Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

оперативники из органов находили и изымали при обысках из семейных альбомов сотнями тысяч. Но вот с обладателем такой редчайшей фотографии следовало обращаться почтительно и осторожно – иначе не заметишь, как и с тобой обойдутся так же, как ты хочешь поступить с выпущенным по ошибке врагом. Вот для чего была вышита скатерть, вот для чего был испрошен личный прием.

Теперь становилось понятно, о чем говорила улыбка бабушки, которую остановил на своем снимке сталинский фотограф.

Победитель во Второй Мировой войне, а до того – и в Гражданской войне, в войне за сохранение власти со своей партноменклатурой, в Финской кампании (поражение в Испании не в счет – так, незначительная неудача, мелочь, за которую те, кто был виновен, понесли ответственность) был последовательно подведен Ирочкиной бабушкой к результату, которого она – его противник – и добивалась. Конечно, победа над генералиссимусом далась ей непросто, за нее пришлось заплатить громадную цену, причем не только и не столько дорогостоящими материалами и долгим кропотливым трудом во время вышивания – заплатить пришлось оскорблением собственной гордости и достоинства, ложным смирением и явным выражением благодарности чудовищу, прямо или косвенно искалечившему судьбу и души почти всего населения страны под предлогом борьбы с классовыми врагами.

Ирочкина бабушка правильно рассчитала все свои действия. Прежде всего она безошибочно сделала ставку на то, что дорогому вождю и учителю давно наскучила постоянная стандартная лесть и восторги, расточаемые его придворной челядью и допускаемыми к его особе представителями ведомых им рабочих масс. Хвала, да еще и в изысканных и непривычных выражениях, из уст поверженного, но обращенного в ЕГО несокрушимую веру бывшего классового врага была ему несравнимо приятней и дороже.

Он стал царем-самодержцем для своих подданных в большей степени, чем им был в новой истории любой другой династически помазанный царь. И было весьма знаменательно, что это глубоко осознали именно те, кто мог лично знать последнего венценосного самодержца. Вот уже воистину – хочешь-не хочешь, а вынуждены были – по факту! – признать ЕГО, товарища Сталина, главенство и превосходство над коронованным «помазанником Божиим», хотя для этого им и пришлось смирить свою гордость и спесь. Факты упрямая вещь. Он любил повторять эту мысль, улыбаясь в усы. А факты сами говорили за него. Его империя стала обширней и могущественней царской. Его боялись все остальные государства, как никогда не боялись российского царя. Повеления Сталина исполнялись немедленно и буквально – не то что прежние царские – романовские. Его благословляли, прославляли и любили – да нет, куда там – просто боготворили такие массы людей из самых разных племен и народов, какие и не снились никаким прежним царям. За ним с самоотверженностью и любовью следило и шло к победе коммунизма на всей Земле все прогрессивное человечество.

Правильно поступали прежние враги, отступившиеся от столь органически присущей им гордости и спеси, которой они так дорожили и которую так берегли в течение многих поколений, называя своей честью.

Сам вождь единственно кому всерьез доверял, так это только отступникам и от своего прошлого, и от самостоятельного образа мыслей. Гордецам он не верил никогда. А люди с грехами из прошлого перед вождем, по его убеждению, уже ни за что не могли дать задний ход. Они целиком находились в его руках со всеми потрохами и прекрасно знали это. Как, например, знал генеральный прокурор и министр иностранных дел СССР академик товарищ Андрей Януариевич Вышинский. Разве может решиться на участие в каком-либо заговоре против товарища Сталина экс-меньшевик, прокурор Москвы еще Временного правительства, которого каждый раз прошибает холодный пот, когда он вспоминает, как он сам своей рукой в одна тысяча девятьсот семнадцатом году подписал ордер на арест дорогого Владимира Ильича? Если бы у вождя существовала возможность специально пропустить всех без исключения подданных через участие в ересях против признанного массами божества с непременным последующим раскаянием и признанием ошибок, он бы ею не пренебрег. Тогда бы дело построения коммунистического рая пошло бы гораздо успешнее и быстрее. Но… вождь не выбирает себе народ. Это народ выдвигает своего вождя. А дело вождя – работать с теми массами, которые ему предоставила история. Таково бремя вождя, таково бремя вождя… Но каково бы ни было кредо и бремя вождя, Ирочкина бабушка сумела переиграть своего противника, абсолютного монарха, прикрывающего свой тронный статус скромным званием генералиссимуса, сумела победить в борьбе за любимого человека, чтобы вернуть ему жизнь, когда, казалось бы, за его жизнь нельзя было дать и копейки. Нет, что ни говори, бабушка сделала свое дело – и сделала с блеском! – в условиях, когда у нее не было никаких возможностей для маневра, никаких ресурсов кроме скатерти и материалов для золотого шитья, но она умом и принесением в жертву гордости выиграла свою битву с ним за любимого человека и вытащила его из преисподней. Честь ей за это была и хвала и – скорей всего – прощение от Господа Бога за смирение, пусть и ложное, перед планетарным деспотом, исчадием адских сил.

Но сколько было других, готовых на любые жертвы людей, которым так и не удалось восторжествовать над злом или хотя бы на время обмануть Сталина и его систему в попытках спасения дорогих им жизней?! Система умела отбирать от жертвующих все, не давая взамен ничего кроме циничной издевки. Вся выручка шла сталинскому заведению. Им же – «винтикам» – не доставалось ничего. Не полагалось. История сталинизма почти не фиксировала осечек в делах генералиссимуса по подавлению подданных. Но они все-таки были. Выдвинутый и сформулированный Михаилом философский Принцип Недопустимости гомогенизации сущего выполнялся даже тут, ибо это был Закон Создателя, а не порождение мысли обыкновенных смертных.

Господь Бог создал неимоверное разнообразие сущностей как в типовом, так и в индивидуальном плане, равно как и предпосылки для дальнейшего умножения имеющегося разнообразия – создал именно для того, чтобы кому-то из обуянных гордыней и самонадеянностью смертных ни в коем случае не удалось перекроить Мир по своему убогому представлению и тем «облагодетельствовать» все человечество. Идеологам такого преобразования казалось достаточным сделать всех равными в рабском подчинении себе. А для себя за свое благодеяние они желали совсем немногого – заместить собой Господа Бога в сознании и жизни управляемых и покорных их воле людей. Какие перспективы рисовались в их больном воображении! Как они любили и нравились за это себе! Как им надо было заставить всех остальных любить ЭТО САМОЕ!

Но! Но какие бы усилия ни затрачивал тиран на оболванивание лояльных подданных и на истребление подозреваемых, не только виновных, в нелояльности к себе, подчистую их всех нельзя было истребить, как нельзя было заставить всех думать одно и то же, то есть лишь только то, что ВЕЛЯТ. Даже всех свидетелей самых законспирированных преступлений – и то невозможно было убрать и нейтрализовать, ибо Волей Всевышнего всегда оставался кто-то, чтобы в заданный час вынести свое свидетельство и обвинение против тех, кто прокладывал путь к совершенству и торжеству величайшей справедливости по трупам себе подобных.

Да, что ни говори, Принцип Недопустимости гомогенизации всего сущего был одним из краеугольных камней в Своде Верховных Законов, определяющих поведение всего сущего, вовлекаемого в соответствии с Промыслом Создателя в процесс развития и совершенствования Мироздания и всего того, что в нем есть. Для краткости Михаил назвал этот Свод высших Законов (или Принципов) Регламентом развития и совершенствования Мироздания. Принцип Недопустимости гомогенизации был предназначен для предохранения всего многообразия сущностей, воплощенных в материальную форму по Мысли Творца, от его сокращения и унификации либо по чьей-то глупости, либо по злому умыслу. Михаил осознал его вскоре после того, как выявил два поведенческих основания, обеспечивающих вкупе обязательное изменение и развитие всего на свете – Принцип Экспансивности всего сущего и Принцип Консервативности всего сущего. Все сотворенное Господом Богом – как одушевленное, так и по незнанию именуемое неодушевленным – с момента своего появления в любом материальном Мире наделено стремлением к своему распространению в пространстве и времени, к захватам чего-либо вне себя для своей пользы, к оказанию своего преобладающего влияния на все, что происходит в сфере его досягаемости вокруг себя – короче – стремится осуществлять свою экспансию; одновременно все сущее наделено стремлением противостоять чужим, посторонним экспансиям во время неизбежных столкновений с другими экспансионистами, претендующими на доминирующую роль в том же пространстве или на владение им, чтобы в результате столкновений как можно меньше изменяться самому или как можно меньше упускать от себя – то есть стремится к самосохранению своей сути или к консервации.

Вследствие же того, что все как-либо проявляющее себя на мировой арене непременно сталкивается, взаимодействует, борется, противостоит воздействию других сущностей, никто и ничто не может пребывать в плотном (материальном) виде, не изменяясь под внешними воздействиями, точно так же, как не может не встречать сопротивление, наталкиваясь на консерватизм других экспансионистов.

Все, кто собирался «облагодетельствовать»