небольшие темные глаза. Но как комсомольскому секретарю ей не полагалось проявлять малодушие, и она подбадривала себя восклицаниями:

— Вы правильно поступали! Так и положено на фронте!

Чего она понимала, эта былинка! И кто понимал вообще, что положено и что не положено, когда его молотили бомбы, когда в упор стреляли по нему фашистские танки!

Соня звонила по организациям. В промысловую артель, где катали валенки, нужен был массовик. Когда Соня сказала об этом, Алеша недоуменно, с улыбкой спросил:

— Что же я буду делать?

— Там объяснят. Газеты читать пимокатам, «Боевой листок» выпускать.

— И все?

— Ты против? Тебе не нравится? Так давай еще поищем, — сдалась Соня и принялась снова звонить.

Алеша хотел согласиться идти к пимокатам, так как ничего более подходящего для него не находилось. Но Соня решилась на последнее: поговорила по телефону с редактором газеты. Может, в редакции знают, куда пристроить комсомольца с десятилеткой, фронтовика.

— Он просит зайти, — без надежды сказала Соня, устало вешая трубку на рычаг телефона. — Авось, что-нибудь и посоветует. Не огорчайтесь, Алеша, будет вам работа.

Разговор в редакции был коротким. Редактор Василий Фокич, краснощекий и кривоногий, стоя у стола, разглядывал Алешу.

— Статей не писал? — спросил он.

— Не доводилось.

Василий Фокич повел носом:

— Завтра попробуем. Справишься с заданием, возьмем в литсотрудники.

Алеша прилетел к Ваньку. Но тот не высказал восторга.

— Не ходи. Я с директором военторга договорился. Будешь экспедитором.

— Но если человеку не нравится торговля? — загорячилась Вера.

— Дураку она может не нравиться, — авторитетно рассудил Ванек. — А в газете что? Бумагу грызть станешь?

— Как-нибудь проживу, — неуверенно сказал Алеша.

На другой день с утра он был в редакции. Василий Фокич долго перебирал бумаги на своем столе, часть их откладывал в сторону. И когда отложенные листки образовали стопку, редактор взвесил ее на ладони и подал Алеше:

— Письма фронтовиков. Сделаешь обзор. Садись и пиши, — он показал на придвинутый к его столу пристолик.

Алеша что-то пробормотал. Не то в знак согласия, не то поблагодарил Василия Фокича. И тут же подумал, что напрасно затеял все это. С треском провалится сейчас, и Ванек будет смеяться. Лучше — в массовики. Пимокаты проще редактора.

Заметив на Алешином лице смятение, Василий Фокич засмеялся и похлопал Алешу по плечу:

— Выхватывай яркие места. Нажимай на лирику и на героизм. Ты же сам фронтовик, знаешь, что к чему.

Почти до обеда читал Алеша письма с фронта. И чего тут только не было! Бойцы писали о своих друзьях из Ачинска, об их подвигах. Писали пламенные приветы односельчанам, обещали храбро воевать и вернуться домой с победой и орденами. Были в треугольных солдатских конвертах и стихи, простые окопные стихи, которые не искали признания. Но все-таки солдаты хотели, чтобы сочиненные ими строчки прочитали земляки.

Алеша читал письма, а сам думал о фронте. О далеких друзьях. И заново переживал все, что было с ним под Луганском и на Миусе.

Нужные слова нашлись. Сначала робко, потом все смелее и смелее стал включать Алеша в свой нехитрый рассказ выдержки из солдатских писем. А кончил обзор стихами лейтенанта, присланными из далекой Югославии:

Я дошел с боями до БелградаИ иной награды мне не надо…

Это были стихи о раненом бойце. О себе, наверно, писал лейтенант — хватали за душу строчки.

Василий Фокич вертелся в кресле и несколько раз надевал очки на нос, когда читал Алешин обзор. И странно, скорее печально, чем одобрительно, поглядывал на Алешу. А у того упало сердце, и он еле сдерживал короткие вздохи.

— Можешь, Колобов. Только насчет награды в стихе что-нибудь подмени. Боец от орденов отказывается…

Редактор принялся рассказывать о своей боевой молодости, о том, как он пришел в газету. И посвятил Алешу в некоторые тайны журналистики. Как лучше, например, брать интервью. Как отвечать на телефонные звонки из колхозов и городских организаций.

Оказывается, мало писать хорошие статьи. Нужно, чтобы с тобою считались. Если ты прав, то поспорь, будь принципиальным. Короче говоря, это была целая наука, которую Алеше предстояло осилить.

Обзор пошел в газету. Через два дня Алеша ухватил экземпляр номера, только что принесенного из типографии. Как в сказке: на газетной полосе — большущая статья, а под нею его подпись.

Редактор добился для него карточек в столовую, где дважды в день давали по тарелке супа или щей. Разрешил Алеше спать на редакционном диване. Это пока не подыщет подходящую квартиру.

И вот Алеша ехал в первую командировку. Трактористы давали на пахоте по две с половиной нормы. В Ачинске этому не верили. Агроном из райсельхозотдела клал голову на отсечение, что на черноземах да при побитой технике нельзя столько сделать.

— Вот и будешь ты судьей в споре трактористов с сельхозотдельцами, — сказал редактор.

Хорошенькое дело — судья. А что, если он не видел даже, как ее пашут, матушку-землю. Но отказываться от интересной командировки Алеша не стал. Ну не сумеет написать сам, попросит помощи у Василия Фокича. Главное, чтобы подробно расспросить обо всем, чтобы ни одна деталь не ускользнула. Так говорил Алеше редактор.

Машина, отчаянно сигналя, обгоняла телеги с горючим. А горючевозами сплошь были старые деды. Когда шофер требовал от них, чтобы они уступили дорогу, деды трясли сивыми бородами и грозили ему кнутовищем. Но помаленьку отваливали в сторону. Знали, что это машина МТС и что ее ждут на полевых станах.

— А в той деревне есть Пашка Сазонов. Он в прошлом году избил председателя колхоза до синяков. Из-за одной красноармейки. Они втихаря к ней похаживали. То один, значит, то другой. А тут их свел случай, — продолжал шофер. — И пьяные оба, на троицу дело было. Разойтись бы без шума. Баб-то ведь вон сколько…

— Как же так? — вступил в разговор Алеша. — Мужья, выходит, воюют, а тут…

— А чего тут? Тут ничего.

— Нехорошо все это.

Шофер покосился на Алешу:

— Ну и ну! Взаправду ты? Смешной… Ежели ребятишек нагуливать, так оно стыдно. А ежели то да се, да другое?.. Так Пашка Сазонов не имел, значит, никакого зла на председателя. Но тот возьми да съезди красноармейку по роже. Ты, говорит, чего ж это, сука? Тебе, говорит, мало одного? Вот тогда-то Пашка и принялся за председателя. Разукрасил чисто как клоуна. И ничего, тот смолчал. Ведь Пашку не пошлешь на фронт и не засудишь. На нем колхоз держится. Вот он-то как раз и напахал много.

Деревня открылась внезапно. Машина выскочила на бугор, и Алеша увидел аккуратные домики, разбежавшиеся по низине одной улицей. За селом поблескивала на солнце стальная полоса речки, а дальше за нею густо синела тайга. Удивительные места. А что будет здесь летом, когда распустятся листья на деревьях и запестрят на лугу цветы, трудно было себе представить. Пожить бы здесь!

— Мне в деревню ни к чему, — сказал шофер. — Я сразу на полевой стан, к Пашке Сазонову. А поварихой в Пашкином отряде та самая краля, — он многозначительно ухмыльнулся, нажимая на тормоза. — Так куда тебя?

— На стан, — махнул рукой Алеша.

— Он при себе ее держит. Ох и баба! Вот посмотришь!..

Алеша едва терпел шоферскую болтовню. Ему хотелось сказать, что все это совершенно неинтересно, что самому Сазонову Пашке следовало бы набить морду, чтобы не лез к красноармейкам. Но Алеша не мог портить своих отношений с шофером, который обещал через день заехать за Алешей и увезти его в Ачинск.

— Председатель теперь ходит к учителке. Там не на что глядеть — пуговица. А тоже то да се, да другое…

Полевой стан тракторного отряда раскинулся на голом бугре у края уходящего в низину покатого поля. Рядом с ветхим вагончиком стоял колесник, тут же были еще какието машины и приспособления, названия которых Алеша не знал. Неподалеку жарко пылал костер, обнимая закопченный котел, подвешенный на толстой березовой палке.

На сигнал автомобиля из вагончика выскочила женщина в фуфайке и холщовой юбке, повязанная выцветшей ситцевой косынкой. В глаза ей ударило солнце, и она ребром приставила ко лбу ладонь, чтобы лучше рассмотреть приехавших.

— Она, — еле слышно шепнул шофер.

Ничего привлекательного в ней Алеша не нашел. Среднего роста, плотная, толстозадая. Женщина, каких полно в каждом селе. Наверное, и он такой же, Пашка Сазонов.